Досужие размышления досужего человека - Джером Джером

Февраль — не лучший месяц для маскарадов под открытым небом. Конфетти, которые на самом деле всего лишь цветная бумага, нарезанная кружочками, слипаются в мокрую массу. Если такой комок попадет тебе в глаз, инстинкт велит тебе не весело смеяться, а отыскать того, кто его бросил, и ударить в ответ, а это вовсе не похоже на истинный дух карнавала.

Самое удивительное то, что, несмотря на почти неизменно отвратительную погоду, карнавалы все равно продолжаются. В Бельгии, где католицизм еще остается господствующей религией, карнавал держится крепче, чем в остальной Северной Европе.

В одном маленьком городке, Бенше, недалеко от французской границы, он продолжается без перерывов три дня и две ночи, и в это время все население, разбухшее от приезжих, собравшихся с округи в двадцать миль, орет, шумит, ест, пьет и пляшет, а потом приезжие упаковываются, как сардины, в поезда, пришпиливают билеты к своим пальто и моментально засыпают. На каждой станции железнодорожные служащие, пошатываясь, ходят по вагонам с фонарями. В последней жалкой попытке пошутить перед тем, как присоединиться к куче храпящего человечества на полу вагона, наиболее трезвый гуляка меняет местами билеты у парочки своих впавших в забытье товарищей. Таким образом, джентльменов с востока вытаскивают за ноги на полустанках и заталкивают в поезда, направляющиеся на запад, а южных отцов семейств выталкивают в холодный рассвет на одиноких северных станциях, где их с энтузиазмом приветствуют чужие семьи.

Рассказывают, что в Бенше (сам-то я не подсчитывал) на улицах можно увидеть до тридцати тысяч масок, пляшущих одновременно. А когда они не пляшут, они швыряют друг в друга апельсинами. В домах заколачивают досками окна, рестораны снимают зеркала и прячут бокалы. Если бы я отправился на маскарад в Бенш, я бы нарядился рыцарем в доспехах периода Генриха VII.

— Разве не больно, когда в тебя швыряют апельсинами? — спросил я одну леди. — А если говорить в общем, то каким сортом там пользуются — этими хорошими сочными, кажется, их называют «Ява», или теми твердыми маленькими, с кожурой, как терка для мускатных орехов? А если используют оба сорта без разбора, то какой предпочитаете лично вы?

— Умные люди, — ответила она, — они везде одинаковые и, должно быть, очень расточительные, используют апельсины с Явы. Когда апельсин попадает тебе в спину, я предпочитаю «Яву». Они, конечно, пачкают сильнее, но зато у тебя не появляется этого курьезного ощущения, что ты на время оглушен. Но большинство, разумеется, кидаются маленькими твердыми. Если вовремя увернуться и он попадет тебе в макушку, то не так больно, как можно подумать. Но если ударит в мягкое место… ну, лично я считаю, что немного нюхательной соли со старым коньяком — половина на половину, вы же понимаете, — это самое лучшее средство. Но такое случается всего раз в год, — добавила она.

Почти каждый город награждает призами лучшие группы масок. Иной раз главный приз составляет две сотни фунтов! Мясники, булочники, изготовители подсвечников объединяются и состязаются. Они прибывают в повозках, у каждой группы свой оркестр. Поощряется свободная торговля. Каждый соседский город, каждая деревня «вываливают» свой груз живописных весельчаков.

Именно в этих маленьких городишках дух Короля Карнавала находит свое самое счастливое воплощение. Едва ли не каждый третий житель принимает участие в веселье. В Брюсселе и других больших городах все это дело выглядит нелепым. Несколько сотен масок с трудом прокладывают себе путь сквозь тысячи скучно одетых зрителей, напоминая испанскую речку летом — хилый ручеек, сочащийся посреди многих акров грязных берегов. В Шарлеруа, центре Черной страны[25], главная особенность карнавала — детские пляски. Для них специально отгораживается веревками место.

Если солнце случайно в достаточно хорошем настроении, это прелестное зрелище. Как этим малюткам нравится наряжаться и выступать! Одна юная девица лет десяти нарядилась надменной леди. Возможно, моделью ей даже служила старшая сестра. Она нацепила огромный парик из льняных волос, шляпу, которую, держу пари, отметили бы даже в Аскоте на Дне Кубка, юбку, волочившуюся вслед за ней на два ярда, пару лайковых перчаток, бывших когда-то белыми, и взяла голубой шелковый зонтик. А какое чувство собственного достоинства демонстрировала она! Я видел оскорбленную девушку за стойкой, встречался с хористкой — не на свидании, поймите меня правильно, а как зритель — у реки в воскресенье. Но никогда ни в одном человеческом существе не видел я столько высокомерия на фунт эвердьюпойса[26], сколько пронесла по улицам Шарлеруа эта маленькая соплячка. Товарищи прежних дней, простые вульгарные мальчишки и девчонки, настойчиво напоминали о своем знакомстве с ней. Но она шла мимо них по улице с таким презрением, что они отшатывались и натыкались друг на друга. К тому времени, как они приходили в себя настолько, чтобы вспомнить о старом оловянном чайнике, так удобно валявшемся в канаве, она уже скрывалась за углом.

