Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов

«Разве жизнь бывает тесна…»[326]

Разве жизнь бывает теснаУ распахнутого окна,За которым цветет весна, —

Если ветер в лицо плеснул,Если слышен прибоя гул,Если город внизу уснул.

Если тополь уже в цвету,Если вновь вспоминаешь ту,За которой блуждал в порту,

Если дом на горе высок,Если город — Владивосток,Это памяти лепесток!..

Море — ласковый бриллиант,Облака, паруса шаланд,Побережья лиловый кант.

Не сбежать ли опять с горыДля отыгранной той игры,От которой глаза мокры?

Ах, какие всё пустяки!..Но стучат и стучат стихи,Так мучительны и легки, —

Словно маятник молотком, —Об одном, об одном, об одном:Не Россия ли за окном?

Не последний ли взор ее,Не последнее ль остриеВ сердце беженское мое?

Затворилось навек окно,Занавесил его давно, —Без окна и в душе темно…

Запыленная жизнь тесна,Запыленная жизнь душнаБез распахнутого окна!

АУКЦИОН («Проходит год хромающей походкой…»)[327]

Проходит год хромающей походкой,Клоня рукой плечо поводыря.Ребенок-день глядит светло и кротко, —Его предел — вечерняя заря.

И чем слепее поступь года —Пусть веселей поет поводырек,Пока его не бросит непогодаПротоптанной дороги поперек.

Со сгибов ручек свешивались грифы,Швырнув дракону бронзовый браслет.Как вкрадчиво читал иероглифыПереводивший их востоковед!

И, ознобив на загудевшей медиПолуприкрытый шелком локоток,Американка, крашеная леди,Сказала: «Да!» — и стукнул молоток.

«Неужели не осилю смерти…»[328]

Неужели не осилю смерти,Потную от ужаса беду,И она мне голову отвертит,Словно негритенок — какаду.

Из силка не рвется, не летится,Сердце пусто замерло в тоске…Для чего ж ты выучила, птица,Десять слов на глупом языке.

Ну, скажи движеньем омертвелым,Что в жаркое вовсе не годна,Что дано изведать крыльям белымНебо до лазоревого дна.

Или, крикнув исступленно-тонко,Выплюни рубиновую кровь,Чтобы изумленно негритенкаНадломилась бронзовая бровь.

Чтобы сжались медленные пальцы,Чтобы сам он яростью помог —Да! — покинуть огненной скиталицеБелый окровавленный комок.

НАЧАЛО ПРАВДЫ («Докачает, дотрясет, дотянет…»)[329]

У последних дней, последней из тех застав,Где начало травИ начало правд.

Марина Цветаева

Докачает, дотрясет, дотянетГородской автобус. Посмотри:Железнодорожными путямиПеререзанные пустыри.

Ворон тяжко крыльями промашет,Спотыкаясь слепо на ветру.Посмотри, похожи на монашекПривиденья закоптелых труб.

Как гудка протяжна панихида,Как рыдают медные уста,И какая горькая обидаВ содроганьях пыльного куста,

В рыжей травке, худосочно слабой,В черных ямах с зеленью воды,Где живут жиреющие жабыС желтыми глазами из слюды.

Кончено, подведены итоги:Если больше нечему сгорать,Вот сюда приволокут нас ногиБессловесно, подло умирать.

Будешь хрипло отходить во мраке,Чтобы хмурый сторож поутруРядом с трупом бешеной собакиОтыскал и твой угрюмый труп.

О, просторы городских окраин,Нищету давящая пята, —Вас не должен нищий неприкаянныйГибелью своей оклеветать!

Вы манили, звали, уводили,И не вы ль виновны, что тоскойПовседневной ядовитой пылиОтравил нас сумрак городской.

Поезд прогрохочет, как гекзаметрОдиссеи. На него с буграДети смотрят жадными глазами,Пыльных одуванчиков набрав.

И вдовец с сироткой синеглазойНе сюда ль из города придет,Чтобы слушать гулкие рассказыВетра про свободу и полет.

И поверит… И опять подтянетВолю, как судно на якоря,Вкрадчиво приласканный когтями,Железнодорожными путямиПеререзанного пустыря.

ПОЭМЫ

ТИХВИН (Повесть)[330]

Посвящается П. Любарскому

Глава 1

I

Маленький ленивый городок,Снежный, синеватый и лукавый,Под ногой свежо хрустит ледок,В высоте златятся свечи-главы,И плывет на волнах красной лавыСолнышко — корабль усталый в док.Отзвонили. Женский монастырьЗа рекой волнами затихает.Собрались собаки на пустырь;Жмутся, вьются, ни одна не лает,И ползет с Заречья нежилаяТишина — осенний нетопырь.Засветились окна. СилуэтСдернул занавеску на окошко.Вздрогнул луч, вонзив в сугроб стилет.Прошмыгнула зябнущая кошка,А метель скользит сороконожкойИ порывом звякает в стекле.Я иду с вокзала. ПетроградБросил поезд в зимние просторы…Вон огни вагонные горятСквозь стекло, задернутое в шторы,Но уже иные в сердце шпоры,А во рту мороз — как виноград.Скрип полозьев. Обувь просквозив,Холод жжет неопытные пальцы,Но — конец, приют уже вблизи:Скоро в тихом бабушкином зальце,Где в углу, как призрак, дремлют пяльцы,Буду пить какао тетки Зи…

II

Утром солнце в замерзших стеклахВодит танцы игруний-искр.Печку, гремя, затопила Фекла,Выбросив вьюшки копченый диск.Холод рубашки приятно зябок,Дрожкую бодрость когтит мураш.Мускул бицeпса, как крепкий яблок, —Что же под вечер, коль так с утра?Даже вода, где ланцеты льдинок,Кажется нежно зовущей в бред.Отблески солнца и блеск ботинокРадуют, ровно в осьмнадцать лет.Булка и масло. Скрипящий творог.Скромный племянник, крепыш бутуз.Мир осязаем, он прост и дорог,Сердце же — дерзкий козырный туз…Ешь, словно пишешь (уписан коржик),Губы танцуют, в глазах усмех.Каждая радость здесь как-то тверже:Всё для тебя, если сам для всех.

III

В переулке тишина мороза,Белый, ровный, безмятежный блеск,А на небе золотая розаИли Спас на белом корабле.Скатанный метелью, не раскатан,Лег пушисто путь к монастырю,Что, прижавшись к розовому скату,Смотрит на вечернюю зарю.Не ему несу свое веселье,Твердость щек и кровь озябших губ,Пробираясь межсугробной щельюК флигелю, зарытому в снегу.

IV

В сенях приятный запах ветчины,Согретых шуб и пирога с капустой.В столовой им сейчас увлечены,И потому пока в гостиной пусто…Стремительно отброшены драпри.«Конечно, вы! Я знала, знала очень:Вчера о вас держала я пари».Сверкнувший взор на миг сосредоточенВ моих глазах — и быстрый взмах ресниц…В столовую, уже надев личину,Вступаешь ты походкой баловниц,Танцующих старинный танец чинный.Там папенька, веселый казначей,Уже пять раз заглядывавший в стопку,Предложит мне великолепных щейИ вышибет ударом ловким пробку.Он говорил: «Помещик и гусар,На этот лад подобен будь индейцам».(Его сожрал какой-то комиссар,Назвав тупым и злым белогвардейцем.)

Глава 2