Гунны - Томас Костейн

Затем Ивар заговорил о том, как они выбирались из Константинополя.

— Мацио оказался прав. Дороги в Рим были для нас закрыты. Горные перевалы тщательно охранялись. Так что нам пришлось идти через Гаризонду.

— Тоннель под горой?

Ивар кивнул.

— Конечно, меня мучили сомнения. Все-таки со мной были две очаровательные женщины. Но они не хотели слушать ни о чем другом. Ильдико даже предложила взять с собой двух слуг и разведать путь. На это я согласиться не мог, поэтому мы запаслись факелами, набили переметные сумы провизией, на случай, что нескоро выберемся из-под земли, и вошли в тоннель.

Этого путешествия нам не забыть до конца жизни, — продолжил Ивар. — Вода за многие столетия выровняла каменное ложе, но ноги лошадей постоянно скользили, так что нам приходилось крепко держать поводья. Я ехал первым, поэтому, как ты понимаешь, продвигались мы медленно.

— Вы встретили что-нибудь живое? — спросил Николан, вспомнив страшные истории, которые рассказывали о Гаризонде.

— Только змей у входа в тоннель. Потом — ничего. Кроме постоянного шума. Каждый шаг стократно отдавался от стен и потолка пещер. Когда один из нас произносил какое-то слово, оно повторялось и повторялось, пока не затихало где-то далеко впереди. Ильдико даже пела и смеялась, слыша свой голос.

— А что вы так увидели?

— Ничего, кроме света факелов. Нас было двадцать человек и каждый нес факел. Оглядываясь назад, я видел цепочку огненных бабочек, парящих в темноте. Ильдико, однако, разбирало любопытство, и вскоре она оказалась рядом со мной. При этом она настаивала, что отлично видит в темноте. Говорила, что на стенах есть какие-то древние надписи. Письмена и рисунки животных и людей. Мы даже прозвали ее Госпожа Кошачьи Глазки. Но когда она заговорила о надписях, мы подняли ее на смех и сказали, что она все это выдумывает. Но, возможно, мы ошибались. Она доказала нам, что видит в темноте до того, как мы поднялись на поверхность.

— И как же? — заинтересовался Николан.

— Она сказала, что в сторону отходит еще один тоннель и там лежит человеческое тело. Я поехал посмотреть. Она хотела сопроводить меня, но я ей не разрешил. Так вот, она сказала правду. Еще один тоннель уходил в сторону, а у входа в него лежало человеческое тело. Лежало давно. От него остался один скелет.

— Вы смогли узнать, кто это был?

Ивар покачал головой.

— Он лежал так давно, что кости при прикосновении обращались в пыль.

Рассказ Николана о двух его поездках на римскую территорию занял много времени, поскольку его друзья хотели знать все, до мельчайших подробностей. Евгения рассмеялась, когда он упомянул Лутатия Руфия.

— Ох этот проныра, затычка в каждой бочке! Поверите ли, я даже подумывала, а не выйти ли за него замуж. А все потому, что он чистокровный патриций. Но он моложе меня… на год или два, и рот у него не закрывался ни на минуту. Так что я быстро отказалась от этой идеи.

— Он говорил мне, что и принцесса Гонория привечала его, — добавил Николан.

Тут вскинулась Ильдико. И засыпала его вопросами, на каждый из которых он отвечал предельно коротко. Она прекрасна? Да. Она ему понравилась? Ну… да. Он ей понравился? Да. Вероятно тон Николана и его краткость, позволили Ильдико сформулировать свое мнение о принцессе.

— Я думаю, все, что о ней говорили, правда. И мне очень жаль того симпатичного юношу-раба с Востока. Она использует его и отбросит за ненадобностью.

Когда новобрачные удалились в свой шелковый шатер, Ильдико сняла с головы черную повязку. Ее длинные золотистые волосы рассыпались по плечам и она облегченно вздохнула.

— Вот теперь мы можем поговорить. Благо, есть о чем. И особенно, о причине, побудившей тебя вернуться на родину. Ты, конечно, понимаешь, какая тебе грозит опасность?

Николан кивнул.

— Мы, безусловно, увидим, что Ранно Финнинальдер прибирает власть под себя. Я уверен, что он распускает лживые слухи о той роли, что я сыграл в битве при Шалоне. Рано или поздно мне предстоит предстать перед Ферма. Потому-то я собираюсь оставаться в этом обличье до тех пор, пока не сочту безопасным для себя открыть свое истинное лицо.

— Но почему ты решил вернуться именно сейчас? — Ильдико помялась. — А вдруг Ферма признает тебя виновным. Ранно умен и коварен. Он не остановится ни перед чем, лишь бы уничтожить тебя.

— У него есть много причин ненавидеть меня. Во первых, он оставил за собой принадлежащие мне земли, — а глядя в огромные глаза Ильдико Николан подумал: «Но больше всего он ненавидит меня из-за тебя. Он боится, что ты можешь помнить обо мне».

