Цветы к сентябрю - Николай Станишевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, сверкнувшая, как солнечный блик, гладкая, зеркальная поверхность лезвия топора…
Интересно, он здесь причём?
Вопросов много, ответов, как всегда, нет. Известно лишь то, что все это объединяет одно место и одно время. Глухая, непроглядная ночь, окутавшая зловещий, одинокий Дом.
И ещё один человек.
Женщина.
От всего этого я скоро сойду с ума! Неужели Смерть подкралась ко мне так близко?
Ну, уж нет!
Я ещё слаба, но уже чувствую ясность ума и небольшой душевный подъем. И уверена, что хочу закончить начатое два года назад.
Николас больше не уйдёт. Он просто физически не сможет этого сделать. Потому что однажды, два года назад он ушёл от меня, и я думала, навсегда. Оказалось, нет…
Ужасно болит, болит и раскалывается голова…
…Я не смогла сделать то, что хотела. Тогда мне казалось, у меня получилось… Но… на деле вышло иначе… За последние годы Николас сильно изменился, а я осталась той, кем была всегда…
За окном светлеет.
Серая туманная дымка постепенно растворяется в утреннем прозрачном воздухе. Восьмое сентября окончательно вступает в свои права. Завтра у твоей жены, Ник — день рождения.
У жены или у дочери?
Хм-м, собственно говоря, какая разница? Главное, Она у тебя одна и самая необыкновенная и любимая…
Ник…
Я должна попросить у тебя прощения.
Прости за то, что не смогла забыть тебя все эти годы!
Прости за то, что каждый день думала только о тебе!
Прости за то, что желаю обладать тобой всецело и без остатка!
Меня вновь охватывает дрожь. Я встаю, подхожу к окну и долго смотрю на серый, постепенно становящийся белёсым, туман. Мне кажется, в нем я различаю нечто тёмное, в этом тумане угадываются двое.
Ты и я.
Я медленно возвращаюсь к столу, тяжело опускаюсь на стул и вновь принимаюсь писать дневник. Отчёт о том, что Дженни всё-таки существует и желает только одного человека и всего, что ему принадлежит.
Ник, я думаю, наступило наше время, и пришла пора нашей встречи! Не сердись, что я так долго оттягивала её!
Хотя завтра будет чудесный праздничный день, мне кажется, ты его не увидишь. У тебя всегда было слабое сердце и излишне богатое воображение. Я знаю, ты меня не ждёшь, моё появление тебя убьёт. Знаю и ничего не могу поделать.
Потому что лишь я должна обладать всеми цветами, каковые только есть к сентябрю.
8 сентября
Наконец-то я добралась до Дома. Ощущения смерти, что посещали меня в бреду, не подтвердились. Я сумела доказать болезни обратное…
…Я медленно окидываю взглядом открытые ворота, забор и сам Дом в глубине двора. Скорее всего, Николас не ждёт меня. Тем лучше. Теперь надо незаметно войти.
Во дворе никого нет. Я инстинктивно оборачиваюсь — нет, ворота и не думают закрываться, они по-прежнему гостеприимно распахнуты.
Никто не думает, что я здесь появлюсь.
Я медленно поднимаюсь на крыльцо, но ещё медленнее поворачиваю дверную ручку. К моему удивлению, дверь легко, без скрипа открывается, но это, скорее всего случайность.
Не думаю, что здесь кто-то может меня ожидать.
В прихожей царит приятный полумрак. Я замираю и внимательно прислушиваюсь. В Доме стоит удивительная тишина. Ни единого шороха, ни звука, которые бы указывали на какие-либо признаки жизни.
Я же говорила, здесь меня никто не ждёт.
Я аккуратно кладу сумку в угол прихожей и начинаю раздеваться. Сегодня я должна появиться перед Ником в том виде, в каком он в первый раз увидел меня три недели назад. На мне должен быть лишь голубой газовый шарф. Если этого окажется недостаточно, содержимое маленькой сумочки поможет довести задуманное до конца.
Всё!
Я готова!
Ещё раз, глубоко вдохнув, я тихо, стараясь не шуметь, выпускаю воздух. Уходящая Ночью не должна выглядеть взволнованной и возбуждённой.
Таковы правила игры.
Бедный, бедный, доверчивый Ник! Сейчас я увижу тебя!
Я подхожу к дверям в гостиную и останавливаюсь у порога. Сердце бешено колотится, мне необходимо успокоиться. Ник находится там, я знаю. Я должна предстать перед ним с ясной, холодной головой и не менее холодным сердцем.
