Большая книга ужасов — 67 (сборник) - Мария Некрасова

Обратно я опять бежала. Вечер близился неумолимо, а я так и не придумала, что мне делать. Мелкий знает – хорошо, но ему точно не хватит харизмы убедить весь лагерь сегодня же уехать домой. Оставался один Таракан, хоть и глупо на него надеяться.

Мелкий нагнал меня почти у самого лагеря и поехал рядом на своем велике:

– Дай сюда телефон.

– Обойдешься, гопник мелкий. Что же ты до сих пор в лагере, если здесь так опасно?

– Тебя забыл спросить!

– А на кладбище что забыл?

– Не твое дело.

Я достала телефон и при нем стерла компроматную фотку. Мелкий оценил и снизошел:

– Ладно, смотри. – Он кивнул на багажник велосипеда, и я некрасиво заржала на всю округу. Из багажника торчала обструганная палочка – осиновая, надо полагать. Популярный миф, его даже глупые мальчишки знают. Якобы дети Иуды (эту падаль и так называют) не переносят ни вида, ни запаха осины. На осине Иуда повесился, и все такое…

– Чего ржешь? Я тебе нормально сказал, а ты… – Мелкий пнул меня под коленку и укатил на своем велике. Тяжелый случай. Может, он их и в могилы втыкал, эти колышки? Скорее всего, так оно и было, пока я не видела.

– Беги, глупый! – крикнула я ему вслед, не надеясь на успех. – Палочки тебя не спасут!

Мелкий показал из-за спины неприличный жест и еще усерднее закрутил педали.

В лагере я первым делом побежала в сарай к Аньке, но ее там не было. На полу под нижней полкой валялся смятый кулек с нетронутыми котлетами и хлебом. Я даже обрадовалась: ушла, молодец. Вопрос только, куда. Может, все-таки домой вернулась?

Вечер подступал, и в лагере было подозрительно безлюдно. Мелкота не носилась по территории, обливая встречных водой из брызгалок, на спортплощадке тут и там валялись брошенные снаряды. Только у главного корпуса была какая-то движуха: пестрая толпа детей и воспитателей топталась у входа. Кажется, они были с чемоданами.

Прямо надо мной кашлянул матюгальник на столбе, и знакомый голос загремел:

– Внимание, лагерь, всем собраться у главного корпуса с вещами, срочная эвакуация. Повторяю: всем собраться у главного корпуса с вещами, это не учебная тревога!

Таракан! Тараканчик, спаситель наш! Дошло, наконец! Улыбаясь как больная, я помчалась к своему корпусу за чемоданом. Навстречу мне уже бежала Наташа, размахивая моей ветровкой, как флагом, и делая жесты в сторону главного корпуса. Ясно, мой чемодан уже там. Бегу, Наташа, бегу! Обожаю людей!

Я оказалась у главного корпуса за несколько секунд, Наташа отстала. Таракан из матюгальника еще вопил про эвакуацию охрипшим голосом, ох, не второй раз он это повторяет за сегодняшний вечер. Я высмотрела свою группу, подбежала, и на меня тут же насела радостная Оля:

– Видала, что творится? – по обе стороны от нее стояло два чемодана на колесиках: ее и мой. Я кивнула:

– Спасибо, что собрала. Пожар или террористы? – Было интересно, что придумал Таракан, чтобы нас всех спасти. Оля устало кивнула на главный корпус и покрутила у виска:

– Ни то и ни другое. Третий час со шмотками бегаем туда-сюда, хоть бы кто объяснил, зачем.

– Да крыша поехала у нашего Таракана! – Милена стояла рядом и с удовольствием подержала разговор. – Я такая устроилась на кровати, вай-фай поймала, ВКонтактике сижу, вы все где-то ходите… Влетает этот, без стука, без «здрасьте», отбирает у меня телефон, швыряет в окно, собирает с кроватей шмотки – тоже в окно. И орет как ненормальный: «Беги домой!»

