Легенда об Ураульфе, или Три части Белого - Марина Аромштам

Но этот глупый лосенок, он же был полудохлым? Сосунок двухнедельный?

Вот какая загадка!

К лекарю прибыл посыльный и привез ему сумку. Такую милую сумочку из шкурок мелких зверюшек. Плетеная ручка. По бокам все хвостики, хвостики. Красота — да и только. А у Крутиклуса новенькая манишка. Очень подходит к сумочке.

Да, посыльный привез ему сумку. И кое-что на словах. Нужно, чтобы мальчишка — вот этот грязный Придурок (а ну, слазь с лошади, быстро!) — смог попасть на конюшню, где содержат лосенка.

— Важ, от этого… мальчика ужасно пахнет. И он так одет… ужасно! И выглядит так ужасно! И вообще — неприятно. Неприятно даже смотреть. А прикасаться!

— Хозяин сказал, мальчишка должен туда попасть. Ему неважно, что вы для этого сделаете.

Но Крутиклус не помнит, чтобы дворцовой конюшне требовались работники. И Тайрэ не захочет видеть там посторонних.

— Хозяин еще просил показать вам вот это, — посыльный свернул плетку в петлю. — Он сказал, вы поймете и объяснять не нужно. Он сказал, что это не просьба.

Лицо Крутиклуса вытянулось, как будто ему к подбородку вдруг подвесили камень.

— Я передам хозяину, что вы его поняли. — Посыльный подтолкнул Придурка к Крутиклусу, сел в седло и уехал.

Крутиклус сначала не знал, что делать. Нервничал, переживал. Ходил и все приговаривал: «Ах, Барлет! Ну как же так можно! Разве Крутиклус не друг Барлету? Разве он не старался облегчить красным шляпам жизнь? Разве не он выбирал красавиц для праздника красоты из дочерей охотников? Разве не он самым первым прибежал рассказать, что Ураульф умирает? И после всего, что он сделал… Ах, Барлет! Ну как можно!»

Очень переживал Крутиклус. Но потом рассудил: может быть, у Тайрэ тощий, грязный мальчишка вызовет жалость. Вон как трясутся губы! Правда, эта улыбка… Фу, какое уродство!

Крутиклус брезгливо поманил его пальцем:

— Эй, как тебя там! Мальчик! А ну-ка, иди сюда. Есть хочешь? Так я и думал. Скажешь об этом Тайрэ. Скажешь, не ел целый день. Что? Что ты бормочешь? Три смены светил не ел? Славненько, вот и славненько. Получается очень жалостно. Если ты ему это скажешь, он тебя не прогонит. Не должен сразу прогнать. Конечно, ты пахнешь ужасно… Даже не знаю, как лошади… Но Тайрэ, он и сам все время в навозе. В общем, трясись посильнее и постарайся заплакать. И не вздумай притащиться обратно. Это меня расстроит, и я прикажу тебя высечь. У меня есть такая плеточка, как у дяди Барлета. Даже немножко длиннее. Ты меня понял, мальчик?

А потом Крутиклус велел Придурку двигаться следом за ним, провел ко дворцовым службам и оставил возле конюшни, под присмотром ночного светила. В ожидании конюха.

Мальчик больше не появлялся. От Барлета никто больше не приезжал, и лекарь совсем успокоился. Если мальчик куда-то исчез, как Барлет узнает, был ли он на конюшне? Так что Крутиклус решил больше об этом не думать.

Но потом несущие вести объявили: лосеночек выжил, и охотников не казнят.

Вот тут-то Крутиклусу в голову случайно закралась мысль: может, лосеночек выжил из-за того мальчишки? Иначе зачем Барлет подослал его на конюшню?

Мысль была назойливой, как навозная муха. Она то и дело жужжала у Крутиклуса в голове, щекотала лапками то виски, то затылок: как же так? Как же так? Как мальчишка мог это сделать?

Вот ведь какая загадка!

