Долг чести - Поселягин Владимир Геннадьевич

– Да нет, нормально. Завтра встанем пораньше, нужно в министерстве побывать. Насчет общения с министром я не шутил. Он решит нашу проблему, а мы – его.

– Может, не нужно связываться? Этот старший лейтенант явно ничего не боится.

– Он просто не поверил, что мы к министру вот так заявимся. А как инспекция из министерства появится, так и забегает. Тут ведь не просто увольнением попахивает, тут небо в клеточку в натуральном виде будет.

– А чем ты министру поможешь?

– Да есть чем.

Мы не обратили внимания на двух милиционеров, что курили в темноте у патрульной машины и вполне нас слышали, направились прочь. Отец продолжал задавать вопросы, не касаясь пока того, о чем мы в квартире говорили. Видимо, еще переваривает такие новости.

– Почему ты их так покалечил?

– Тебя это беспокоит? Нашел о чем жалеть. А старлею я правду сказал: я там больше крутился и удары отбивал. Я драться не умею.

– Как это не умеешь?! Пятерых здоровых лбов раскидал.

– Пап, я не умею драться, я умею убивать, именно этому меня учили, и все последующие годы я совершенствовал это умение. И все эти руконогомашества у меня отработаны только для одного: покалечить или убить противника. Если брать языка, то там совсем другие навыки, и в такой уличной драке их не применить. Так что там, у скамейки, я был очень сдержан и никого не убил. Тем более эти недоноски били меня, чтобы покалечить. Пьяные они были, тормозов нет.

– А с помощью министру что? Ты так и не ответил.

– Бать, сейчас на министре много всего висит. Совершаются разные громкие преступления, а с него требуют скорейшего раскрытия. Например, серийные маньяки Советского Союза. Кто-то уже пойман и приговорен к высшей мере, но многие еще на свободе и совершают свои страшные преступления. Например…

Пока мы шли я перечислял разных маньяков, убийц и насильников, описывая по каждому, сколько было жертв, что с жертвами делали, пока не поймали и приговорили. Почти по всем делам, перед тем как были вычислены настоящие преступники, сажали невиновных, которые под пытками брали все на себя. Некоторые были расстреляны по приговору суда, так что я хоть и сам из системы, но МВД не люблю. Также описал, откуда я о них знаю, помянув добрым словом замполита Академии, тот к нам из МУРа перешел.

На троллейбусе мы доехали до нашей остановки и направились к дому. Там нас ждали, мы описали маме с бабушкой что было в милиции. Я поставил будильник, встанем пораньше, и, подумав, вышел в прихожую. Тут на подставке стоял телефон. Да, у нас в квартире был свой телефон, отцу линию провели. Взяв потрепанную телефонную книжку, нашел номер справочной, позвонил, там мне сообщили номер дежурного по министерству. Ответил тот сразу, и я попросил меня записать на завтра на прием, сообщив свои данные. Тот записывать отказывался без причин встречи, поэтому сообщил:

– Мне случайно стало известно, кто убивал женщин и девочек в Ульяновске. Это первая причина. Вторая: против меня хотят возбудить дело о нанесении тяжких телесных повреждений. Однако я защищался, мне двенадцать лет, нападавших шестеро, все старшеклассники из девятого или десятого класса. Однако сотрудник отдела милиции старший лейтенант Попов заявил, что это я преступник, и сказал, что со мной будут работать как со взрослым, по всей строгости советских законов. Еще поставят на учет.

Я награжден медалью за помощью милиции в Ханты-Мансийске. Получил пулевое ранение и еще лечусь, однако старший лейтенант сказал, что ему плевать. Тут имеет дело или преступный сговор, или дача взятки, или банально он покрывает кого-то из родственников. Видимо, имея чувство вседозволенности, он решил нажать на меня, чтобы я сознался, и сделать меня преступником, а тех шестерых – потерпевшими. Поэтому желаю попросить министра о помощи. Я помогу с убийцей, которого ищут уже несколько лет, а министр приструнит своих подчиненных, а то они совсем страх потеряли. Кстати, убийца в Ульяновске, чтобы его не заподозрили в этих преступлениях, специально совершил мелкую кражу и сидит на зоне, поэтому убийства и прекратились на несколько лет, но скоро он выйдет, и они продолжатся.

