Помоги другим умереть - Елена Арсеньева

– Его нашли? – встрепенулась Женя. – Он жив?

– Да он никуда и не пропадал, – сообщил Грушин. – Потому что никакого Гулякова и на свете-то никогда не было. Был некий человек, которого милиция и соседи по бомжатнику описывают так: лицо будто составлено из двух частей, причем одна нормальная и даже красивая, а вторая крайне изуродованная.

– Профиль как на медаль, – вспомнила Женя. – Он сам себя описывал, да?

– И, заметь себе, ничем при этом не рисковал, – кивнул Грушин. – Потому что все видели его анфас и говорят, что первое впечатление от уродства настолько сильное – жалость, смешанная с отвращением, – что той, здоровой половины лица уже просто не замечаешь.

– Но все-таки заметили, что справа у него даже красивое лицо! Неужели никто ничего не заподозрил еще там, когда он начал давать показания по поводу убийства?

– Выходит, нет, – вздохнул Грушин. – Не ожидали такой наглости, конечно. Получается, человек сам себя заложил. Зачем, спрашивается, по доброй воле в бомжатник полез? Отсидеться, отлежаться? Так ведь родная жена в Нижнем, отлеживайся – не хочу! И, главное, как ему удалось притвориться так, что никто в бомжатнике в нем чужака не заподозрил?

– А ну, открой бардачок, дай книжечку, которая там у тебя лежит, – сказал вдруг Олег.

– А ты почем знаешь, что там лежит? – насторожился Грушин.

– Пока утром стояли на заправке, глянул – из чистого нахальства, – обезоруживающе улыбнулся Олег.

Покачав головой, Грушин достал затрепанный покет– бук в пронзительно-яркой обложке.

– Бушков – великий писатель нашего времени, – сказал Олег. – Нет, правда. Единственный в своем роде. Иногда, увы, поручик Голицын и корнет Оболенский вытирают носы рукавом, и с женщинами, похоже, есть проблемы, но все равно – гений сюжета. Я углядел у него любопытную фразочку. – Перелистал книжку и прочел: – «Между бичами и бомжами разница огромная и принципиальная, любой повидавший жизнь человек с этим согласится. Бомж – это, как правило, вонючее, грязнейшее существо, само себя поставившее в положение бродячего барбоса. Бич же – скорее волк, апостол свободной жизни, прямой наследник гулящего люда прошлых веков, от донских казаков до конквистадоров. Конечно, свою лепту вносила и водочка, и зона, и прочие житейские пакости, но все же главный побудительный стимул здесь – нежелание жить по звонку, аккуратно вносить квартплату и приходить на работу по четкому расписанию».

Олег закрыл книжку:

– Несколько идеализированно, однако в целом схвачено верно. И так уловить суть вопроса мог, конечно, только сибиряк, каковым Бушков и является, хотя порою и клонит его в этакие шляхтичи. Я бы еще сказал, что бичмен – явление скорее дальневосточное, чем сибирское. Но не это важно, а то, что обычный человек бича от бомжа отличить не способен. И, пользуясь этим, бич Охотников – а он бич по сути своей, сколько их среди бывших бамовцев, и не счесть! – ловко внедрился, не побоюсь этого слова, в бомжатник под видом бомжа Гулякова.

– Ну и зачем? – дернул плечом Грушин, с особой бережливостью убирая произведение сибирского гения в бардачок. – Объясни – зачем? Какого, попросту говоря, хрена?

– Мне почему-то кажется, что все это связано с ней, – кивнул Олег на Женю. – Помните, сначала считалось, что убийца от «Мерседеса» Неборсина сразу же ушел? На самом-то деле он залег в траве и, конечно, видел, как ты подбежала и подняла тревогу. Но там почти сразу остановились еще две-три машины, так?

Женя кивнула, решив не удивляться осведомленности Олега.

– И милиция нагрянула почти сразу – пост рядом. Это ему помешало… Думаю, он еще там, на шоссе, с тобой расправился бы, но слишком много народу завертелось рядом. Всех в кучу не положишь, это все-таки Нижний Новгород, а не Шантарск из бушковских романов. И он решил вылезти, объявиться. Может быть, надеялся, что удастся выяснить твой адрес. Однако тут подсуетился Грушин, и, как только этот якобы Гуляков понял, что ему ничего не светит, он быстренько слинял из досягаемого правосудию пространства. И начал искать к тебе другие подходы… Почти наверняка нападение на тебя в подвале – его рук дело!

– Ты и об этом знаешь? – ахнула Женя.

– А то! – улыбнулся Олег. – Почему, думаешь, я с тебя глаз не сводил в Хабаровске? Товарищ Грушин просил обеспечить круговую оборону!

– Товарищ Грушин имел в виду нечто совершенно иное, – донеслось с переднего сиденья. – И долго стоял я в обиде, себя проклиная тайком… Смотри, вот как обведет она и тебя вокруг пальца – будешь знать! Я-то с ней хорошо знаком!

