Кто, если не я? - Катажина Колчевська

– Я так долго не выдержу! – завопила Олька, выходя из ванной. Видимо, она тоже собрала все силы. – Ты забрала меня, увезла в село, держишь тут против моей воли! – кричала она. Ее лицо покраснело, из глаз лились злые слезы, и она махала руками. – Ты забыла, что мне не три годика! Ты не можешь делать со мной все, что хочешь! Я уже взрослая!

– Почти! Восемнадцати тебе еще нет! – ответила я. Мне удалось вставить слово, пока она набирала воздуха.

– Ты мне жизнь испортила! Всего меня лишила!

– Оля, я все делаю ради твоего блага! Уже почти четырнадцать лет я делаю все ради твоего блага!

– Ради моего блага?! – взвилась она. – Ради моего блага?! Да кто вообще назначил тебя обо мне заботиться? Тебя просил кто-то? Сама так решила!

– Оля, мы это решили вместе с твоими дедушкой и бабушкой.

Я сидела, оцепенев, не в силах выдавить из себя ни капли злости или нежности, вообще ничего. Только спокойствие и невозмутимость. Сердце билось равномерно, голова не тряслась, а руки лежали на коленях. Только костяшки сжатых пальцев побелели.

– Моего мнения никто не спросил и не выслушал! – рыдала Оля. Первый приступ прошел, она уже не металась, немного успокоилась, руки повисли вдоль тела, голова опустилась, и слезы капали на пол. – Лучше бы оставила меня в том детском доме! – прорыдала она.

– Что?! – Мое сердце вдруг забилось чаще, и что-то сдавило грудную клетку.

– Лучше бы оставила меня в том детском доме. Два года там прожила как-то, могла бы и навсегда остаться, – заявила Оля, усаживаясь за стол. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Я хотела сказать ей, что то был не детский дом, а всего лишь приют, и что провела она там от силы три месяца, а не два года. Однако я знала Олино упрямство. Ей хотелось верить, что она провела там так долго, и ей хотелось меня за это наказать. Я медленно встала с дивана и подошла к кухонному шкафу. Трясущимися руками отыскала свои лекарства. Проглотила целую горсть и попыталась запить водой, но большая ее часть стекла по подбородку на грудь. Медленно и осторожно побрела в свою комнату. С каждым шагом меня все плотнее окутывала густая мгла.

На следующий день был запланирован визит к пане Ренате. Оля ходила к ней регулярно, раз в неделю после школы. Сегодня я тоже решила пойти – я поняла, что нам нужна семейная терапия. Мне очень не хотелось этого делать, но я осознавала, что это наш последний шанс. К психиатру мы поехали вместе.

– Как я рада, пани Анна, что вы решили нас посетить! – заявила пани Рената с ехидным блеском в глазах.

Когда Оля вышла из больницы, доктор настаивала на совместной терапии, но я заявила, что слишком стара для этого. Да уж, я была сыта по горло сеансами и разговорами.

– Это последняя терапия в моей жизни, пани Рената! Предупреждаю, что больше вы меня на такое не уговорите.

– Пани Анна, мы постараемся провести ее побыстрее, чтобы вас не сильно утруждать.

Пришла Оля, мы сели рядышком, и через минуту Рената обратилась ко мне:

– Скажите, пани Анна, когда вы начали употреблять алкоголь и успокоительные?

Я оторопела и возмущенно заявила:

– Простите, не могу понять, чья эта терапия – моя или Олина.

– Сегодня у вас семейная терапия, – заявила докторша.

Оля сидела на стуле и нервно крутила пуговицу на блузке.

– Пани Анна, вы можете все закончить как можно быстрее или придется вам сюда ездить еще полгода. Так как вы мне платите за лечение, то я ничего против целого полугода не имею.

– Так как я могу не дожить до конца этой терапии, то тоже ничего не имею против.

– А ты, Оля, что об этом думаешь? – спросила Бжозовска.

Оля сидела на стуле и крутила пуговицу. Все сильнее и сильнее.

– А что я должна сказать? – спросила она тихо.

Я посмотрела на нее, и сердце сжалось, а в горле начал расти ком. Глотнув его, я прохрипела.

– Тогда…

– Что? – повернулась ко мне Рената.

– Тогда, – повторила я, – когда умерла моя мама.

Оля не смотрела на меня, а я на нее. Я только старалась не отводить взгляда от доктора.

– В тот день я напилась и потом не переставала пить. С того самого дня. А почему вы не спросите, когда я бросила?

– Спрошу в свое время. А почему вы начали пить?

– Потому что мать умерла у меня на операционном столе. Меня мучила совесть. Потом пила, потому что потеряла работу.

– Почему вы считаете себя ответственной за смерть матери? Вы допустили какую-то ошибку?

Я немного помолчала, прикидывая, каковы ставки в этой игре. Окинула взглядом комнату. Ставка сидела, опустив голову, и крутила в руках оторванную пуговицу. По ее щеке текла слеза.

