По ту сторону решетки - Татьяна Миненкова

проблемах. До того момента, пока не увидела на берегу знакомый черный Лэнд Дэна.

А он что здесь делает? Подтверждает то, что звонить мне у него нет не времени, а желания?

Вопреки подозрениям о том, что у него здесь назначено свидание с какой-нибудь более удачливой и менее проблемной девушкой, чем я, он был один. Стоял у машины и, задумчиво глядя в мою сторону, курил. Ёшкин кодекс! Правильный Лазарев, от которого всегда принципиальным ЗОЖем веяло за версту — курил. Кажется, мы и правда оба изменились.

Дэн не спешил подходить ко мне, хотя я, честно говоря, ждала. Каталась, еще пол часа, иногда из-под ресниц поглядывая в сторону берега, однако вскоре заметила, что Лэнд и его хозяин исчезли с прежнего места. После этого счастливые пузырьки внутри лопнули, улыбка исчезла с моих губ, катание по льду перестало доставлять прежнее удовольствие, и я отправилась домой.

А утро следующего дня началось с приема у акушера-гинеколога, сдачи нужных анализов и УЗИ.

— Все в порядке, — уверенно заявила врач с первого взгляда на плод, на экране монитора.

Тем не менее, для меня непонятная черно-серая картинка не являлась успокоением. Маленький комочек, у которого, при сильно развитой фантазии можно было отличить голову от туловища и, возможно, даже разглядеть на ней носик никак не развеивал чувства неуверенности и тревоги.

Ощущения от того, как врач водила холодным прибором по намазанной специальным гелем коже на животе было не из приятных, но я стоически терпела все нужные манипуляции, хотя с утра чуть не потеряла сознание при заборе крови из вены.

— Вы уверены? — спросила я настороженно, не желая так просто расставаться со всеми фобиями, которыми успела обзавестись за последний месяц.

— Абсолютно. Ну и через полчасика лаборант точнее скажет. Но я бы на вашем месте и без этого не переживала. Размер плода — семь с половиной сантиметров, сердечко бьется и пульс хороший. Вам бы питаться получше, а то одна кожа да кости. Все эти модные увлечения диетами до добра не доведут, — беззлобно проворчала женщина, выводя три картинки с экрана на продолговатую полосочку фото-бумаги.

Однако, я не сдавалась:

— А если у плода какие-нибудь отклонения или еще что-то не так?

Гинеколог лишь покачала головой, вручая мне листочек с распечатанными картинками:

— Ох, Ева, спишу ваш вопрос на буйство гормонов. Вы думаете не о том. Гуляйте больше, смотрите хорошие фильмы или читайте. Откажитесь от кофе, больше отдыхайте и избегайте стрессов.

Вздохнула, сжимая в руке листочек с результатами УЗИ. Легко сказать. Самым большим моим стрессом сейчас было разрываться между желанием рассказать о ребенке Лазареву и невозможностью это сделать. И я осторожно положила листочек во внутренний карман сумки.

Анализы тоже не выявили никаких проблем, но тревожность от этого никуда не делась.

А когда стемнело, я снова, не выдержав, поехала на Третье озеро, кружась по нему в потоке разноцветных машин и пересекающихся отсветов фар. Снова Лазарев смотрел на меня с берега, выдыхая изо рта клубы сигаретного дыма. И опять уехал, так и не посчитав нужным со мной поговорить.

— Детский сад, — резюмировала Аллочка, когда на следующий день я рассказала ей о наших с Лазаревым ежедневных встречах.

Мы вместе лежали на моем диване и доедали остатки фигурных шоколадок с разными начинками из наполовину опустевшей корзинки. Я заметила, что она точно так же как я, кладет руку на то место, где, как ей казалось, располагался её еще не рождений сын. И наши ладони аккуратно лежали, каждая на своем животе: её — на большом, а моя — на едва — заметном.

— Почему? — спросила я с набитым шоколадом ртом.

Сравнение моих «глобальных проблем мирового масштаба» с детским садом меня расстроило и почему-то даже немного разозлило.

— Потому что дураку понятно, что Лазарев любит тебя, а ты — его. А вместо того, чтобы быть вместе, вы не разговариваете друг с другом.

Она с довольным видом достала из корзины красивую конфету в форме ангелочка и осторожно начала разворачивать шуршащую серебристую фольгу.

— Дураку, может, и понятно, — хмуро проворчала я. — А мне понятно, что это не любовь. Мы оба теперь другие, будто сломанные. Каждый винит себя. Такие события, как те, что произошли с нами, не проходят бесследно. Я знаю, что в конце концов мы оба как фениксы восстанем из пепла и пойдем дальше. Но не факт, что вместе. Не факт, что новые мы подходим друг другу так же идеально, как прежние. И я не хочу, чтобы знание о наличии ребенка давило на Дэна при принятии решения о том, хочет ли он и дальше быть со мной.

— А ты сама хочешь? — внимательно выслушав мой монолог, спросила она, откусывая от развернутой конфеты кусочек и проверяя начинку.

— Конечно. Но это должно быть взаимно. И если я больше ему не подхожу, я готова принять его выбор.

Аллочка задумчиво прожевала шоколад и многозначительно изрекла:

— Ты и правда изменилась.

— У меня было много времени, чтобы об этом подумать, — отозвалась я со вздохом.

— Пожалуй, даже слишком. Не грузи себя этим. Лазарев не откажется от тебя, — ответственно заявила Аллочка и предложила: Если он к тебе не идет, сделай первый шаг сама. Расскажи про то, что беременна. Он же сразу забудет о своей вине

Ёшкин кодекс, как у нее всё просто! Лазарев попросил дать ему время, и я ему его дала. Не могу же я теперь сама позвонить ему и сказать, что мне без него плохо? Что просыпаться по утрам не хочется, а засыпать по вечерам не получается? Что свобода не приносит никакой радости, если его нет рядом?

Надеялась, что её оптимизм привычно заразит и меня, но внутри почему-то стало еще отвратительней. И я призналась:

— Я не хочу, чтобы он был со мной из чувства вины или долга, или из-за ребенка. Хочу, чтобы любил меня так, как раньше.

— Он и любит. И единственные, кто в этом сомневается — тараканы в твоей голове, а может, и в его тоже. Если он, как ты говоришь, винит себя, то тебя-то за что наказывает?

И когда она задала мне этот вопрос, четкий ответ на него сам собой возник в моей голове.

— Дэн не меня наказывает, — отозвалась я, бездумно уставившись в потолок и на мгновение забыв о конфете, таявшей в моих пальцах. — Люди, как он, требовательные к остальным, в сотни раз строже к самим себе. И он не может простить себе того, что сделал неправильный выбор. Не сумел все