– Убью, – процедила сквозь зубы Женя, и Грушин прикрыл руками голову:

– Ой, только под асфальт и в мешок с цементом не надо!

– Ладно, – сердито сказала Женя, пытаясь внушить себе, будто ей даже нравится, что на лице Олега мелькнула тень при этих словах: «Обведет она и тебя вокруг пальца!» – Пусть так. Но откуда он мог мой адрес узнать?

– Ну, дорогая, – протянул укоризненно Грушин. – Уж такие-то вопросы… Разве у тебя много близких подруг?

Женя только вздохнула. Эмма… Истерика Эммы… Слезы, сочувствие Эммы… Ее неприкрытая радость при Жениных словах: «Да не видела я его толком! Рядом окажусь – не признаю!» Эмма…

Олег легонько сжал ей руку, успокаивая.

– Еще вопрос, – пытаясь улыбнуться, проговорила Женя. – Если Гулякова, то есть Охотникова, все приняли за бича, значит, он имел соответствующий вид. Но, коли так, почему Неборсин запросто открыл окно, когда тот приблизился? Узнал Ивана? Вряд ли, ведь все его считают мертвым.

И вдруг у нее перехватило дыхание. Главное, потрясающее открытие этого дня наконец оформилось в мысль и выразилось восклицанием:

– Так он остался жив! Не погиб в той «линзе»! Значит, все это время…

Воцарившееся молчание первым нарушил Олег:

– Я почти догадался еще тогда, в Хабаровске, когда ты стала спрашивать, в самом ли деле погиб Игорь Стоумов. Насчет него я был уверен на все сто процентов: читал акт о смерти, видел фотографии трупа и похорон. Но… но вдруг меня будто… не знаю, как сказать… будто ледяной рукой взяли за руку! Если тот человек назвался Игорем Стоумовым, выходит, он их всех знал, знал, какие отношения были у Игоря и Алины! Не зря он соединил эти два имени. Я вспомнил: в этой истории был еще один погибший… Не могу толком объяснить, но иногда чувствую, что между мной, воскресшим, и тем миром, где я почти побывал, осталась какая-то связь. – Он прижал кулаки к глазам, то ли пытаясь найти слова, то ли увидеть что-то. – Вот… грубо… я как бы заглянул туда, посмотрел на всех, кто погиб из-за этой истории, и не нашел одного человека. Только я сразу не понял кого, думал, что Аделаиду не увидел, и только сегодня…

– Вот уж кто обрадуется, узнав, что Иван жив, – сказала Женя. – Аделаида! Ужаснется – но и обрадуется. Странно, вы не поверите, но я тоже почему-то рада.

– Рада она! – так и взрыкнул Грушин. – Вы только поглядите! Да ведь он чуть не прикончил тебя там, в подвале!

– Он мог меня убить, но не убил, – медленно проговорила Женя с внезапным ощущением прозрения. – Я бы от него не отбилась. И найти меня смог бы: пуганул ребятишек – да нашел бы. Он собирался это сделать, но не захотел, я чувствую. Он действовал как бы по принуждению, а потом взбунтовался и ушел.

– По принуждению – это весьма точно сказано, – согласился Олег. – Не будем забывать, что во всей этой истории есть еще один человек. Ты спросила: почему остановился Неборсин, почему открыл окно? Думаю, даже светофор был тут ни при чем. Именно в этом месте была назначена некая встреча. Неборсин ждал какого-то человека, знал, как будет выглядеть он или его посланный. И встретился с пулей.

– Посланный? – в один голос повторили Грушин и Женя.

– Ну да. Потому что тот человек, которого на своей даче ударил Корнюшин, никак не мог быть Иваном. Иван в это время заглядывал с улицы. Жаль, Корнюшина невозможно допросить и выяснить, все здесь покрыто, так сказать, мехом – или смешались совершенно разные интересы. И кто чье орудие, пока неясно. Но если повезет, мы кое-что сможем узнать еще до утра.

– Я-ясно, – протянула Женя, переводя взгляд с Олега на Грушина и обратно. – Ехать к Аделаиде и ждать? Хорошо! Только я с вами. Я – с вами! – заторопилась она, уловив мгновенное окаменение мужских лиц. – Вас Аделаида даже близко к себе не подпустит! Убежит, напугаете ее до смерти. Меня она знает и доверится мне.

– Логично, – кивнул Олег. – Ты как, Димыч?

– Вот, начинается, – мрачно кивнул Грушин. – Это она умеет – веревки из нашего брата вить. – И опять загородился руками: – Молчу, молчу, только не по голове!

– Мне переодеться надо, – сказала Женя, не удостоив его и взглядом. – Не могу же я на этих каблучищах… Заедем ко мне на минуточку – и все.

Как подумаешь, скольких людей погубило это невинное на первый взгляд желание женщин непременно, кровь из носу, хоть застрелись, переодеться… И в первую очередь – этих самых женщин. Может быть, и супруга Лота оглянулась только потому, что вспомнила: ох, да ведь она же забыла переодеться!