– Вы записаны на завтра на одиннадцать часов дня.

– Спасибо.

Он уже записал мои данные и адрес, даже сам прозвонил на наш номер, я его тоже продиктовал, после этого, положив трубку, я обернулся. У дверей в комнату родителей стоял отец, явно прислушиваясь.

– Все нормально, нас записали к министру на одиннадцать часов.

– Ты ему сообщишь, кто ты?..

– О нет, иначе долго не проживу. Власть предержащие очень не любят, когда о них узнают, да еще их планы на будущее. Быстро закопают меня. А вот насчет побыть прорицателем, мол, из-за ранения открылись паранормальные способности, которые работают так-сяк, вот это возможно, на них и спишу информацию по тому серийнику.

– А такие способности бывают?

– Конечно, нет.

Он молча кивнул, после этого мы разошлись. Отец в туалет прошел, а я – к себе в комнату, бабушка у нас на кухне спала, она большая, диванчик там стоял, как раз для нее.

Утром мы все вместе завтракали, больше молча, лишь переглядывались. Родители и бабушка на меня больше всего посматривали, однако я спокойно ел, сегодня была яичница с колбасой.

Наконец, когда мы пили чай, мама нарушила тишину, стоявшую на кухне:

– Тимофей, ты о нас ничего не рассказал. Все так плохо?

Не сказал, потому что не знал, мне эта семья была совершенно не знакома, так что если что и рассказывать, то больше выдумку. Сейчас же, отложив столовые приборы, промокнув салфеткой губы, я с некоторой заминкой, чтобы ее прочувствовали, спросил:

– Оно вам надо?

– Надо, – хором ответили мама с бабушкой, батя промолчал.

Демонстративно вздохнув, взяв полный стакан чая, это чтобы время потянуть, сказал:

– Папа умер в семьдесят девятом, за несколько дней до начала девятилетней войны в Афганистане. Рак легких, курил много. Мама, ты погибла в девяносто третьем. Когда из танков расстреливали Дом Правительства, где собрались последние настоящие коммунисты, ты пошла посмотреть и погибла от шальной пули. Я проверил, так и было. Сам я в это время во Франции был, вернулся, когда тебя уже похоронили. Квартиру ты не приватизировала, поэтому я оказался на улице, меня выписали из нее судом. Бабашка умерла в восемьдесят седьмом, от старости, возраст. Я как раз ранен был, в госпитале Минеральных Вод лежал. Квартиру бабушки забрало государство, хотя бабушка предлагала прописать меня у себя, но вы, родители, не согласились. После увольнения в отставку я скитался по чужим квартирам.

– Почему со мной не жил? – тихо спросила мама, все трое были подавлены.

– Потому что отчим не нравился, он меня и прогнал, когда ты погибла, квартира его стала по череде наследования. Хотя сестренки, близняшки, вполне мне нравились. Я поэтому и прошу: пока отец жив, сделайте мне родных сестричек, а не от чужого мужика.

Похлопав отца по спине, тот поперхнулся, и сообщив, что буду у себя, я ушел в свою комнату, а на кухне разгорелся жаркий спор.

Снова посмотрел на дверной звонок. Инструментов дома почти нет, надо его снимать и в гараж нести, там слаботочный переходник есть, все что нужно, починю. Так что, когда отец вышел в коридор, я как раз отсоединил провода и снимал коробку звонка.

– Ты что делаешь? – поинтересовался он с некоторым недоумением.

– Хочу мелодию сменить. Больно уж звонок громкий и неприятный.

– А ты умеешь?

– Пап, я инженер, причем очень хороший. Я могу из автомобиля ракету сделать и взлететь, а тут какой-то звонок. Тем более он у вас простейший, могу даже мелодию подобрать, это не сложно. Хочешь собачий вальс?

– Нет, уволь меня от него.

– А еще в каком-то фильме видел, в будущем, там снаружи молоток, стучать в дверь. Но не просто молоток, а в бронзе выполненная фигурка обнаженного мужчины, как будто на кровати лежит, руку за голову запрокинул, а между ног огромные яйца свешиваются. Они и есть молоток. Стучишь ими, а в доме раздается вопль боли мужским голосом.