Оранжевый туман - Мария Донченко

Виталик попытался согнуть колени и наконец смог ощутить свои ноги.

«Девочка, которая не знает, что случилось двадцать второго июня. Девочка из другой цивилизации. А тем не менее — я расскажу и уйду на войну за неё. Чтобы у неё была будущая жизнь. Чтобы родились дети. Чтобы поганый Запад не оборвал хотя бы одну ниточку…»

— Хорошо, рассказываю, слушай. Они хотели убить всех нас и захватить нашу землю. Чтобы править миром. Ну, как сейчас американцы. Но им не удалось. На границе врага встретила Брестская крепость. Небольшое пограничное укрепление. Они сражались почти месяц, даже больше, понимаешь? Как тебе сказать, ты же не знаешь русского… Почти месяц против силы всей Европы, без поддержки, без всего, когда враг уже ушёл на двести, на триста километров вперёд, — Виталик очень боялся, что не сможет подобрать нужных слов на неродном языке, и девочка с длинными ресницами и упрямо выбивающимися из-под платка чёрными косами не поймёт, а ему очень хотелось, чтобы она поняла его до конца, эта девочка с длиннющими ресницами и пронизывающим и одновременно обжигающим взглядом из-под них. — И немцы шли вперёд, слышишь? Они захватили Белоруссию, почти всю Украину, Киев, Минск, Смоленск, ты знаешь такие города? Если у тебя есть компьютер, я могу показать на карте.

— Ты лежи, — сказала Фатима. — Тебе надо лежать. Я запомню. Киев, Минск, Смоленск, — повторила она с удивительным восточным акцентом, сверкая своими глазками-орешками. — Рассказывай дальше, пожалуйста. Что было дальше? Их же удалось остановить? — Глазки-орешки вглядывались в Виталика так, как будто девочка Фатимочка могла что-то изменить и кого-то спасти вдали от своей Родины в далёком и беспощадном сорок первом году. Или хотя бы в две тысячи одиннадцатом.

«А мы-то отобьёмся?» — сначала беззвучно, потом всё откровеннее спрашивали его тёмные глазки. — «скажи, мы-то — отобьёмся от тех, кто решил нас покорить под вывеской войны за ресурсы? — или нас тоже подчинят власти белых хозяев??»

— Конечно, отобьёмся, сестрёнка — отвечал с трудом шевелившийся боец подававшей ему воду девушке, — куда ж мы с подводной лодки денемся… Мы вас защитим и пройдём парадом по Зелёной площади Триполи… Однозначно. А может, и по Красной… Потому что никому не покорить народ. Отныне и навеки. А сейчас присаживайся, ещё есть время до вечера, пока не прилетели их самолёты, я тебе много чего расскажу. И про Ленинград, и про Сталинград, и про Берлин. Пусть подавится вся европейская сволочь, которая сидит в тепле и направляет бомбардировщики на женщин и детей. Пускай сдохнет.

Ат-Тархуни Фатима бин Абдулла. Семнадцать лет. Образование среднее. Жительница города Таверга.

Виталик мучительно проклинал каждый день, проведённый лёжа в постели, в доме семьи, под заботой которой его оставили товарищи.

А ещё приходилось признаваться самому себе, что ему страшно.

Что страшно просыпаться в ночи от близких разрывов бомб и ощущать, как трясутся стены, слышать, как женский голос за тонкой фанерной перегородкой начинает заученно шептать молитву и успокаивать младших детей.

В фильмах вслед за появлением бомбардировщиков должен был отзываться грозный голос зенитных орудий.

Но их не было. И те, кто бомбил ночные города, знали, что их не будет.

Те, кто стрелял в упор весной седьмого года на лестничной площадке в Люблино, продолжали безнаказанно убивать.

Справочная информация (по материалам Интернета). Данный текст был переведён на русский язык в марте 2011 года и распространён столь большим числом электронных и печатных средств массовой информации самых различных политических направлений, что автор, при всём уважении, не сможет сослаться на конкретный первоисточник.

— Пособие по безработице — 730 долларов.

— Зарплата медсестры — 1 000 долларов.

— За каждого новорожденного выплачивается 7 000 долларов.

— Новобрачным дарится 64 000 долларов на покупку квартиры.

— На открытие личного бизнеса единовременная материальная помощь — 20 000 долларов.

— Крупные налоги и поборы запрещены.

— Образование и медицина бесплатные.

— Образование и стажировка за рубежом — за счёт государства.

— Сеть магазинов для многодетных семей с символическими ценами на основные продукты питания.

— За продажу продуктов с просроченным сроком годности — большие штрафы и задержание подразделениями спецполиции.

