Трое против дебрей - Эрик Кольер

Шлеп! Мать-бобриха медленно плавает по кругу, высматривая, не затаилась ли где опасность. Шлеп! Теперь ее хвост сигна лизирует об опасности, и всплеск такой громкий, что слышен далеко в лесу. Бобрята тихо соскальзывают с камня и быстро уплывают. Сегодня они больше не появятся. Я остаюсь сидеть, раздумывая, что это могло взволновать бобриху, заставить ее прекратить игру и отозвать бобрят в хатку. Мне не пришлось долго ждать. В верхнем конце пруда, недалеко от того места, где я сижу, кто-то быстро плывет, разрезая воду. Ни один бобер или ондатра не может создать таких широких, быстрых волн — в этом я абсолютно уверен. Это зверь, умеющий бесшумно сколь зить по воде с вдвое большей скоростью, чем бобренок. И под водой тоже.

Из воды появляется темная бархатная голова, похожая на голову змеи. Я вижу узкую полоску пушистого коричневого меха в том месте, где из воды выступает спина животного. И наконец, я вижу толстый, сужающийся хвост, похожий на хлыст, и по нему я узнаю пришельца. Это — выдра, старая выдра, которая, может сломать спину любому бобренку одним взмахом челюстей.

Но сегодня ночью ей не удается отведать бобрятины. Она по опыту знает, что если вздумает потягаться силами с взрослым бобром, то ничего не добьется, кроме глубоких кровоточащих ран. Теперь малыши находятся в безопасности, а мать охраняет вход в хатку. Она учуяла выдру еще до того, как та подплыла к камню. Она предупредила бобрят об опасности ударом хвоста о воду, и они, не раздумывая, послушались ее приказа и укрылись в хатке.

По дороге домой, осторожно пробираясь между остатками сваленных тополей, я остановился у одного из деревьев, которое имело в обхвате почти два фута. Бобры обглодали немного коры и срезали несколько сучьев, но большая часть дерева осталась нетронутой. Я присел на ствол, думая: «Сколько лет пролежит оно здесь, прежде чем время и стихия полностью разрушат его? Лет сорок, пятьдесят, вероятно». В конце концов каждая частица коры и древесины исчезает с глаз человека, и тополь снова пре вратится в землю, из которой он вышел в жизнь. Именно так обстояли дела на берегах пруда и в хвойных лесах — то тут, то там лежали деревья, сваленные ветром или бобрами, медленно сгнивая, пока от них, наконец, ничего не останется. И все же, может быть, эти деревья продолжали жить. Они продолжали жить в виде гумуса, в который превратилось их сгнившее тело. И скоро из этого гумуса появится тоненький росточек, возвещающей о рождении нового дерева. Если Человек сам не подпишет смертного приговора тайге, она никогда не исчезнет.

Глава XXIII

Зимой погода брала над нами верх, и мы становились ее рабами. Если он говорила: «Сегодня охотиться вам не придется, будете сидеть дома как миленькие», то мы и не охотились и сидели дома как миленькие. Читали, расчесывали гребенками и щетками шкурки норок, изготовляли очередную дюжину правилок для шкурок ондатры, а когда нам надоедало сидеть сиднем, мы, чтобы размяться, выходили на улицу поглядеть на термометр, который утром, на восходе, показывал 45° ниже нуля, а теперь показы вал 43°. Если бы мороз был не больше 40°, то мы могли бы сказать себе: «Ну что ж, погода разрешает нам проверить капканы, если мы не будем присаживаться на поваленных ветром деревьях и отдыхать дольше, чем одну минуту». Но если ртуть опускалась ниже 40°, мы знали, что погода приказывает нам сидеть дома, как миленьким, смотреть, что там пишут в книгах, наводить блеск на норочьи шкурки или постругать какую-нибудь дощечку для очередной правилки.

Начиная с осени 1937 года, мы могли, если погода приказы вала нам сидеть дома, повернув пару ручек, в мгновение ока очутиться где-нибудь в Сан-Франциско, Сиэтле или в каком- нибудь месте в Нью-Мексико, о котором мы никогда и не слыхивали. А если нам хотелось оказаться где-нибудь подальше от озера Мелдрам, не покидая пределов Канады, мы могли повернуть ручку на пару дюймов вправо или влево и приземлиться где-нибудь в прериях, например в Реджайне (Саскачеван), или в Калгари (Альберта), или в другом месте, которое могло похвастаться тем, что там есть таинственная штука, называемая радиостанцией.

За радиоприемник мы отдали шкурки четырех норок и одного койота. К осени 1947 года мы уже так долго жили в глуши, охотясь почти на всех животных в наших владениях, что вместо «Это будет стоить нам сорок один доллар пятьдесят центов» мы говорили: «Это нам обойдется в четыре койота и куницу». А койоты и куницы в лесу были всегда, иногда даже совсем близко от избушки.

Когда же погода и вправду сходила с ума и отшвыривала нас назад всякий раз, как мы пытались выйти на улицу, мы терли волшебную лампу Аладина, включали радио, и музыка, доносившаяся к нам за тысячи миль, успокаивала наши горести. И конечно же, в канун рождества радио приходило прямо в нашу избушку и пело нам «Святую ночь». Для жителей города радио может показаться очень простой и обычной вещью, но для нас оно нередко было единственной нитью, связывавшей нас в течение долгих месяцев с внешним миром.

Мы редко пытались бороться с погодой и ссориться с ней, так как знали, что все равно проиграем. Наоборот, мы старались ужиться с ней, понять ее и, когда возможно, заранее предугадать ее капризы.

Хотя ноябрьская луна была доброй, и снег не засыпал следы животных, мы знали, что в декабре луна скорее всего, принесет с собой погоду, которой боятся все охотники и с которой никто до сих пор не может ничего поделать. День за днем будет сыпать с небольшими передышками снег, подбираясь под окна избушки, а когда на небе снова появятся звезды и луна, ударит лютый мороз и цепко будет держать в своих руках тайгу.

Зимой редкий пушной зверь ходит по земле, все достаточно умны и сидят под землей в норах, где, даже если у них пусто в желудке, они по крайней мере защищены от лютой стужи, царящей наверху. И мы при температуре ниже 40° сидели в своей берлоге, но, если ртуть держалась возле отметки 37° ниже нуля, мы отправлялись проверять капканы. Каждый из нас — Лилиан, Визи и я — проверял свои капканы.

Но холодный воздух с Арктики, захвативший сейчас землю, не может держаться вечно. В конце концов арктический воздух должен отступить, и хоть немного тепла вернется в тайгу. Когда это случится, пушной зверь снова будет свободно двигаться по земле, разыскивая, чем бы наполнить свой жадный желудок. А для того чтобы не упускать ни одного шанса, когда это случится, мы должны держать капканы в полном порядке и сменить приманку, прежде чем в лесу снова проснется жизнь.

Решающее слово принадлежало погоде. Мы давно уже сми рились с тем, что декабрьская луна почти всегда приносит глубокие снега, а вслед за ними январская луна приносит долгие морозы. Мы можем с некоторой уверенностью предсказать, что в феврале день станет длиннее, погода переменчивее и теплых дней будет немножко больше, чем холодных, а в эти теплые дни снег иногда покрывается такой прочной коркой, что лось или лосиха не проваливаются, когда бродят по лесу в поисках веток.