Двое уличных мальчишек в жалких лохмотьях, которые и вдвоем не смогли бы наскрести несколько су, чтобы взять напрокат какие-нибудь тряпки, все равно твердо решили не остаться в стороне. Они раздобыли где-то пару белых блуз — не тех, что вы привыкли принимать за белые блузки, мадам, не изысканные вещицы с оборками и кружевами, а блузы из грубой белой мешковины, что надевают поверх своей одежды подметальщики улиц, и еще одолжили две метлы. Какими нелепыми маленькими существами они казались! Крохотные головенки этих мальчишек едва выглядывали из-под их огромных белых покровов, когда они с серьезным видом шагали по улице один за другим, сметая грязь в канаву. Они тоже участвовали в карнавале, изображая мусорщиков.

Я был свидетелем и еще одного причудливого зрелища. Серпантин является характерной особенностью бельгийских карнавалов. Это полоски цветной бумаги длиной, вероятно, в несколько дюжин ярдов. Его бросают, как лассо, обвивая голову какого-нибудь прохожего. Разумеется, самым привлекательным объектом для бельгийских юнцов бывают бельгийские девушки. И, что тоже естественно, девушка, которая оказывается наиболее опутанной серпантином, и есть та, которая, если воспользоваться языком брачных объявлений, «считается миловидной». Серпантин, накрученный ей на голову, — это «перо на шляпке» бельгийской красавицы в день карнавала. Завернув за угол, я едва не наткнулся на одну из таких «красавиц». Она стояла спиной ко мне на очень тихой и пустынной улочке, держа полудюжину этих серпантинов, и торопливо, трясущимися руками накручивала их на собственную голову. Проходя мимо, я взглянул на нее. Она побагровела. Несчастная курносая девица с бледным одутловатым лицом! Лучше бы она меня не заметила. Я мог бы купить этого серпантина на шесть пенни, преследовать и дразнить ее, а она бы изображала негодование, стремясь незаметно сбежать от меня.

Дальше на юг, где кровь течет быстрее, Король Карнавала — это, безусловно, жизнерадостная старая душа. В Мюнхене он царит шесть недель с двумя днями безумного уличного веселья в конце. В течение всего этого времени на людей в обычных повседневных костюмах смотрят как на диковину — окружающие гадают, что же те задумали? От графини до служанки, от уважаемого профессора до «пикколо», как они называют маленького артиста, соответствующего нашему пажу, дело Мюнхена — плясать где-нибудь и как-нибудь в причудливом костюме. В каждом театре освобождают сцену, в каждом кафе задвигают столы и стулья в углы, все улицы расчищают для танцев. Мюнхен сходит с ума.

Мюнхен всегда немного сумасшедший. Самый безумный бал, на котором мне доводилось танцевать, давали в Мюнхене. Я отправился на него с университетским профессором из Гарварда. Ему рассказывали, на что похожи эти балы, и он, как человек, постоянно ищущий знания, исполнился решимости самостоятельно разобраться в предмете и исследовать его. Писатель тоже всегда должен учиться, и я согласился сопровождать его. Мы не намеревались танцевать. Идея состояла в том, что мы будем снисходительными зрителями, наблюдающими из какого-нибудь укромного уголка за фиглярством глупой толпы. Профессор был одет, как и подобает профессору, а я пришел в простом сюртуке и серых брюках. Привратник объяснил нам, что это костюмированный бал; он сожалеет, но джентльмены допускаются на этот вечер либо в вечерних, либо в маскарадных костюмах.

Была половина второго ночи. Мы ушли из дома без обеда; прошагали две мили, не идти же назад. Профессор предложил заколоть вверх фалды своего пасторского сюртука и вывернуть наизнанку жилет, но привратник опасался, что это не совсем подойдет. Кроме того, мои серые брюки решительно отказывались хоть как-то приспосабливаться. Привратник предложил нам взять костюмы напрокат — а он бы, в свою очередь, немного подзаработал. Довольно часто джентльмены, и в особенности женатые, находят, что проще взять костюм напрокат, а перед возвращением домой снова переодеться в свою скромную одежду и избежать таким образом массу объяснений.