Базар житейской суеты. Часть 4 - Уильям Теккерей

Ловушкой называлась довольно неуклюжая колымага, купленная майоромъ за шесть фунтовъ стерлинговъ. Джорджинька любилъ подтруиивать надъ этимъ экипажемъ.

Эмми вздрогнула, но не сказала ничего.

— Это что еще? продолжалъ Джорджинька. Францискъ укладываетъ чемоданы съ разнымъ хламомъ, а Кувдъ, кривой ямщикъ, ведетъ подъ уздцы трехъ лошадей. Прескверныя клячи. Какъ онъ забавенъ въ этой желтой курткѣ!.. Прошу покорно, онъ впрягаетъ лошадей въ майорскую колымагу. Развѣ Доббинъ уѣзжаетъ, мамаша?

— Да, сказала Амелія, онъ уѣзжаетъ.

— Куда? Зачѣмъ?… Когда онъ воротится?

— Онъ… онъ не воротится, отвѣчала Эмми.

— Не воротится? вскричалъ Джорджъ, и опрометью соскочилъ съ окна.

— Останьтесь здѣсь, сэръ! проревѣлъ Джой.

— Останься, Джорджинька, сказала его мать съ грустнымъ лицомъ.

Мальчикъ принялся бѣгать по комнатѣ взадъ и впередъ, и безпрестанно вспрыгивалъ на окно, обнаруживая всѣ признаки нетерпѣливаго безпокойства и любопытства.

Между-тѣмъ въ колымагу майора заложили лошадей. Багажъ продолжали укладывать. Францискъ вынесъ изъ воротъ шпагу своего господина, его трость и зонтикъ, связалъ все это вмѣстѣ, и положилъ въ кузовъ экипажа. Затѣмъ были вынесены бритвенный приборъ и старый жестянный ящикъ съ треугольной шляпой майора. Наконецъ явилась старая, грубая шинель, на красной камлотовой подкладкѣ, защищавшая майора отъ всякихъ бурь и непогодъ впродолженіе пятнадцати лѣтъ, и которая «manchen Sturm erlebt» какъ гласила современная нѣмецкая пѣсня. Она помнила ватерлооскую битву, и прикрывала обоихъ друзей, Джорджа и Вилльяма, въ ночъ передъ побѣдой.

Затѣмъ вышелъ старый Буркъ, квартирный хозяинъ, за нимъ опять Францискъ съ послѣдними господскими узлами, и за нимъ, наконецъ, самъ майоръ Доббинъ.

Буркъ принялся цаловать своего жильца съ большимъ усердіемъ. Майора всѣ любили, и ему трудно было высвободиться теперь отъ этихъ энергическихъ доказательствъ сердечной привязанности.

— Нѣтъ, ужь какъ хотите, я побѣгу, ей-Богу! закричалъ мистеръ Джорджъ.

— Отдай ему эту вещицу, сказала Бекки, доложивъ свою записку въ руку мальчика.

Джорджъ пустился бѣжать изъ всей мочи, и черезъ минуту былъ уже на противоположной сторонѣ улщы. Рыжій ямщикъ похлопывалъ бичомъ.

Вилльямъ, освободившійся наконецъ отъ объятій хозяина, сѣлъ въ свою колымагу. Въ одно мгяовеніе Джорджинька вспрыгнулъ на передокъ экипажа, и, обвивъ руками шею майора, припялся цаловать его съ большимъ жаромъ, и засыпалъ его множествомъ разнообразныхъ вопросовъ. Затѣмъ онъ, опустивъ руки въ карманъ своего жилета, подалъ ему записку. Вилльямъ схватилъ ее съ нетерпѣніемъ, и открылъ дрожащею рукою, но вдругъ физіономія его измѣнилась, онъ изорвалъ бумагу на нѣсколько клочковъ и выбросилъ изъ экипажа. Онъ поцаловалъ Джорджиньку въ голову, и мальчикъ, приставивъ кулаки къ своимъ глазамъ, вышелъ наконецъ изъ колымаги при содѣйствіи Францнека, но вмѣсто того, чтобъ пдти домой, онъ остановился на панели.

— Fort, Schwager!

Францискъ вспрыгнулъ на козлы, рыжій ямщикъ хлопнулъ бичомъ, лошади поскакали, Доббинъ опустилъ свою голову на грудь. Онъ не оглянулся на «Телячью Голову», и не замѣтилъ наблюденій, дѣлаемыхъ изъ окна этой гостинницы.

Оставшись одинъ среди улицы, Джорджинька залился горькими слезами, и сдѣлался интерсснымъ предметомъ наблюденій для праздныхъ зѣвакъ. Онъ плакалъ навзрыдъ даже ночью, и горничная Эмми, для утѣшенія мальчика, принесла ему абрикосоваго варенья, но чтобъ оказать еще болѣе дѣйствительную помощь, миссъ Поймъ завторила Джорджинькѣ самыми горькими слезами. Всѣ бѣдные и честные люди, всѣ, кто только зналъ майора, любили искренно этого великодушнаго и простосердечнаго джентльмена.

Что жь касается до мистриссъ Эмми… Но вѣдь мы знаемъ, что она была спокойна. Въ утѣшеніе ея остается надъ коммодомъ портретъ капитана Осборна въ золотой рамкѣ.

ГЛАВУ LXVI

Родины, бракосочетанія и смертные случаи

Мистриссъ Бекки, какъ мы видѣли изъ ея записки, рѣшилась оказать свое содѣйствіе майору, и увѣнчать его нѣжную любовь вожделѣннымъ успѣхомъ, но въ чемъ собственно долженъ былъ состоять ея планъ — это до времени содержалось въ глубочайшей тайнѣ. Впрочемъ, на первый разъ, ей надлежало позаботиться о собственномъ своемъ благосостояніи, и у Ребекки оказалось множество дѣлъ, неимѣвшихъ никакого отношенія къ сердечному счастію майора.

