Династические войны Средневековья - Дмитрий Александрович Боровков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя упомянутого князя Бориса воины с великим ‹…› уговаривают прогнать брата Святополка [и] самому овладеть Киевским княжеством, он, отвергая настойчивые уговоры воинов, отвечает, что брата Святополка по смерти отца он будет почитать вместо отца и никогда ничего против него не предпримет. А Святополк, отвечая брату Борису неблагодарностью, направляет новгородцев, мужей Велиала, которые молящегося на своем ложе Бориса закалывают копьями, а вместе с ним убивают его оруженосца Григория, родом венгра, защищавшего своего господина. Затем Святополк посылает к другому брату, Глебу, хитростью приглашая его к себе, но тот, узнав от брата Ярослава, только что побежденного, что зовут его на смерть, сдерживает шаг [и] останавливается, великим плачем оплакивая смерть отца и убийство брата. Наконец, приходят другие мужи, посланные Святополком, и убивают Глеба, отрубив [ему] голову. Тела и Бориса, и Глеба, доставив в Киев, погребают в одной могиле в церкви Святого Василия»[470].
Если одна часть созданной Длугошем репрезентации событий 1014–1015 гг. совпадает со свидетельствами древнерусской традиции, то другая, напротив, не имеет аналогов в известных на сегодняшний день источниках. С одной стороны, она как будто подтверждает предположения о десигнации младших сыновей Владимира, с другой же – главная отрицательная роль в событиях 1014 г. – первой половины 1015 гг. отводится Ярославу, против которого выступают Борис и Святополк; затем коалиция распадается, и Святополк устраняет своего союзника, превратившегося после смерти Владимира в политического конкурента; следует отметить и очевидную ошибку польского историка, который пишет, что убийцами Бориса были не вышегородские, а новгородские мужи (Novogrodenses viros)[471]. Как полагает Н.И. Милютенко, «Расхождения источника Длугоша с “Повестью временных лет” не так велики, как кажется на первый взгляд. Уникальным, по сути, является только известие о том, что Ярослав надеялся наследовать верховную власть после Владимира и, обманувшись в ожиданиях, начал войну с отцом. Возможно, никакого разграбления Киева, о котором пишет Длугош, на самом деле не было. Ярослав мог прибыть к отцу с вполне мирными намерениями (в тексте сказано, что он “пошел обманом против Киева”), и все ограничилось частной дракой новгородско-варяжской дружины с киевлянами. Достаточно вспомнить, что летом того же 1015 г. варяги так надоели своими выходками самим новгородцам, что они полностью перебили княжеских наемников»[472]. Исследовательница также допускает, что Ярослав инспирировал нападение печенегов, которым противостоял, согласно ПВЛ и «Анонимному сказанию», Борис. Однако источники не позволяют говорить о каких-либо контактах Ярослава Мудрого с кочевниками – напротив, его борьба с печенегами завершилась в 1036 г. окончательной ликвидацией печенежской угрозы Киеву.
Существуют и компромиссные мнения. Например, В.Я. Петрухин, комментируя сообщение Иоанна Скилицы под 6544 (1036) г. о смерти двух русских «архонтов», пишет: «Учитывая те подозрения, которые множатся в историографии в связи с усобицами 1015–1019 гг., реконструируемый путь Ярослава к единовластию приобретает все более криминальный характер»[473]. Однако это отнюдь не мешает ему считать, что «подозрения в отношении Ярослава (в частности, основанные на прямолинейном толковании сюжета «Эймундовой саги») не вполне основательны», а «предположение о кощунственном поведении не только самого Ярослава, но и агиографов, свидетельствующих о почитании им убитых братьев, представляется чрезмерным»[474]. Двойственную позицию также заняли С. Франклин и Д. Шепард, которые, с одной стороны, отмечают, что предложенные в историографии «теории заговора», якобы устроенные Ярославом против Бориса, неубедительны, поскольку опираются на свидетельства косвенного характера, а с другой стороны, допускают причастность к гибели Бориса наемников Ярослава[475].
На фоне ревизии древнерусской репрезентации событий предлагаются и иные «сценарии» их развития. Так, по мнению Н.Ф. Котляра, Святополк, находившийся в заключении в киевском «порубе», бежал из Киева, воспользовавшись замешательством, возникшим после смерти Владимира, а борьба за власть на Руси в 1015–1016 гг. разыгралась между Ярославом и… Мстиславом Тмутараканским, который был претендентом на роль наследника Владимира, а возможно, и старшим братом Ярослава[476]. Однако нетрудно убедиться в несбыточности подобной реконструкции, приняв во внимание, что ни один источник не сообщает о присутствии Мстислава в «Русской земле» в 1015–1016 гг., да и сам факт того, что Мстислав получил в управление от своего отца далекую, хотя и стратегически важную, Тмутаракань, заставляет сильно сомневаться в его старшинстве перед Ярославом, равно как и в том, что в начале XI в. подобное старшинство вообще могло иметь какое-нибудь значение. С. Франклин и Д. Шепард, опираясь на свидетельства Иоанна Скилицы, рассказывающего о походе некоего русского князя Сфенгоса (Сфенга) на хазар в 1016 г., вслед за Н.М. Карамзиным предполагают, что этого князя можно отождествить с Мстиславом Владимировичем, хотя подобное отождествление вряд ли может быть однозначным: сами авторы отмечают, что приведенный Скилицей антропоним более соответствует скандинавскому имени «Свен»[477]. Информация, сообщаемая Скилицей, не может быть интерпретирована однозначно: например, под 1036 г. хронист свидетельствует о том, что «скончались архонты россов Несислав и Иерослав и был избран править росами родственник скончавшихся Зинислав»[478]. Как мы знаем, в 1036 г. в политической конфигурации на Руси действительно произошли изменения, в результате которых Ярослав, вероятно, по недоразумению записанный Скилицей в число почивших «архонтов», присоединил «всю волость» своего брата Мстислава, который, по А.В. Назаренко, подразумевается здесь под именем «Несислав»[479], но трудно сказать, кто еще из братьев Ярослава мог фигурировать в греческом тексте. В качестве кандидата предлагается Станислав Владимирович, якобы княживший в Смоленске, этой версии склонны доверять некоторые исследователи[480], но информация о месте его княжения появляется только в новгородской летописной традиции XV в., поэтому ее трудно считать достоверной.
В историографии неоднократно предпринимались попытки прояснить обстоятельства междукняжеской войны 1015–1018 гг. и с хронологической точки зрения, однако одним из наиболее уязвимых мест «Пряди об Эймунде» как исторического источника является датировка описанных в ней событий. В этом произведении существует относительная хронологическая сетка, поэтому установить дату событий можно лишь на основании внутренних указаний текста, сопоставленных с другими источниками: ПВЛ, «Кругом земным» и хронологически зависимыми от него исландскими анналами. Внутренними указаниями «Пряди об Эймунде» являются: сообщение об объединении Норвегии Олавом Святым (1014/15–1028), свидетельство о том, что к моменту появления Эймунда на Руси после смерти «конунга Вальдимара» Ярослав уже был женат на шведской принцессе Ингигерд, дочери Олава Шкётконунга (ок. 995 – ок. 1020), рассказ о войне между Киевом и Полоцком,
