Том 3. Растратчики. Время, вперед! - Валентин Катаев

Мистер Рай Руп прямо и добродушно посмотрел на Налбандова.

— Я прекрасно знаю биографию этого замечательного человека. Потому что Ленин действительно выдающийся ум. Я отдаю ему только должное, хотя могу во многом с ним и не соглашаться. Но я знаю, что на Капри у Максима Горького была марксистская академия. И у него иногда гостил ваш великий вождь Ленин. И, очень может быть, и даже наверное, он часто любовался оттуда Неаполитанским заливом и Везувием. И, быть может, тогда, любуясь Неаполем, этим великим памятником прошлой культуры, он думал о своей стране и о будущем России. И, быть может, он видел перед собой тогда Неаполь этого будущего и Неаполитанский залив, созданный руками свободных русских рабочих…

И, сказавши эти приятные слова Налбандову, мистер Рай Руп, скромно сияя голубыми глазами, пошел и сел в автомобиль.

XXXVIII

Время — пятнадцать часов двадцать минут.

Корнеев читает записку:

«Не могу дозвониться, ты сошел с ума, есть билет, — пришлось взять международный, ради бога, немедленно приходи: абсолютно ни одной свободной минуты, поезд в 17. 10, не проклинай, все объясню, люблю, схожу с ума.

Клава».

— Товарищ прораб!

Это — Мося.

Корнеев сует записку в наружный карман.

— Да. В чем дело?

Мося подтянут и официально строг. Он страшно спокоен. Это спокойствие стоит ему громадных усилий. Он едва скрывает дикую, мальчишескую радость.

Он с трудом удерживает руки, чтобы они не болтались, и ноги, чтоб они не бегали, а ходили.

Но с глазами он ничего не может поделать. Глаза ему не повинуются. Они ликуют. Они воровато сверкают. Они неистовствуют.

— Товарищ прораб, кончили электропроводку. Можно попробовать механизм.

— Хорошо.

Они подходят к машине.

Бетономешалка стоит на новом высоком помосте у самой стены тепляка, — как раз против пятой батареи.

Стена тепляка в этом месте разобрана. Видна громадная, гулкая, тенистая внутренность.

Туда, в эту прорву, будут подавать бетон.

Корнеев поднимается по гнущемуся трапу на помост. Моторист вытирает паклей шестеренку.

Механизм бетономешалки внешне напоминает осадное орудие. Гаубицу. Мортиру. Он стоит на маленьких литых колесах.

Поворачивающийся барабан — орудийный короткий ствол.

Ковш — лоток с бомбами.

Направляющие рельсы, по которым подымается ковш, — правило!

Вся машина выкрашена в защитный зеленый, военный цвет.

Работа механизма очень проста.

В ковш засыпают необходимое количество цемента, щебенки и песка.

Ковш поднимается по рельсам к механизму и автоматически опрокидывается в крутящийся барабан.

В барабан наливается, также автоматически, порция воды.

Через некоторое время перемешивания масса бетона готова.

Тогда, продолжая крутиться по вертикальной своей оси, барабан опрокидывается в другую сторону и вываливает массу бетона в наклонный деревянный желоб, откуда его пускают в железные тачки — так называемые «стерлинги» — и везут укладывать, куда надо.

А в это время с другой стороны опустившийся ковш опять загружают из тачек песком, щебенкой и цементом.

Пока опустошенный, но продолжающий вращаться барабан принимает прежнее положение — ковш ползет вверх. Барабан наклоняется. Ковш опять автоматически опрокидывает в него сухую смесь. Опять пускают воду. И все без остановки начинается сначала.

— А ну-ка, включи, — сказал Корнеев.

Моторист повернул рычаг.

Барабан пошел с мягким, маслянистым шумом.

— Хорошо. Поверни.

Продолжая крутиться по вертикальной оси, барабан наклонился к желобу. Корнеев заглянул в его горло, как доктор.

— Хорошо. Поверни обратно. Так. Дай ковш.

С лязгом и грохотом полез вверх по рельсам ковш, опрокинулся над плавно вращающимся барабаном и спустился вниз.

— Хорошо.

Мося не удержался:

— Будьте уверены, товарищ командир!

Корнеев подергал носом.

— Воду, — коротко сказал он. Воды не было.

— Воду!

Мося одним духом взбежал по трапу на помост. Он был страшен.

— Воду… вашу мать! — закричал он неправдоподобным голосом, срывая с себя кепку. Он с такой силой ударил ею по перилам, что из кепки вылетело облако пыли.