«Пешком?» – спрашиваю. Он замер у окна: в руках ворох шмоток, рот открыт – красавец! Как заорет: «Водители, не разбредаться!» – и сам в открытое окно сиганул. Ну а минут через сорок уже догадался объявить по громкой связи, чтобы все выходили.

– Псих! И ничего не сказал, почему?

Милена мотнула головой и кивнула в сторону главного корпуса. Из открытого окна на нас смотрел начальник лагеря, запыхавшийся и красный от злости.

– Михалыч! – рявкнул он в толпу и замахал руками, показывая невидимому Михалычу, как он нужен и что будет, если он не придет сейчас же. Одновременно начальник поймал наши взгляды и рявкнул:

– Все по корпусам! Учебная тревога!

– Опять! – буркнула Наташа, а девчонки спокойно пошли в сторону корпусов. Через толпу к дверям уже продирался мужичок в оранжевой спецовке, и я слышала, как директор ему жалуется:

– Заперся в радиоузле и никого не пускает. Совсем сбрендил, охранничек!

– Так что случилось-то? – Михалыч задрал голову и кричал в окно, откуда выглядывал начальник. Наверное, весь лагерь обернулся и напряг слух, так сразу стало тихо.

– А ничего! – рявкнул начальник, обводя взглядом толпу. – Ничего не случилось, все расходимся!

Мы с девчонками торопливо потупились и сделали вид, что уже уходим. А начальник все ворчал:

– Спрашиваю: «Бомба?» – «Нет». – «Пожар?» – «Нет». – «А что?!» – «Иногда происходят необъяснимые вещи, о которых людям лучше не знать». Вот я ему сейчас устрою необъяснимое. Ты только дверь отопри, он там забаррикадировался, похоже.

Михалыч уже хлопнул дверью главного корпуса и шумно топал по лестнице. Весь лагерь так и стоял, ошарашенно глядя на красное лицо начальника в окне. А из рупора на всю округу разливался охрипший голос Таракана:

– Всем собраться у главного корпуса! Это не учебная тревога!

– Точно все сбрендили! – буркнула Оля и потянула меня прочь. – Пошли. До ночи бегать будем, похоже. Пока они там договорятся.

Я взяла у нее свой чемодан, плюнула под ноги и побрела со всеми к нашему корпусу. Урок жизни гипнотизеру-недоучке: давай конкретные установки, иначе получится балаган. Выставишь дураком ближнего своего, пусть он даже тараканообразный. И ничего не получится. …А с бомбой хорошая идея, между прочим. Если не попадаться. И звонить надо прямехонько начальнику в кабинет, потому что Таракана уже никто не послушает. Из-за меня. Эх, не уволили бы его! Хотя в начале смены это нелегко, так что, может, еще и обойдется.

2 августа (осталось 2738 дней)

В лесу было холоднее и темнее, чем в лагере. Я жутко замерзла. Забыла уже, когда в последний раз мерзла вот так, по-настоящему. На улице лето, а я сейчас околею здесь в лесу. Это был странный холод. Обычно я мерзну меньше большинства людей, а так, как теперь, я вообще ни разу в жизни не мерзла. Это был особенный холод. Настоящий холод, опасный даже для зверя. Я переминалась с лапы на лапу, дышала на подушечки, но только еще больше мерзла.

В свежем вечернем воздухе колом стоял запах падали. От него сносило крышу, хотелось рвать и убивать, но я буквально примерзла к земле. Стояла и слушала запахи.

Лагерь еще не спал. В корпусах топали, даже прыгали, вибрируя мясом. По дорожкам, шурша пластиковыми пакетами, сновали технички. Они в любую погоду пахнут одинаково: прелой листвой и потом, даже когда зима. В другой ситуации я бы уже не смогла удерживать Тварь на месте: рванула бы через лес на теплые запахи – и прости-прощай. Падаль сдерживала меня. Запах врага приковал Тварь к месту, не давая напасть на людей.