– Потому что я выпила перед операцией! – выдавила я наконец и попыталась объяснить: – Дежурство прошло спокойно, ничего такого не случилось, все бабы уже родили, в приемном покое тишина и спокойствие. Часа в четыре утра мы с Янеком налили себе по стаканчику коньяка и пошли в кровать. Через полчаса меня вызвали. Привезли пациентку с маточным кровотечением. Это была мама…

Я замолчала. Ком в горле и в желудке рос устрашающе быстро. Наконец, я не выдержала. Разрыдалась. Пани Рената подала мне платочек и погладила по руке.

– Только один стаканчик! – всхлипывала я. – Господи, только один стаканчик!.. Кто мог предвидеть, что такое случится! Какого черта мы пили? Какого черта я начала ту операцию? Любая другая пациентка полежала бы в отделении пару часов, и ее оперировала бы уже новая смена. Но нет, я сама должна была это сделать! Это же моя мама! Холера! Я должна была оперировать! Кто, если не я?! Какого черта я за это взялась? – выкрикивала я сквозь слезы.

Еще несколько минут я невнятно твердила какие-то оправдания. Когда немного пришла в себя, а ком в горле уменьшился до приемлемых размеров, Рената спросила:

– Вы сестре это рассказали?

Ком вновь начал расти, мешая мне говорить. Докторша поняла и потому сменила тему. И задала мне следующий вопрос:

– А что с вами потом случилось? Почему вы пить бросили?

– Оля случилась, – ответила я.

Глава 10

По дороге домой Оля молчала, а у меня появилось время подумать, почему я так и не смогла ответить на вопрос Бжозовской.

Вспоминала о том, что случилось через пару лет после нашего переезда в Варшаву. Оля была в том возрасте, когда задают много трудных и беспощадных вопросов.

– Тетя?

– Да, малышка?

– А сколько тебе лет? – спросила она меня однажды.

– Много, моя милая. Пятьдесят восемь! – ответила я, пришивая пуговицу.

– А мне шесть, шесть, шесть… – мурлыкала Оля, играя с куклой на диване. Мне вдруг стало страшно. Я взглянула на малышку из-под очков. Сцена прямо как из «Ребенка Розмари».

– А сколько тебе было лет, когда я родилась?

– Пятьдесят два.

– А это много?

– Много, милая, много.

– Ты была совсем старая, когда я родилась?

– Ну, не такая уж и старая.

– Ты не такая старая, как баба Магда.

– Ох! Спасибо, Олечка. Я тебя люблю.

– А мама была старая, когда я родилась?

– Нет, мама была молодая. Зараза! – выругалась я, когда игла вместо дырки в пуговице впилась в палец.

– А почему она умерла?

– Милая, мама погибла в аварии. Несчастный случай. Она была молодая и здоровая.

– А она была добрая?

– Да, Оля. Твоя мама была очень добрая.

– И красивая?

– Да, она была очень красивая!

– Такая, как я?

Я взглянула на нее из-под очков. У нее было квадратное лицо с грубыми чертами, «грубо тесанными», как говорили у нас в селе: упрямые тонкие губы, которые часто кривились в недовольной гримасе, нос картошкой и редкие волосики мышиного цвета. Малгося была красавицей! Настоящий ангел! Светлые кудрявые волосы, тонкие черты лица, ямочки на щеках и огромные небесно-голубые глаза. У Оли тоже были большие глаза, вот только цветом они напоминали скорее осеннюю лужу, чем небо.

– Да, Оля, такая же, как ты! – ответила я через минуту.

– А ты любила мою маму?

– Очень! – ответила я, размышляя, откуда у этого ребенка берется столько вопросов.

– А она тебя любила?

– Наверное. Она часто приезжала к нам на каникулы и праздники, когда была такая, как ты, и чуть постарше. Она подолгу гостила у моих родителей, твоих прадедушки и прабабушки.

– Расскажи об этом, тетя! Пожалуйста!

– Я же тебе уже сто раз рассказывала.

– Ну, пожалуйста! – Оля так любила мои рассказы.

Я громко вздохнула, а малышка забралась ко мне на колени. Я отложила иголку с ниткой и обняла ее. Любила прижимать к себе мою малышку, хотя она уже была не такой маленькой. Оля росла, а я словно усыхала. Я уже не могла часами держать ее на коленях, как раньше, потому что кровь в венах останавливалась, кожа деревенела и кости пекло.

– А о чем тебе рассказать? О петухе?

– Да! О петухе!

Я в сотый раз повторяла ей историю о том, как папин петух кинулся на Малгосю, потому что та гонялась за курами. Вскочил ей на голову, поклевал, застрял в волосах, и так, с петухом на голове, она прибежала домой. Пришлось его ножницами вырезать. Но сначала папа «обезвредил» напавшего, потому что он царапался и клевался. На следующий день на обед у нас был бульон из петуха.