У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

Подвоз был только через Волгу и только ночью. Бойцы у нас по двое – трое суток не ели, невозможно ни подвезти, ни поднести, ни подтащить и некогда ему было даже об этом подумать. Выноска раненых производилась у нас так. Если тебя ранили, лежи до ночи. Истечешь кровью, ничего не сделаешь, но если ты выползешь из окопов, наверняка не спасешься, лежи, а уже ночью тебя кое-как вытащат. За сутки пяти минут времени не бывает, чтобы над твоей головой не летали 15–20 самолетов. Сплошная бомбежка, сплошная канонада. Все прижимается к земле. Выползают его танки тут же, за ними идут автоматчики. Самолеты пикируют на 40–50 метров. Карта Сталинграда у противника была, сигнализация с воздуха прекрасная, взаимодействие у него было хорошо отработано. Но наши бойцы поняли, что чем ближе к противнику, тем лучше. Танков они не стали бояться. Пехота садится в щель, развалины, дома и начинают резать пехоту противника, двигающуюся за танками. Танки проехали, отдали их на расправу нашей артиллерии, которая стояла на 200–300 метров за передней линией и била на 20–50 метров, а пехоту наши не пропускали. Немцы думали, что здесь уже все подавлено, мертвое поле, а это мертвое поле оживало. Тут наша «Катюша» работает и артиллерия работает. Противник сосредотачивал на участке 2 км танковую дивизию, 3 стрелковых дивизии и такую дает подготовку, что просто волосы дыбом встают. Подойдут танки, больше половины останутся у нас подбитыми. На следующий день такой атаки нет, измолотили, тысяч 10–15 раненых. Своих по 3 с половиной тысячи раненых выносили, а сколько их оставалось и не только по широкому фронту, а на участке в два км из этой мясорубки, из этой мельницы.

Переправа шла все время под обстрелом. Берег утюжился сплошным порядком.

Еременко по приказу товарища Сталина должен был побывать у меня, узнать, как мы себя чувствуем. Он переправлялся с того берега на наш двое с половиной суток. Адъютант его плечо себе разбил, два катера затонуло. Потом ночью кое-как переправились, ведь сплошь летят. Ходили одни только катера. Пароходы работают ночью, как чуть к рассвету в стороны удирают, чтобы на Волге ни одного суденышка не было. Уходили в Тумак и в Верхнюю Ахтубу, но и там им доставалось. Сколько у нас барж потопили, это черт знает что. Морских бригад у нас не было, но моряки были с Дальнего Востока в порядке пополнения. Это хорошие люди, но плохо обученные. Идет, хорошее настроение. Ему дают ППШ, говорит: «Первый раз такую птичку вижу». Он за сутки познакомится. Мы патрон сколько угодно давали, научись стрелять только.

Национальный состав – русские, много сибиряков было, процентов 70 было русских, процентов 10 украинцев, а остальные националы. Лучше всего дерутся русские.

Самый ужасный момент в обороне Сталинграда был после выступления Гитлера, когда Риббентроп и другие объявили, что Сталинград будет и должен быть взят 14 октября. Он пять дней готовился. Это мы чувствовали, знали, что он подвел свежие танковые дивизии, сосредоточил на участке двух километров новые дивизии, и до этого он утюжил так самолетами и артиллерией, что дышать невозможно было. Вот мы сидели в балке. Он нас бомбил, расстреливал, жечь начал, знал, что там командный пункт армии. Там было штук 8 бензобаков. Все это разлилось. У начальника артиллерии по блиндажу нефть полилась. Все вспыхивает, и Волга на километр горит по берегу. Три дня был сплошной пожар. Мы боялись задохнуться, угореть, придет и живым заберет. Перескочили на другой КП, ближе к его главному удару. Там держались. Мы знали, что лишний метр связи грозит частыми обрывами от бомбежки. Самое преступное, самое опасное для командира, особенно большого, когда он теряет управление и связь. Мы больше всего этого боялись – не потерять управления войсками. Пусть я ему резерва не дам, но достаточно мне взять трубку и поговорить, как следует, уже этого достаточно.

Я много в жизни пережил бомбежек, артиллерийских подготовок и прочего, но 14 число у меня останется в памяти. Отдельных разрывов не слышно, самолетов никто не считает, но, главное, выходишь из блиндажа, в пяти метрах ничего не видишь, все покрыто гарью, пылью, дымом. За 14 число в штабе армии потерь было 61 человек, а сидеть нужно было. И когда противник пошел в атаку в 11 часов дня 14‑го, я уже знал, что ряды поредели, и только была одна надежда, что оставшийся гарнизон свою роль сыграет. Еще накануне мне удалось подвести одну танковую бригаду, закопать в землю к черту все танки, выставить пехотное охранение и ночью противник их не бомбил. Он не знал, что здесь у нас засада. Три колонны танков, которые он пустил, были разбиты нашими танками. Потом он эти танки пожег, но факт тот, что мы сорвали атаку. Сильнее этого не было, но похожее было уже 11 ноября.

