Новый Мир ( № 2 2013) - Новый Мир Новый Мир

Почему вообще в последнее время стали столь модными такие понятия, как «сеть», «сетевые взаимодействия» и «сетевые структуры»? «Сеть» — достаточно абстрактное и универсальное понятие, так что практически любую систему взаимоотношений можно назвать сетью. В сущности, «сеть» синонимична столь же модному несколько десятилетий назад понятию «система». В трудах, посвященных власти и управлению, сетевые структуры противопоставляют иерархическим, но на самом деле нет никакого жесткого понятийного запрета, который бы не позволял и иерархию назвать сетью особого рода, — недаром говорят о «филиальной сети». Суть проблемы в том, что иерархичность есть дополнительная характеристика данной сети. О сетях мы говорим в отношении настолько разнообразных, динамичных и быстро меняющихся структур, что в них нельзя зафиксировать стабильные конфигурации или формы взаимодействия, то есть для них нельзя подобрать четкую дополнительную характеристику. Сетевыми мы называем такие структуры, о которых ввиду их динамизма и потенциального разнообразия мы не можем сказать ничего сверх того, что это сети, — то есть «некоторые системы разнообразно взаимодействующих элементов». Прилагательное «сетевой» является не столько положительной, сколько отрицательной характеристикой системы — то есть она показывает, что система ускользает от дополнительных устойчивых характеристик (в особенности такой характеристики, как иерархичность). И поэтому распространение сетевых отношений говорит не только и не столько о распространении Интернета или информационного общества, сколько о росте скорости изменений взаимодействий (хотя рост скорости, в свою очередь, был бы невозможен без развития Интернета и информационных систем).

Именно скорость изменений дестабилизирует традиционные структуры, в том числе корпорации, заставляя общество искать систему мгновенной перестройки структур под новые задачи, — а такой системой, естественно, может быть только режим, при котором минимальный элемент любой системы обладает предельной автономией и свободой вступления во взаимодействие с любыми другими элементами. Но если так, то на смену крупным компаниям идет — а частично уже пришло — внешне бесструктурное «марево» предельно мелких производственных единиц, вступающих друг с другом исключительно во врeменные взаимодействия и благодаря этому образующих врeменные, быстро распадающиеся и перестраивающиеся производственные сети.

Характеризуя развитие современной экономики именно в этом направлении, Элвин Тоффлер выдвинул термин «адхократия» [24] . Суть этого явления в том, что «для решения специфических проблем собираются команды, которые затем, подобно мобильным игровым площадкам, расформировываются, а их компоненты-люди — составляются в новом порядке» [25] .

Свобода комбинации требует предельной, насколько возможно, миниатюризации экономических агентов — поскольку, чем мельче агент, тем легче он выходит из данной структуры и входит в новую, тем большего разнообразия могут достигать образующиеся сети, комбинируя агентов. Пределом же миниатюризации становится индивид (либо некая фикция (скажем, юридическое лицо), созданная одним индивидом). И именно поэтому можно с определенной точки зрения ставить вопрос о прекращении капитализма как системы, базирующейся на наемном труде. Субъекту классического капитализма — владельцу капитала и нанимателю трудящихся — противостоит субъект постиндустриального общества, индивидуальный труженик, сидящий за компьютером или пользующийся другими сугубо индивидуализированными средствами производства и вступающий в сложные комбинации, сетевые взаимодействия и «временные альянсы» с другими такими же индивидами для выполнения сколь угодно сложных производственных программ.

Разумеется, остается вопрос, какова в этой предполагаемой экономике будет роль собственности на средства производства, — а ведь эта собственность считается источником и экономической и политической власти при классическом капитализме. Вопрос этот не имеет однозначного решения, поскольку сетевая экономика мыслима при самых разных системах взаимодействия между «адхократическими» сообществами и капиталом. С одной стороны, вполне можно представить, что хотя предприятие представляет собой временное взаимодействие равноправных индивидов, но одни индивиды — богаче других, и они в этом взаимодействии получают дополнительную выгоду за вложенные в проект средства. В этом случае власть капитала не имеет такого привычного воплощения, как организационный аппарат корпорации с топ-менеджментом, но неравенство бедного трудящегося и богатого капиталиста остается, хотя и замаскированное сетевым партнерством.

