Шаги по земле - Любовь Овсянникова

Я бежала на невыгоревшие еще пригорки, падала в их прогретость, обнимала пологие спинки и захлебывалась от восторга, от долго ожидаемой встречи. Не они, а я не сохранила обет нерасторжимости и веялась по чужим обиталищам, насквозь искусственным и перенаселенным. В голову приходили стихи, простенькие, как мои степи, и летели они в письмах к Саше Пушкину, моему другу со школьных времен, который служил в армии за пределами Родины:

Порой я слов не нахожуИ в луг бегу к фиалкам,Через вишневую межуВ июньский полдень жаркий.Июнь — порой он сух и сер,Без зелени и влаги.И остается мне в уделМарание бумаги.Фиалки все же ароматНисколько не утратят,Что я — дитя лугов, не маг —Стихам учусь в тетрадях.Они простят мне. Значит, кольНет места разным спорам,Ничто не истребит любовьМою к моим просторам.О, луговых фиалок край,Где высоко как нимбыНесется гомон птичьих стай,Их песенные гимны!Луга, наперсники полей,Фиалки под горою —Остались в памяти моейНаивною строкою.

Как я могла прожить прошлое лето и не заметить своих любимых красот? Ведь я почти ничего не видела, готовилась к вступительным экзаменам, сдавала их, обретаясь по пригородам… И хоть в перерывах между работой над учебниками, компендиумами и конспектами выходила в сад, уже довольно обедненный с годами, но все еще пригодный для гуляний, ела шелковицу с оставшегося у нас на южной меже деревца, грызла ранние яблоки и груши, но заботами, мыслями была не с ним. И это не позволяло полностью окунуться в него, принять его в себя так, чтобы только — сад и я, единым дыханием.

Бегала я тогда и к Людмиле, хотя все меньше оставалась там и все невнимательнее выслушивала рассказы о появившемся бездомном ухажере Саше, бывшем детдомовце, почитателе Дзержинского, который соблазнял ее обещаниями купить плащ к началу учебного года. Помню, меня резанула эта деталь, и я что-то возразила в ответ, но Людмила только ухмыльнулась. И я приняла ее реакцию в своем ключе, мол, она сама понимает — получать такие подарки от мужчины, значит, быть ему обязанной.

Все это было у меня и тогда. Но оно приходило через окуляр главной задачи — поступления в университет. А мне требовалось мыслями и ощущениями слиться с деревьями, их ветвями покачаться на ветрах, их терпением побыть в застывшем одиночестве, их обреченностью постоять под открытым небом, ловя то солнечные лучи, то летящие тени туч, то дожди и молнии. И дышать вместе, и качать головами, и соглашаться с этой жизнью, обниматься и прижиматься друг к другу. Без этого не наступало отдыха и тупилось понимание мира, моей соединенности с ним, нашей нерасторжимости. И глаза вожделели простора — того, что открывался за огородом, с купой домов по правую сторону, бегущих к околице села; с балками и оврагами, с рекой и прудом, с дамбой и каменкой по левую сторону; с туманными, многоярусными, кудрявящимися чащобами диких растений и дальних, за речкой, хуторов.

Я приехала сразу после сессии. Правда, возвращалась в город для работы в общежитии, где мы с Юрой зарабатывали место для меня. Там проживали абитуриенты, после них кому-то надо было мыть читальные залы, коридоры и бытовки. Именно это нам и пришлось делать, потому что уборщицы частью отдыхали в отпусках, а частью убирали другие объекты. Но потом я вновь вернулась домой и догуляла лето до конца.

Моя жизнь состояла из самого простого сочетания забот, но самого богатого, желанного: быта, направленного на свежие обеды и улучшение вечернего отдыха родителей, на воспитание племянницы Светы, и писем, писем, писем своим друзьям — обо всем, что занимало и влекло душу, что призывало, к чему стремилось и чего алкалось сердцу.

Иногда я ходила в клуб на танцы, но неохотно, ибо не с кем было идти. Близкие подруги отказались от юности: Людмила уже открыто жила со своим Сашей, ходила в длинных юбках и платках, как молодица; а Рая, хоть и отдыхала у родителей от пионервожатской работы, но запряталась безвылазно на том хуторке и доказывала своим затворничеством неколебимую верность Лене Замримухе. Все — хуже некуда!

Да и менее близкие подруги жили по другим образцам, нежели я. Люда Букреева, не выдержав конкурс сразу после школы, опять пыталась поступить. Хотя все так же безуспешно. К тому же она работала на заводе, мыла пробирки в лаборатории, от чего в пору было отупеть — не тяжело, но скучно. Как ни странно, Виктор Борисенко, став студентом, не оставил ее, хотя их отношения лишены были романтики и лиризма. Вряд ли со стороны Людмилы был на это хотя бы намек. Ну какие в таком случае танцы, какие свидания с ровесниками?! Все у них было приземлено и мрачно, все концентрировалось вокруг ее спальни.

Людмила получила заочное образование, но в этом ей исключительно помогло направление с завода, где она, чтобы заслужить его, сначала отработала два года. Людмила оканчивала учебу в химико-технологическом институте, когда я уже преподавала там сопромат и теормех. С Виктором они поженились, завели двух детей, но Виктор прозрел, что испортил себе жизнь зря с чужим по духу человеком. С его образованием и головой можно было заниматься гораздо более интересными проблемами, чем он нашел в Славгороде. Но Виктор ладно, не он был моей подружкой, и не его я хорошо знала с детства. В отношении Людмилы — красавицы, неглупой девушки… видимо, не только Виктор, но и я обманулась, полагая, что жизнь ее не будет короткой и бесславной. И если мне кажется, что она прошла не свой путь, а чужой, то это говорит мое пристрастие к ней, детская симпатия. Теперь же я понимаю: с ее тяжелой наследственностью трудно было оставаться в рамках нормы. Нет ее больше.

Тамара Докучиц — та же история. Только работала она где-то на хуторах, в восьмилетней школе. И по-моему, тоже доказывала верность одному из солдат срочной службы, случайно присланных в наше село на уборку урожая, с которым она познакомилась в год окончания школы. Возможно, эта любовь помешала ей, серебряной медалистке, поступить в педагогический институт, который-то и институтом тогда не считался, однако и туда она не прошла по конкурсу. Тамара связала свою судьбу с этим парнем, во всем ей под стать, и прожила счастливо, дав миру двух детей. Выучилась заочно на учителя и работала по специальности. Она тоже мало прожила. Говорят, ровно в день своего 60-летия тихо склонилась над помытой после гостей посудой и навески уснула.

Лида Столпакова шла с Тамарой параллельным курсом, их судьбы были схожи. Только Лидиного мужа я не знала.