Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

Кендрик, тряхнув головой, чтобы снять остаточное влияние наркотика, который ему ввели на улице. — Эта безжизненная унылая маска на лице… Я видел тебя раньше.

— Конечно, видел, Эван. — Махди медленно снял готру, обнажая голову с густыми курчавыми черными волосами с проседью. Высокий гладкий лоб, темные дуги бровей. Это было лицо человека, легко поддающегося навязчивым идеям, который требует их незамедлительного исполнения, независимо от того, какую цель они преследовали. — А ты бы узнал меня в иракской палатке? Или, скажем, на скамье, стоявшей у стены на среднезападном оружейном заводе?

— Боже мой! — прошептал Кендрик. — Ты приходил к нам в Басре семь или восемь лет назад и обещал сделать нас богатыми, если мы будем отказываться от работы. Ты говорил, что существуют планы разрушения Ирана и вы не нуждались ни в каких модернизированных аэродромах в Ираке.

— Так и случилось. Было создано настоящее исламистское общество.

— Бред собачий! Ты, должно быть, оценил их месторождения нефти к этому времени. И ты такой же мусульманин, как мой шотландский дедушка. Ты из Чикаго — то есть с среднезападного военного завода — и двадцать лет назад тебя вышвырнули из Чикаго, потому что даже твои собственные черные избиратели, которых ты обобрал до нитки, не могли вынести твоего фашистского вранья! Ты заграбастал их миллионы и приехал сюда, чтобы распространять свой гниющий мусор и на этом заработать еще больше миллионов. Боже мой, Уэйнграсс знал, кем ты был на самом деле, и советовал тебе убираться подобру-поздорову. Он называл тебя слизняком — жалким слизняком, если я правильно запомнил — и обещал, что если ты не выберешься из палатки в Басре, то он в конце концов потеряет контроль над собой и плеснет тебе в лицо хлорной известью, чтобы затем можно было сказать, что он застрелил белого нациста!

— Уэйнграсс — еврей, — спокойно заметил Махди. — Он пытался очернить меня, потому что величие, к которому он так стремился, ускользнуло от него; однако ко мне фортуна повернулась лицом. Евреи терпеть не могут, если успех приходит к людям других национальностей. Вот почему они будоражат мир.

— Кого, черт побери, ты высмеиваешь? Он назвал тебя гниющим мусором, и это не имеет ничего общего с белыми, черными или еще с чем-либо! Ты гной и мразь, аль-Фалфа, или как там ты еще себя называешь, и цвет твоей кожи не имеет никакого отношения к делу… После Эр-Рияда — этого чрезвычайно важного сражения — скольких людей ты еще убил, скольких зарезал?

— Лишь то количество, которое потребовалось в нашей священной войне за сохранение чистоты расы, культуры и веры в этой части мира. — Губы Махди из Чикаго, штат Иллинойс, медленно искривились в холодной усмешке.

— Ты гнусный вонючий лицемер! — крикнул Кендрик. Более не в состоянии совладать с собой, он опять вскочил со стула, его руки, словно две лапы с когтями, взметнулись над столом. Но прежде чем он успел дотронуться до Махди, его повалили на пол и стали наносить одновременно удары в живот и по спине. Закашлявшись, Кендрик попытался подняться. Не успел он встать на колени, как охранник, стоявший слева, схватил его за волосы и дернул голову назад. В это время араб, находившийся справа, приставил нож к его горлу.

— Твои жесты такие же жалкие, как и твои слова, — поднимаясь из-за стола, сказал Махди. — Мы преуспели в нашем деле строительства королевства здесь, и парализованный Запад не в силах нам помешать. Мы восстанавливаем народ против народа при помощи сил, которые они не могут контролировать, и одерживаем полную победу, хотя сами не делаем ни одного выстрела. А ты, Эван Кендрик, оказал нам неоценимую услугу. Нам удалось сфотографировать тебя в аэропорту, когда ты прилетел из Омана; у нас также есть фотоснимки твоего оружия, поддельных документов и пояса с деньгами, в котором, как оказалось, находились сотни тысяч долларов. У нас неопровержимые доказательства, свидетельствующие о том, что ты, американский конгрессмен, используя имя Амаль Бахруди, смог пробраться в посольство в Маскате, где убил красноречивого безобидного лидера по имени Нассир, а позже молодого борца за свободу — Азру. И все это случилось в те дни, когда наконец наступило драгоценное перемирие, на которое согласились все стороны. Как, по-твоему, можно расценить твои действия, агент жестокого правительства? Уверен, что так называемые демократические силы всего мира иными глазами взглянут на страну, которая пренебрегает жизнью своих соотечественников.

— Ты! — Подпрыгнув, Эван оттолкнул от горла нож и выдернул голову из руки, которая держала его за волосы. Его тут же ударили по затылку и опять начали тузить ногами.

— Погромы возобновятся завтра утром, — продолжал говорить Махди. — И спровоцированы они будут твоей подлой деятельностью, которую предадут огласке. Последуют хаос, кровопролитие, и все это по вине презренных американцев. Это будет продолжаться до тех пор, пока не будет найдено решение, наше решение — мое решение. Но все это уже не коснется тебя, конгрессмен. Ты исчезнешь с лица земли, естественно, благодаря твоему ужасно обеспокоенному правительству, которое не простит тебе явный провал. Труп не будет обнаружен, от тебя не останется никаких следов. Завтра утром, как только забрезжит рассвет, тебя отправят самолетом к морю. К твоему обнаженному телу будет привязана истекающая кровью свинья с содранной кожей, а затем тебя бросят в кишащее акулами мелководье Катара.

15

— Здесь ничего нет! — кричал Уэйнграсс, который стоя, сосредоточенно изучал лежавшие на столе бумаги в столовой, принадлежавшей чиновнику из Бахрейна. Этого чиновника он знал еще с тех времен, когда несколько лет назад группа Кендрика построила на архипелаге здание загородного клуба. — Так вот чем ты мне отплатил, Хасан, после всего, что я для тебя сделал? А ведь ты получал от меня не такие уж маленькие гонорары?

— Вскоре поступят еще бумаги, Эммануэль, — ответил нервничавший араб, так как слова Уэйнграсса слышали Бен-Ами и четыре десантника, сидевшие на расстоянии двадцати футов от них в меблированной на западный манер гостиной дома, расположенного в пригороде. Срочно вызвали доктора, чтобы наложить швы и перевязать раненого Якова, который отказывался ложиться и уселся в кресло. Мужчина, которого звали Хасан, посмотрел на него и лишь для того, чтобы изменить касавшуюся его прошлого тему разговора с пожилым архитектором, произнес: — Парень плохо выглядит, Менни.

— Он попал в переделку. Кто-то хотел украсть его коньки на роликах. Какие еще будут бумаги и когда? Это всего лишь список фирм, перечень продукции и услуги, которые они предоставляют. А мне нужны имена, люди!

— Именно это и принесут. Не так-то просто убедить министра промышленного