Пульс постепенно замедляется. Мысленно сосчитав до двадцати, я переступаю порог гостиной. Здесь ничего не изменилось — та же обстановка, также размеренно и неторопливо потрескивают в камине дрова…
И, вряд ли кто-то сейчас скрывается за дверью…
Перед камином стоят два кресла, из-за спинки того, что слева поднимается струйка табачного дыма. Николас дома, как я и предполагала. Он сидит у камина и снова о чём-то размышляет.
Может, вспоминает меня.
Может, сожалеет, что так случилось.
Но… может быть, и нет.
Я уверена, Николас не знает, что я нахожусь у него за спиной. Пора начинать. Как истинный актёр, Николас, ты должен достойно оценить моё представление.
Я задерживаю дыхание перед монологом, но не успеваю ничего сказать. Правое кресло разворачивается, и я чувствую, как у меня начинают дрожать колени.
Потому что в этом кресле сижу я САМА. Обнажённая, закутанная в полупрозрачный шарф голубого цвета. Все совпадает до мелочей.
Только мои глаза полыхают таким презрением, что невольно холодеет внутри.
Левое кресло совершает медленный поворот. В нем, как я и предполагала, находится Николас. Почему-то сегодня он в очках, странно, я никогда раньше не видела, чтобы Николас носил очки…
Он печально улыбается, медленно их снимает и долго смотрит на меня уставшим взглядом карих, с зелёными крапинками, глаз. Сигарета тлеет в его руке, и дым тонкой струйкой уходит вверх, словно напоминает, что нельзя обрести то, чем раньше никогда не владел.
Печальная улыбка угасает.
Николас вздыхает.
— Здравствуй, моя милая, дорогая Джина, — тихо произносит он.
P.S. 8 сентября. Вечером
Скорее всего, меня всё-таки зовут Джина, потому что я давно ею стала. Я говорю и буду говорить о ней в третьем лице и в прошедшем времени, потому что Джина — мой реальный скелет в шкафу…
Сейчас, когда я пишу эти строки, я в очередной раз вспоминаю, насколько великодушно поступил Николас.
Он попросту меня отпустил. А, точнее, отпустил её…
Безусловно, она виновата.
Виновата в том, что посягнула на ТО, ЧТО ей никогда не принадлежало.
Виновата в том, что посягнула на ТОГО, КТО ей никогда не принадлежал.
Виновата в том, что вместо себя заставила страдать невиновного человека.
Теперь я осталась одна. Я вновь нахожусь в серой комнате, сижу за столом и продолжаю вести дневник. Точнее, уже заканчиваю, потому что эта запись будет последней. Писать больше не о чем, но я должна это сделать. Хотя бы для того, чтобы облегчить душу.
Это она пришла к нему два года назад, в тот момент, когда он приехал в Дом, страдая от невыносимого одиночества.
Это она два года назад сказала, что это — их последняя встреча.
Это она появилась у него два года назад, когда он уже умирал.
Она не знала, жив он или нет, поэтому пришлось рассказать историю о том, что она жила с ним ради денег. Будь он жив, наверняка, отреагировал бы. Так она считала тогда. Но время показало, что просчиталась.
В тот вечер она говорила правду — деньги были ей необходимы. Да и сейчас они вряд ли бы помешали.
Потом она подожгла Дом и уехала. Уверенная, что Николас мёртв, она знала, что полицейское разбирательство придёт к выводу о несчастном случае.
Наполовину дело было сделано.
После этого она сказала Дженни, что по одному из телеканалов показывали пожар в загородном доме, что на горном обрыве, в тридцати часах езды от Кембертауна. Призрачно намекнула, что это мог быть Дом Николаса.
Впрочем, намёка и не требовалось.
Дженни уже давно отошла от ссоры и нанесённой обиды, и все время порывалась съездить к мужу. Только Джина не давала ей этого сделать. Ей приходилось ежедневно разрываться между Дженни и Ником, поэтому она и не могла часто приходить к нему на свидания.
Услышав, что несчастье могло произойти с её мужем, Дженни, как ненормальная, прыгнула в автомобиль. Благо, что Джина основательно над ним потрудилась, и он не смог завестись. Вполне естественно, она любезно предложила воспользоваться своим. Зная, что он начисто лишён тормозов.
Дженни с радостью приняла предложение и тут же умчалась, оставив ей ключи от дома. Зная, что Дженни обожает быструю езду, Джина в исходе поездки не сомневалась.
Теперь дело было сделано полностью.
Конечно, она не могла предвидеть, что Николас сумеет выпрыгнуть из окна и, тем более, остаться в живых, а Дженни, попав в аварию, не погибнет, но, с полной амнезией, попадёт в клинику для душевнобольных.