Послѣ шумныхъ суетъ и бурныхъ треволненій, Ребекка вдругъ и совершенно неожиданно очутилась въ чистой и опрятной квартирѣ, среди скромныхъ, тихихъ и добродушныхъ особъ, съ какими уже давно не встрѣчалась она виродолженіе своей бродячей жизни. Она, какъ мы знаемъ, любила эту жизнь, и находила въ ней весьма много удовольствій, но были минуты, когда Бекки, несмотря на цыганскія наклонности, съ наслажденіемъ мечтала о тихомъ домашнемъ очагѣ. Такъ, любитель аравійскихъ степей, привыкшій кочевать съ своими верблюдами среди неизмѣримыхъ песковъ, непрочь ипогда отдохнуть подъ тѣнью развѣсистаго дерева, на берегу прозрачнаго ручья, и случается иногда, что, наскучивъ уединенной жизнью, онъ съ наслаждевіемъ останавливается въ большихъ городахъ, разгуливаетъ по базарамъ, прохлаждается въ банѣ, и читаетъ алкоранъ въ мечети. Палатка Джоя и его пилавъ были очень привлекательны для нашей измаэлитки. Она удержала стремленіе своего коня, развѣсила воинственное оружіе, и расположилась съ большимъ комфортомъ у камина. Такой отдыхъ, послѣ недавняго безпокойства, былъ конечно невыразимо сладокъ и пріятенъ.

Вполнѣ довольная собой, она рѣшилась также доставить удовольствіе своимъ ближнимъ, и намъ извѣстно, что мистриссъ Бекки владѣла неподражаемымъ исскуствомъ настроивать на веселый ладъ всѣхъ, приходившихъ съ нею въ соприкосновеніе. И прежде всѣхъ развеселила она Джоя. Впродолженіе кратковременнаго свиданія на чердакѣ «Слона», она нашла средство возвратить къ себѣ благорасположеніе этого джентльмена. Затѣмъ, въ одну недѣлго, сановникъ Индіи повергся къ ея стопамъ, и безусловно подчинился ея волѣ. Онъ уже не спалъ послѣ обѣда, какъ это водилось за нимъ прежде, въ скучномъ обществѣ мистриссъ Эмми. Онъ разъѣзжалъ съ Ребеккой въ коляскѣ, безпрестанно зазывалъ гостей, и устроивалъ пиршества, чтобъ доставить удовольствіе своей гостьѣ. Тепъуормъ, секретарь посольства, отзывавшійся съ такими сарказмами о нашей героинѣ, пріѣхалъ однажды пообѣдать къ мистеру Джою, и съ той поры ѣздилъ уже каждый день, чтобъ засвидѣтельствовать свое искреннее почтеніе мистриссъ Бекки. Бѣдняжка Эмми, никогда неотличавшаяся ораторскимъ талантомъ, и теперь всегда почти мрачная и безмолвная послѣ разлуки, съ майоромъ, была совершенно и окончательно забыта въ присутствіи своей геніальной подруги. Посланникъ Франціи былъ столько же очарованъ высокими талантами мистриссъ Кроли, какъ и англійскій его соперникъ. Нѣмецкія дамы, никогда нелюбившія сплетней большаго свѣта, способныхъ иной разъ очернить даже олицетворенную невинность, были почти всѣ въ восторгѣ отъ очаровательной собесѣдницы мистриссъ Осборнъ.

Вскорѣ узналъ весь Пумперниккель, что Ребекка происходитъ изъ древней англійской фамиліи, и что супругъ ея, полковникъ гвардіи, былъ губернаторомъ на Ковентрійскомъ Острову. Разводъ ея съ нимъ не могъ ни по какому поводу произвести невыгоднаго впечатлѣнія въ той странѣ, гдѣ до сихъ поръ еще читаютъ Вертера, и гдѣ «Wahlverwandsehaften» Гёте считаются геніальнымъ литературнымъ произведеніемъ въ эстетически умозрительномъ смыслѣ. Этимъ обстоятельствомъ вполнѣ объясняется популярность мистриссъ Бекки среди пумперниккельскихъ гражданокъ. Домъ мистера Джоя засіялъ и заблисталъ съ водвореніемъ Ребекки въ аппартаментахъ его сестры. Она пѣла, играла, смѣялась, говорила на двухъ или на трехъ языкахъ, привлекала къ себѣ всѣхъ, и заставила Джоя убѣдиться душевно, что всѣ эти гости собираются къ нему изъ уваженія къ его собственнымъ талантамъ и высокому положенію въ свѣтѣ.

Мистриссъ Эмми перестала быть хозяйкой въ своемъ собственномъ домѣ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда надлежало выплачивать счеты «Телячьей Головѣ«, но Бекки открыла средство веселить и эту отставную хозяйку. Она безпрестанно говорила ей o майорѣ Доббинѣ, и старалась доказать, что это самый велико душный и благороднѣйшій изъ смертныхъ, и что она, мистриссъ Эмми; поступила нѣкоторымъ образомъ безчеловѣчно въ отношеніи къ этому джентльмену. Въ оправданіе своего поведенія, Амелія сказала, что нельзя думать о второмъ бракѣ послѣ смерти одного изъ совершеннѣйшихъ мужей. Это, однакожь, не мѣшало ей съ удовольствіемъ слушать панегирики майору, и она сама, разъ двадцать въ сутки, заводила рѣчь объ этомъ интересномъ предметѣ.