И тут же, заметив внизу Винкича и Георгия Васильевича, сделал совершенно любезную улыбку и заметил:

— Я, конечно, очень извиняюсь за такое некультурное выражение, товарищи журналисты.

Он очень уважал журналистов. Он был с ними льстив и любезен. Он страстно мечтал попасть в газету. Но вместе с тем он щеголял перед ними грубым пафосом крепких выражений, вполне извинительных в такой боевой обстановке.

Тем не менее воды не было.

— Вода? — спросил Корнеев, розовея.

— Водопроводчики задерживают, товарищ прораб.

Корнеев вырвал из кармана часы. Вместе с часами вылетела записка. Она упала. Он ее не поднял.

— Половина четвертого, и нет воды!

Он бросился к водопроводчикам,

Они свинчивали последнее колено трубы. Он наступил на ванночку с суриком.

Одна туфля сделалась красной.

Между тем внизу перед помостом плотники настилали дощатую площадку.

Это было нововведение, придуманное и разработанное Маргулиесом и Тригером. Идея нововведения, собственно говоря, была чрезвычайно проста.

До сих пор материалы подвозили к ковшу бетономешалки на тачках по специально проложенным узким доскам. Тачки постоянно соскакивали и сталкивались. Это замедляло загрузку, создавало путаницу, нарушало ритм.

Не проще ли было сделать сплошной настил?

Конечно, эта простая мысль носилась в воздухе. Но простые мысли тем и трудны, что их благодаря простоте и очевидности редко находят.

Маргулиес и Тригер пришли к идее сплошного настила разными путями.

Маргулиес — по странной ассоциации, наблюдая за подвозкой огнеупора и думая

о нововведении Фомы Егоровича, располагавшего материал в порядке, обратном порядку кладки.

Тригер — чисто умозрительно, вписывая в тетрадку все воображаемые и возможные причины задержки темпов бетонной кладки и устраняя каждую такую задержку воображаемым, но возможным способом.

Их проекты совпали.

Тотчас Маргулиес вызвал дежурную бригаду плотников. Пока они работали, Тригер не отходил от них ни на шаг.

Он обмеривал карманной рулеткой и проверял площадь настила. Он подавал гвозди, пилил доски, торопил, подгонял, просил, требовал, ругался.

От него было трудно отделаться. Маленький Тригер был цепок и настойчив. Особенно в тех случаях, когда требовалось на практике подтвердить то, к чему он пришел теоретически.

Настил был готов.

Тригер с наслаждением пробежал через него, оставляя на свежей лимонно-золотой тесине пыльные следы сандалий.

В конторе прораба переодевалась бригада.

Первым оттуда выскочил Сметана.

Он был весь в грубом, твердо стоящем брезенте спецовки. Большие, твердо стоящие брезентовые рукавицы делали его руки похожими на ласты.

Сметана с восторгом осмотрел настил.

— Вот это здорово!

Он схватил тачку, поддал ее коленом, вскинул на настил и с грохотом покатил по диагонали, по твердой, негнущейся деревянной площадке.

— Это я понимаю! Красота!

Он круто повернул тачку и погнал ее в другую сторону.

Он наслаждался легкостью ее движения и прочностью пола.

Играючи и пробуя силу, он бегал с визжащей тачкой по всем направлениям настила, оставляя за собой следы колеса и ног.

Он испятнал всю площадку.

Маленький Тригер стоял в стороне, любуясь легкостью и поворотливостью тачки.

— А ну-ка, Сметана, погоди, попробуем на пару.

Тригер взял другую тачку и погнал ее навстречу Сметане.

— Держись правой!

Они ловко вильнули тачками каждый направо и лихо разъехались, как автомобили на узкой дороге.

— Шикарно работать!

Из конторки прораба гуськом выбегали переодевшиеся ребята.

Все в твердом, стоячем, брезентовом, — неуклюже размахивая ластами рукавиц, — они забегали по настилу, притопывая чунями и башмаками, пятная тесину толстыми следами, резвясь, и разминаясь, и пробуя силы, как перед матчем.

XXXIX

Они объехали вокруг озера.

По пути остановились на той стороне, как раз против середины строительства.

Отсюда, за озером, оно лежало еще шире и грандиознее.

Все в дымах и смерчах, в бегущих пятнах света и тени, все в деревянных башнях и стенах, как Троя, — оно плыло, и курилось, и меркло, и снова плыло движущейся и вместе с тем стоящей на месте, немой панорамой.

Они вышли из машины и погуляли вдоль берега по зеленой степи, подходящей вплотную к самой воде.

По озеру плыла неуклюжая лодка. В лодке пели.

Степной бальзамический воздух кружил голову.