Эмигрантка в стране магазинов - Диана Луч

Одним словом, как только я окончательно поняла, в чем именно заключался смысл ее приглашений, ото всех последующих кофеечков с разговорчиками я решительно отказалась, заодно прекратив отношения и с ней самой. Кстати, это интриганство возмутило меня до глубины души прежде всего потому, что оно исходило от женщины. Ведь согласитесь: когда сексуальное домогательство проистекает от представителя сильного пола, то в какой-то степени это еще понятно, поскольку мужик может быть родом только с Планеты Мужиков, а они все там слегка недомытые и зацикленные на определенных проблемах. Но когда такое устраивает подруга и только для того, чтобы развлечься… На мой взгляд, это – наиподлейшая женская подлость! Кстати, если бы я выкинула подобный номерок с ее молоденькой, но к тому времени уже совершеннолетней дочерью, нетрудно себе представить, какова была бы ее реакция. Сразу представляю себе искаженное гневом лицо своей подруги и брошенное в мой адрес визгливое: «Как ты смеешь плести интриги за ее спиной! Что тебе сделала моя бедная девочка?! За что ты ее так ненавидишь? И кто тебе дал право нисколько не считаться с ее мнением?! Это же не кукла, а живой человек! Да ты – самая настоящая дрянь, подлая сводница и развратница!!!» Проще говоря, любая интрига – это, прежде всего, проявление стопроцентного неуважения.

Еще один случай из той же серии произошел со мной, когда мы с мужем поссорились из-за известной вам Чуланщицы, и хотя на тот момент не состояли в официальном разводе, но уже жили друг от друга отдельно. Именно тогда я устроилась в фирму по продаже рабочей одежды, где, совершенно неожиданно для себя, приглянулась секретарше шефа, Стелле, в качестве пары для брата ее супруга, который почему-то никак не мог найти себе достойной женщины. В общем, вбив себе в голову, что я непременно должна стать его подругой, она каждое утро на протяжении нескольких недель встречала меня на работе одним и тем же вопросом: «Ну что, когда на свиданьице-то?», – пока я не выдержала и не отрезала: «Слушай, да отвяжись ты от меня!» После этого Стелла не разговаривала со мной несколько недель, а когда отошла от внезапно накатившей обиды, то объяснила, что мой отказ был воспринят ею как личное оскорбление, ведь парня-то она мне прочила в женихи хорошего и, самое главное, местного, а где я, русская, смогу еще найти себе приличного жениха? Вопрос на засыпку: интересно, а если бы я была родом из какого-нибудь европейского государства и отказалась встречаться с ее родственником, выразила бы она свою обиду в такой же форме? По правде говоря, уважаемые читатели, меня ужасно возмущает то, как эти высокомерные люди – коренные жители Старой Европы – во взаимоотношениях с приезжими неизменно оставляют за собой право оскорбляться, даже когда с точки зрения здравого смысла оскорбленными должны чувствовать себя не они, а эмигранты.

К сожалению, должна заметить, что и женское население Страны Магазинов не брезговало возможностью извлечь для себя пользу из знакомства с эмигранткой. В этой связи мой пример – другим наука. Буквально с первого же дня местные жительницы пытались впутать меня в какие-то немыслимые сплетни и интриги, как правило, сопровождавшиеся столь же длительными и хитроумными проверками, не выболтала ли я кому-нибудь еще их секретную информацию. Это – с одной стороны, а с другой, все они по очереди приглашали меня к себе в гости для того, чтобы познакомиться поближе в ходе доверительной беседы с глазу на глаз. Признаться, после каждого такого «задушевного разговорчика» у меня оставался тяжелый осадок на душе, поскольку по сути это выглядело как полицейский допрос с пристрастием. Стоило мне переступить порог дома очередной европейской подруги, как она тут же набрасывалась на меня с расспросами о подробностях моей личной жизни, и мне ничего не оставалось, кроме как удовлетворить ее любопытство. И вот я говорила, говорила, говорила, говорила до тех пор, пока моя коммуникативная способность не иссякала по причине элементарной физической усталости. Тогда моя подруга ссылалась на то, что ей совершенно нечего о самой себе рассказать, и на этом наш разговор заканчивался. В довершение ко всему прочему, по прошествии всего пары дней все наши общие знакомые были уже в курсе подробностей нашей «задушевной беседы».