— Хорошенькая собачка.

— Важ! Эта собачка — чудо! Маленькая, пушистая. Ласковая! Как игрушка. Купите для деточки. Деточка будет рада.

— Сколько такая стоит?

— Отдаю за бесценок. Двадцать мышиных хвостиков — и можете забирать.

— Собачка дорого стоит. Но я ее покупаю. Правда, с одним условием.

— Вот и славно, важ.

— Прищемите ей лапку. Так, чтоб она сломалась.

— Важ?..

— Прищемите ей лапку.

— Но…

— Мне нужна собачка со сломанной лапкой.

— Но ведь ей будет больно.

— Прощайте, важ. Поищу себе другого, толкового продавца.

— Нет, стойте. Давайте хвостики.

— Ну!

— Ох, что я сделал! Что сделал!

— Вы получили плату.

— Вы плохой человек.

— Вы получили плату. И вытрите нюни.

— Важ, вы очень плохой человек.

— Разве я перешиб ей лапку? За двадцать мышиных хвостиков?

— Здесь есть кто-нибудь? — Крутиклус видел: Тайрэ покинул конюшню вместе со знахарем Мирче. («Пусть этот Мирче — сверхлекарь. Но не надо кричать мне в ухо это „сверхлекарь“, „сверхлекарь“!») Значит, здесь никого? Вот и ладненько. Посторонних не нужно.

— Что за место — конюшня! Жуткие запахи, вонь! У меня больная собачка. — Крутиклус сделал так, чтобы собачка взвизгнула.

Из-за яслей в дальнем углу показались вихры мальчишки.

— Мальчик! Вот ты где, мальчик! Я гляжу, ты умылся. И рубашечка у тебя новенькая, без дырок. Ты все еще улыбаешься? Так же противно, как раньше? Значит, ты теперь здесь. При лосеночке.

Придурок тут же дернулся — будто упоминание о лосенке было опасно для жизни.

— Ты мне его не покажешь? Лосеночка? Нет? Нельзя? Да куда ты попятился! Не нужен мне твой лосенок. Он ведь уже здоров? Вот и славненько, славненько. А у меня тут тоже кое-что есть. Ну-ка, иди сюда. Видишь, собачка. У нее болит лапка.

Крутиклус задел перебитую лапку, и собачка от боли взвизгнула.

Придурок застыл, рот у него раскрылся. Крутиклус опять заставил собачку скулить. Это вынудило Придурка сделать пару шагов вперед. Он вытянул шею, как гусь, выглядывая собачку.

— Да, вот собачка. Ей перебили лапку. И нужно бы залечить — чтобы собачка не мучилась. Она мучается, ты видишь?

Придурок кивнул головой и замахал руками: пусть только важ не делает лишних движений, а то собачка скулит.

— Ты ведь можешь помочь? — Крутиклус впился глазами в лицо мальчишки. — Ты поправишь ей лапку?

Мальчишка кивнул.

— Вот и славно. Хороший мальчик. Очень хороший мальчик. Только знаешь, я не могу оставить тебе собачку — даже на время. Я тороплюсь. У меня много дел. Так что надо сделать это прямо сейчас.

Придурок замотал головой:

— Важ, мне нельзя — сейчас.

— Что, что нельзя? — Крутиклус не спускал с него глаз.

— Важ, мне сейчас нельзя снять перчатки.

— Перчатки? Ах, да! Перчатки. Я заметил: ты ходишь в перчатках. И перчаточки новенькие. Новехонькие перчаточки. Ни единой дырочки. Не то, что все остальное. Это дядя Барлет тебе подарил?

Придурок кивнул.

— Добрый дядя Барлет. Заботится о тебе! Но я ему ничего не скажу — про перчаточки.

— Нет, важ, мне нельзя.

Крутиклус дернул собачку за лапку. На этот раз она визжала долго и очень громко. Придурок сморщился, зажал себе уши и скрючился возле стойла.