Но ты не сказал мне, почему счел необходимым вернуться, — Ильдико обхватила руками колени и наклонилась вперед. — Ты думаешь, что наш народ может подняться на борьбу за независимость?

— Аттила уходит из Ломбардии, — ответил Николан. — Отступление армий может привести к развалу империи гуннов, — его глаза свернула. — Я должен быть со своим народом. Я знаю много полезного об организации армии, — он помолчал, прежде чем добавить. — И я знаю, что Аттила тяжело болен.

— Мой отец слишком стар, чтобы возглавить борьбу за свободу, — девушка тяжело вздохнула, — а брат мертв. Роймарки не будут играть решающий роли в приближении великого дня освобождения. Как было бы хорошо, если бы ты повел нас к свободе, — тут она замолчала, нахмурилась. Пока он ожидал, что она скажет, с луга донеслось громкое ржание. Ильдико просияла. — Это король. Он желает мне доброй ночи, — новая мысль пришла ей в голову. Она пристально посмотрела на своего собеседника. — Николан, что-то подсказывает мне, может придти час, когда тебе потребуется сильный и быстрый конь. Вот я и подумала… а почему бы не попытаться? Вдруг ты понравишься капризному королю? Он возможно, дозволит тебе ездить на нем. Пойдем к нему на заре и посмотрим, как он тебя встретит.

Хартагер поднял голову и приветственно заржал. Присел на задние ноги, передние взлетели в воздух. Так он показывал, что рад появлению хозяйки.

— О, мой красавчик! — воскликнула Ильдико. — Тебе недоставало меня, о король?

Издалека наблюдая за Ильдико, Николан не мог оторвать от нее глаз. Она повзрослела с того дня, как он видел ее уезжающей с караваном вдовы. Фигурка округлилась в нужных местах, отчего стала более женственной. А золотые волосы по-прежнему сверкали, словно второе солнце.

И пребывание в Константинополе не прошло для нее даром. На ней было красное платье с вырезом на спине и расшитое золотом. Талию ее перетягивал кожаный пояс с серебряными инкрустациями. На плоскогорье такого не носили, но Николан не мог не отметить, сколь к лицу Ильдико этот наряд.

Удивительным нашел он и ту взаимную привязанность, что читалась в отношениях девушки и громадного черного скакуна. Хартагер вел себя как жеребенок. Стоял, расслабившись, и слушал, что она нашептывает ему на ухо. Иногда вскидывал голову, словно подтверждая, что все понял. Глядя на Хартагера, опытный специалист нашел бы в нем характерный черты различных пород лошадей. Скорость и блестящая шерсть указывала на арабскую кровь, длина и маленькая головка говорили о том, что в его роду были тюркские лошади. А уж силой и широкой костью он был обязан лошадям восточных степей. И королем он стал потому, что соединил в себе все достоинства своих предков.

Наконец, Ильдико повернулась к нему.

— Я объясняю королю, что ты — друг. Что он может доверять тебе и что, быть может, скоро ты станешь его наездником. Видишь, как он присматривается к тебе. У него есть разум, и обычно он быстро принимает решения. Иногда мгновенно. И он показывает, нравится ему кто-то или нет. Я видела, как он выказывал к человеку бешеную ненависть, и вот таким следует держаться от него подальше. Как он воспринимает тебя, пока сказать не могу. Он, похоже, в раздумьях. Но, по-моему, он тебя полюбит.

— Вроде моя особа пока не вызвала у него неудовольствия.

— Ты — один из нас, и он это знает. Главное в другом. Полюбит ли он тебя, позволит ли сесть на его спину. С тех пор, как мы уехали из дому, он разрешал это только мне. Хартагер знает, что он король, и не допускает никаких вольностей.

В последнее время он немного нервничает, — продолжала Ильдико. — Думаю, ему хочется домой. Много раз я видела, как он застывает и смотрит на север. Ему не достает прохлады нашего воздуха, сочности трав наших лугов, общения с братьями, что остались на пастбищах Роймарков. Иногда мне кажется, что он думает о Рорике. Знаешь, он и мой брат были большими друзьями. Как по-твоему, он знает, что Рорик мертв?

— Да, он бы знал, — ответил Николан. — Если бы Рорик умер.

Ильдико метнулась к нему, вихрем пролетела несколько разделяющих их ярдов.

— Если бы Рорик умер? — воскликнула она. — Николан, что это значит? Разве в этом есть сомнения? Ты сказал мне не все? Так говори же, не томи меня! Ты полагаешь, он жив?

— Возможно, это ложные надежды, поэтому я ничего тебе не говорил. Но, Ильдико, тело его так и не нашли. Склон обыскали снизу доверху, потому что, так мне сказали, Ранно очень хотелось найти тело. Безо всякого результата. На следующее утро, прежде чем уехать с арьегардом, я тоже побывал на склоне того холма. Его густо устилали тела погибших, но Рорика среди них не было.