Для справки, в психологии существует такое понятие, как мотивация в общении, характеризующая эмоциональную заинтересованность в контакте, или, по-другому, эмпатию. Исходя из этого, если ваш собеседник во время разговора только слушает, но при этом ничего не говорит, то подобное поведение означает, что эмпатии по отношению к вам у него попросту нет из-за отсутствия доверия, уважения, а иногда и чувства равенства в социальном статусе. По правде говоря, за долгие годы, проведенные в Европе, мне нередко приходилось изливать свою душу людям, которые не были со мной откровенны даже в течение одной минуты. Впоследствии я всякий раз об этом жалела, потому что для меня это неизменно оборачивалось предательством. Каждое мое слово интерпретировалось европейским окружением на свой лад, отчего полностью меняло первоначально вложенный в него смысл и впоследствии возвращалось ко мне тяжелым ударом бумеранга.

«А почему европейцы не хотят откровенничать с эмигрантами? – спросите вы. – Ведь у всех людей, независимо от национальности, по существу, одни и те же заботы и проблемы…» В том-то и дело, что коренные жители Старой Европы считают свои проблемы и заботы совершенно иными, нежели у эмигрантов, настолько различными по своей природе и содержанию, что, по их мнению, представители других национальностей просто не в состоянии всего этого осмыслить. А если кто-нибудь чего-нибудь не понимает, то о чем тогда с этим болваном разговаривать? К сожалению, такова логика среднестатистического европейца. Кстати, любой европейский психоаналитик, вероятно, свихнулся бы, если бы ему пришлось выслушать хотя бы треть историй из моего личного опыта, свидетельствующих о дискриминации эмигрантов в Европе. Даже если бы он и умудрился каким-то образом дослушать их до конца, то, предполагаю, в конечном итоге заорал бы, как отец Федор из «Двенадцати стульев» и забрался бы с колбасой на высокую гору. В этой связи вообразите себе, уважаемые читатели, новоиспеченную европейскую девушку-психоаналитика, благоухающую пряным ароматом от Армани, в прекрасно сидящем дорогом костюме и черных лаковых туфлях. И тут на прием к ней попадаю я, отваливаюсь назад на удобном кожаном кресле, прикрываю глаза и начинаю свое повествование: «Вы, уважаемая, о чем хотели бы услышать? О том, как коллектив продавцов в магазине устроил мне бойкот только потому, что я не захотела вступить с одним из них в половую связь? Или о том, как, сломав ногу, мне пришлось ежедневно ходить на работу на костылях, поскольку пребывание на больничном листе не предусматривало даже частичной выплаты заработной платы? Или…» Сразу представляю себе вытянувшееся от удивления и в то же время чрезвычайно раздосадованное лицо психоаналитички. Ведь она-то, как истинный профессионал своего дела, рассчитывала, что я пришла поговорить на какую-нибудь нормальную тему, к примеру, про сексуальное возбуждение при виде спортивных автомобилей красного цвета или о том, какое впечатление на меня производят картины Марка Шагала… Честно скажу, никакого. Детство у него в заднем месте, во всех работах и на протяжении всей артистической траектории. Хотя справедливости ради замечу, что художник он самобытный, к тому же незаурядная личность. Тем и прославился.

А еще почему европейцы предпочитают эмигрантам о себе ничего не рассказывать? Все просто. Нам не доверяют. Кстати, не доверять малознакомому человеку – вполне естественно. Но когда на протяжении лет так пяти вы перед кем-нибудь выворачиваете душу наизнанку и не получаете вообще никакой ответной реакции… Это может означать только одно: вас изучают. Зачем? А чтобы контролировать. Основываясь на своем опыте, в качестве предположительной версии, скажу, что подавляющее большинство европейцев считает, что эмигрант не имеет права на доверие. Зато вместо душевной щедрости они обожают демонстрировать всему миру свою материальную щедрость, вагонами отправляя в бедные страны Африки и Азии просроченные медикаменты и безвозвратно испорченную одежду, с ничем не выводимыми пятнами. Что же касается доверия, то в этой связи мне кажется весьма показательным следующий случай. Помню, когда я всего на пару минут оставила свою куртку в соседней секции нашего магазина, то работавший там продавец европейского происхождения не замедлил меня предупредить: «Не разбрасывай здесь свои вещи без присмотра, а не то Хорхе может их того… в общем, сама понимаешь». Я удивилась: «Ты что, однажды поймал его на воровстве?» Сослуживец: «Нет, пока ничего такого не было, но Хорхе – аргентинец, а они в этом смысле все одинаковые…» А вот интересно, если бы Хорхе был швейцарцем, было бы справедливо подозревать его в воровстве? Ну, наверное, если только часов. Они же, швейцарцы, известные специалисты по часам. И следуя этой логике, аргентинцы в массе своей – только по курткам. Все логично. Теперь понимаю.