14‑го было наступление, 15‑го он такую атаку развить не мог. Весь штаб армии мобилизован, последнее охранение наше выставили на передний край, три дня держали пока подойдет 138‑я дивизия. Бой в городе у нас понимают, что идет по улице, стреляет. Чепуха, улицы пусты. Бой идет в здании, в постройках, дворах, приходится выковыривать штыком, гранатой. Наши бойцы за эти бои полюбили «Феню», так называемую, нашу ручную гранату. В этих уличных боях идет в ход ручная граната, штык, автомат, нож, лопата. Лицом к лицу сходятся и полосуют. Немцы не выдерживают. В одном этаже они, на другом наши. Но, кроме того, у них есть танки, он подвозил все что мог, а у нас Волга. Сейчас по Волге пойдешь, какое удовольствие.

В армейском масштабе никаких боевых пауз оперативных не было совершенно. 13–14 сентября сошлись, схватились и друг друга молотили. Мы отлично знали, что Гитлер не остановится и будет все больше и больше бросать своих сил. Но он почувствовал, что борьба здесь идет не на жизнь, а на смерть, пока нас не приколешь к стенке, Сталинград будет держаться. Это были сплошные атаки на Сталинград, которые длились до 20 ноября. Когда мы чувствовали небольшое ослабление, мы немедленно бросали свои силы и переходили в контратаки, мы не давали ему покоя на Мамаевом кургане, десятки раз атаковали противника. В поселке СТЗ 37‑я дивизия атаковала. Были сплошные мертвые схватки, в этих схватках кто правее ударит, кто левее. До этого периода мы активно оборонялись, не имели задачи наступления. Но оборона была активная, не только получить удар, но пользоваться каждым моментом, чтобы самому ударить по противнику. Бои усиливались, стихали, но не прекращались. Наступление все время шло. Были такие дни, когда это перерастало всякое человеческое воображение.

Мы ждали наступление противника перед ноябрьскими праздниками. Разведка говорила, что третьего числа начинается новое наступление Гитлера на Сталинград… Противник решил выйти на северную пристань, чтобы разрезать армию пополам. И, вдруг, удивляемся, 3‑е, 4‑е, 7‑е, 10‑е – не наступает. Бой идет, но не чувствуется напора. Фронт заволновался. У него насыщенность была колоссальная с точки зрения техники, плотности огня и проч. Стояло две дивизии у него в резерве. Мы это знали. Не разгадал ли противник наши переброски на правый фланг? Каждый день Еременко запрашивал: «Что у тебя делается? Не уходит ли со своего участка?»… противник пустил две последние дивизии, которые находились у него в резерве. По существу мы втянули их сюда своими действиями. Ни на участке 64‑й, ни против Донского фронта. Пленные давали эти данные, убитые, документы, против которых не попрешь.

Только после 20 числа сразу резкое сокращение авиации противника, как бы отрубили это дело, и сокращение всякого его наступления. Отдыхать тут было нельзя. Там дерут, а тут задело: мы что – же сидеть будем. Нам пополнения не дали, все ушло на другой участок фронта.

Эта активная оборона, было два этапа, начиная с 12–13 сентября закончилась 20 ноября 1942 г. Тогда мы почувствовали, что должны наступать, постепенно начали кое-что отвоевывать у него. Наносили массированные удары в городских боях. У него до черта здесь огневых средств. Подавить это ни одна артиллерия не в состоянии. При современном автоматическом огне достаточно небольшого количества живой силы, чтобы подавить пехоту. Танки по городу не пойдут, потому что все завалено минами, железом. Танки противника после 14‑го октября не могли действовать, настолько разворочена земля была. Я хотел 7 танков вытащить на завод «Красный Октябрь». Бились, колотили сколько времени и не могли их пропустить. Все под огнем. Некоторые дома даже выжигали, но пройти невозможно.

С 23 ноября действия наших мелких штурмовых групп, нацеленные на дома, подвалы, цеха заводские. Действовали мелкие, но хорошо спланированные и организованные группы с ручными гранатами. Применялись все средства борьбы, о которых сейчас не сказать. В частности фоги, это оборонительные средства и фугасы. Мы их затаскивали в улицы, устанавливали, взрывали. Дается струя метров на 100 и наша пехота проталкивается за ней. Немцы не выдерживают. Термитные шары. Дальнобойная артиллерия в основном бьет огневые точки противника, а здесь минометы, противотанковые пушки, наши ручные гранаты. Больше всего и лучше всего они действовали.