С другой стороны, глядя на то, как финансируются сегодня стартапы и предприятия «новой экономики», можно увидеть, что зачастую для хорошей бизнес-идеи капитал легко предоставляется различными финансовыми институтами. Кроме того, мы видим, что в современной экономике предприятия часто не владеют средствами производства, а пользуются ими лишь временно — именно потому, что время существования всякого производственного проекта ограничено. Элвин Тоффлер назвал эту тенденцию «арендной революцией». В условиях постоянного обновления оборудования будет достаточно брать его в аренду. Между тем наличие достаточной компетентности, опыта и хорошей предыстории всегда позволит привлечь заемные средства для получения временно понадобившегося оборудования. Поэтому сетевая экономика вполне мыслима как совокупность временных трудовых коллективов, создаваемых равными индивидами, реализующими свою деятельность на арендованном оборудовании с помощью заемных финансовых средств.

В сущности, в идее сетевой экономики воплощаются принципы «народного предприятия», «кооператива» — с той разницей, что предприятие носит временный характер, и акцент, таким образом, делается не на коллективной собственности, а на миграции работников между временными предприятиями.

Трудно указать на того левого мыслителя, который бы сегодня дал полную картину гипотетической будущей экономики, перестроенной на сетевых принципах. Скорее картина «сетевого посткапитализма» вырисовывается коллективными усилиями, и разные авторы любят подчеркивать разные стороны наблюдаемых тенденций.

В трудах классиков постиндустриальной теории Тоффлера, Белла, Кастельса можно найти множество интересных замечаний о крахе иерархии, о замене иерархических структур сетевыми, о господстве временных структур над постоянными, о превращении крупных корпораций в сети автономных и самоуправляемых единиц, о постепенной индивидуализации труда и возложении на индивида все большей ответственности и самостоятельности.

Японский экономист Ониси Хироси в книге, написанной в начале 1990-х годов, утверждал, что Япония вступает в стадию «посткапиталистического социализма», в ней разрушаются традиционные отношения между трудом и капиталом, поскольку индивидуальность работника приобретает все большее значение, личные способности становятся важнее машин и работники психологически отчуждаются от интересов фирм [26] .

Российские авторы часто подчеркивают, что развитие общества сопряжено с развитием значимости индивида, который «эмансипируется» от любых структур. Академик Никита Моисеев считал, что в будущем возникнет настоящее общество свободного предпринимательства, современный капитализм является им лишь частично, а совершенное общество позволит любому человеку стать свободным предпринимателем, который есть не что иное, как «активная творческая личность, способная не только выполнять порученную ему работу, что абсолютно необходимо, но и рождать и реализовывать собственные замыслы» [27] .

 Тамбовские историки Дмитрий Жуков и Сергей Лямин выдвигают теорию, в соответствие с которой доминирующей социальной группой в будущем будут так называемые маргиналы — люди без постоянного социального статуса, но мигрирующие между разными статусами и благодаря этому способные координировать социальные группы [28] .

Некоторые авторы при этом вглядываются, с одной стороны, в фигуру интеллектуала, а с другой стороны, — в фигуру индивидуального предпринимателя, начиная их постепенно сближать, поскольку интеллектуал в современном обществе вроде бы с некоторой натяжкой являет фигуру индивидуалиста, никому не служащего, но продающего свою высокую квалификацию и тем самым оказывающегося прообразом основного субъекта экономики будущего. Появляются теории нового класса информационных производителей: Сергей Кургинян называет этот класс «когнитариатом», а историк и теоретик социализма Александр Шубин — «информалиатом».