Хозяйка чужого дома - Татьяна Тронина

– Вы, Федор Максимович, совсем не напоминаете человека, которому чего-то не хватает, – Елена взглянула на своего спутника с ласковой насмешкой.

– Есть вещи, которые… Впрочем, не мне вам говорить. Вы как человек тонкой душевной организации, творец, некое подобие бога… Только не машите руками, дайте мне договорить!

– Что же такое вы увидели в моей картине, скажите наконец! – сердито спросила она.

– Любовь.

– Что?

– Любовь…

Это слово очень легко соскользнуло с его губ. Федор Максимович не ожидал даже, что следовать советам психоаналитика будет так просто – у него получилось безо всякой игры, безо всякого актерства. Любовь – кровь, слезы – грезы… словарь институток… Но на каком еще языке можно говорить с женщинами о возвышенном?

Елена с удивлением воскликнула:

– Ага! Я, кажется, поняла…

– Что?

– Вам не хватает любви!

Она была слишком резка – обычно Терещенко с трудом переносил подобные моменты в общении с окружающими, но сейчас это не имело никакого значения.

Он оглянулся и досадливо кивнул своим сопровождающим.

– Зачем вы их гоните? А вдруг на вас кто-нибудь покусится?

– Я не боюсь. Ничего плохого со мной не может случиться. Не может случиться – потому что я в это верю.

– Что ж, правильно, – серьезно сказала Елена.

– Погодите, это потом… – отмахнулся Федор Максимович, глядя на Елену с такой нежностью, что ей стало даже неловко. – Чего бы вы больше всего хотели?

– Я? Я бы хотела… – Она закрыла глаза и окунулась в мир своих желаний. Странно, но сейчас она хотела только одного – чтобы на месте Федора Максимовича сейчас был… Игорь. Она вздрогнула. – Я вам не скажу.

В тени деревьев глаза у Терещенко казались почти черными.

– Ладно, – севшим голосом произнес он. – Ладно… Я задал неправильный вопрос. Хотите знать, чего я хочу больше всего?

– Знаю. Вы хотите, чтобы я откликнулась на ваши чувства.

– Вы догадливая… – И он наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Нет! – она вдруг испугалась. По-настоящему испугалась – наверное, первый раз в жизни. – Но не здесь и не сейчас!

– Не здесь? – удивился Терещенко. – Черт возьми, что вы имеете в виду?

Это был миг, когда они оказались совершенно одни, – темные аллеи опустели, за деревьями серебряными бликами переливалось озеро, покой и странная тишина накатывали волнами… Лицо Терещенко было совсем близко – очень красивое благородное лицо, и он, судя по всему, еще колебался, желая и не решаясь поцеловать свою спутницу. Но для Елены тот миг, когда она почувствовала к нему притяжение, уже прошел.

– Не надо, Федор Максимович, – тихо произнесла она. – Идемте…

Сразу же из-за поворота появились спутники Терещенко, по озеру заскользили лодки, не замеченные ими почему-то раньше, заиграла музыка, и острый запах шашлыка, готовящегося на соседнем берегу, защекотал ноздри.

– Апчхи! – звонко чихнула Елена.

– Будьте здоровы! – проникновенно сказал ей Терещенко. – Правда, уже пора. Я что-то устал. Иногда нападает ужасная усталость. С вами такое бывает?

«И что он носится с той моей картиной? – подумала Елена, опираясь на руку спутника. – Я же ничего такого особенного не рисовала, с моей стороны это была просто игра… Его так называемый портрет души – обычная парковая скульптура, которую я где-то видела, мраморный мальчик среди листвы. Он чем-то похож на Терещенко, вернее, на Федора Максимовича в детстве – каким я себе его представляю. В самом деле, я не могла ничего придумать лучше, как нарисовать этого мраморного ребенка, живого и мертвого одновременно, – таков сам Федор Максимович, этот странный человек. Правда, в нем есть что-то такое, не от мира сего…»

– Мы еще увидимся. Только вы и я.

– Вы меня волнуете. Волнуете и пугаете, – с досадой и грустью произнесла Елена. – Мы с вами очень разные люди.

– Что волную – это хорошо, – с удовлетворением произнес Терещенко. – «Печальный Демон, дух изгнанья, бродил над грешною землей…»

– Что?

– Это Лермонтов.

– Да, я знаю, что Лермонтов. Но почему вы это процитировали?

– Сам не знаю, почему вдруг вспомнилось. У меня мама была учительницей – русская литература и все такое…

В очередной раз Славику пришлось заниматься не своими прямыми обязанностями, а выполнять личное поручение шефа. Но Славик не испытывал никакого недовольства, наоборот, выполнял просьбу Федора Максимовича с большой радостью. Материальные ценности его не сильно волновали, хотя он скрупулезно заносил в свою электронную записную книжку все расходы – на цветы, на бензин, на вино, на грим и спецодежду для перевоплощений… Главным для Славика было то, что Федор Максимович уже не мог без него обойтись.

– Знаешь, она как-то ускользает от меня, – недавно пожаловался Терещенко своему порученцу (разговор опять шел о Елене). – Надо что-то предпринять… Она не против, но что-то ей мешает. Или кто-то?

То был действительно «кто-то». Однажды наконец Славик засек, как златокудрый хлыщ из соседней квартиры явился под вечер к Елене, а ушел только утром. Славика это обстоятельство не смутило, он знал, что и Федора Максимовича оно не смутило бы. Болезненная щепетильность уже казалась смешной в начале нового века, главным был опять же результат. Терещенко не давал своему помощнику никаких прямых указаний на сей раз, но Славик и без того хорошо знал, что необходимо избавиться от назойливого соседа Елены. Никакого криминала, разумеется. Славик, конечно, не пошел бы на подобное – не его профиль, да и Федор Максимович большой гуманист. А вот деньги, туманные обещания, смутные угрозы – словом, все то, что должно сбить слабого человека с толку, можно было использовать.

Славик долго прикидывал, в каком месте надо провести разъяснительную беседу с мешающим воплощению планов шефа субъектом – он тоже, как и Федор Максимович, был сторонником соответствующего антуража. Что больше подойдет – кафе, оживленная улица, безлюдный переулок, – или просто нужен телефонный звонок и вкрадчивый голос из трубки? В конце концов Славик додумался до метро. Этот субъект ездит с работы на метро – и вот тогда, вечером (именно вечером, дневные хлопоты и рабочая обстановка могут исказить восприятие, смазать картинку), следует подойти к нему в толпе и завести непринужденный разговор. Да, метро – место совершенно особое, под землей все иначе, не то что в городе, на свежем воздухе, недаром же многие люди боятся подземки, замкнутого пространства, долгих темных туннелей.

Славик уже все знал о своем подопечном. В начале седьмого вечера он вошел за ним в вестибюль одной из центральных станций метро. Правда, едва не отстал – надо было оплатить проезд, а Славик, привыкший к личному автотранспорту, давно забыл, как это делается…