— Часть аптек — с бесплатным отпуском лекарств.

— За подделку лекарств — смертная казнь.

— Квартирная плата — отсутствует.

— Плата за электроэнергию для населения отсутствует.

— Продажа и употребление спиртного запрещены — „сухой закон“.

— Кредиты на покупку автомобиля и квартиры — беспроцентные.

— Риэлторские услуги запрещены.

— Покупку автомобиля до 50 % оплачивает государство, бойцам народного ополчения — 65 %.

— Бензин стоит дешевле воды. 1 литр бензина — 0,14 долларов».

Когда Виталик, встав на ноги, наконец собрался догонять своих, провожать его вызвался Ибрагим.

Мать Фатимы и тётка Ибрагима, закутанная в полностью закрывающие одежды, в платье до пят, в скрывающем чёрные с проседью волосы неопределённого цвета платке, стояла на крыльце, и в глазах её отражалась та невысказанная тоска, от которой кошки скребли на душе Виталика, и впервые сделалось не по себе… Он сжал зубы и подумал, что через несколько часов встретит Женьку с его шутками-прибаутками, и всё будет хорошо…

И снова мы будем вместе, через дорогу будет враг, рядом друг, и всё снова будет предельно ясно.

Это не был страх — Виталик уже свыкся со страхом, когда падали бомбы, когда — через два дома от квартиры Фатимы на втором этаже, бомба ударила прямым попаданием в жилой дом, погубив две семьи, человек шесть взрослых и десяток детей.

Наверное, после того, как Виталик увидел, как беззвучно рыдали женщины в чёрных платках, он перестал бояться бомб, падавших с высоты.

Старший из родных братьев Фатимы, Исмаил, говорил с Виталиком медленно и заинтересованно, и он совершенно по-детски безразлично относился к качавшим стены домов бомбардировкам.

— Если будет на то воля Аллаха, то они нас убьют, — говорил он Виталику серьёзно, и на возражения, что его же дядя, брат отца, воюет в рядах действующей армии, отвечал, — конечно. А как же иначе?

— Но вы же всё равно защищаете Родину… И тогда что ты скажешь про крыс? — спрашивал его Нецветов.

— Ну да… конечно… — Крысы и есть крысы, — отвечал упрямый девятилетний Исмаил, и его старший двоюродный брат Ибрагим кивал жёсткими чернявыми кудрями.

«А что ты скажешь про своих, отечественных крыс?» — задавал Виталик себе риторический вопрос, не подразумевавший ответа.

Крысы были далеко. За линией фронта. За пару десятков километров. Крысами их назвал Брат-Лидер в своей знаменитой речи двадцать первого февраля одиннадцатого года, и с тех пор все, в том числе пережидавшие в Триполи, называли их крысами.

…Он не ждал, что строгая хозяйка дома выйдет проводить его до порога.

Путаясь в юбках, на крыльцо выбежала Фатима, слегка коснулась пальцами тыльной сторонни его ладони, загар которой выступал из-под манжета камуфляжа, и тут же, словно обжегшись, отдёрнула руку.

Тонко склонившись над перилами, забыв про выбившуюся на лоб чёлку, девушка махала платочком, и, уже спустившись по ступеням, он мог слышать, как негромко, но строго выговаривает ей за что-то мать.

— Храни тебя Аллах, — сказала она на прощание Виталику, смахивая со щеки непрошеную слезу. Ему подумалось о том, как недавно эта женщина провожала своего мужа. Он писал по электронной почте каждый день, Виталик знал это от Фатимы, и даже иногда звонил.

Он тоже старался писать Любе каждый день. Или хотя бы почти каждый. Пусть даже пару строчек смешным транслитом.

…Так было, когда маячившая на крыльце маленькая фигурка Фатимы скрылась из виду за дорожной пылью, и Ибрагим, крепко сжав огрубевшие пальцы Виталика, попросил без ненужных вступлений:

— Отведи меня к вашему командиру. Очень надо.

— Зачем тебе? — спросил Нецветов, и без того понимая бессмысленность этого вопроса, хотя, конечно, догадывался, что бесхитростный подросток не зря отправился его сопровождать.

— Отведи, — повторил мальчик. — Я должен быть там, с вами. Иначе меня тётка никогда не отпустит…

— Сколько тебе лет? — он предупреждал неизбежный вопрос Ахмада Гарьяни.

— Восемнадцать, — пытаясь казаться взрослым, соврал Ибрагим, и вдруг, поймав недоверчивый взгляд Виталика, видевшего, что это неправда, закусывая губу, пояснил, — ты не поймёшь. Мою маму убили натовцы.