Рай - Абдулразак Гурна

слова, но ты же видишь, чего она хочет. Она одержима этим… Будь осторожен. И держись подальше от нее.

— Если держаться подальше, я не увижу тебя, — возразил он и после долго молчания продолжал: — А я хочу видеть тебя снова и снова, пусть ты и не отвечаешь на мои вопросы.

— На какие вопросы? — спросила она, и ему почудилась в темноте ее улыбка. — Сейчас не время задавать вопросы. Она услышит.

— Потом, — сказал он, чувствуя, как поет его тело. — Потом, когда она заснет. Ты сможешь выйти в сад.

— Она рассердится. Мы спим в одной комнате. Она услышит.

— Буду ждать тебя здесь, — сказал Юсуф.

— Нет… не знаю, — сказала Амина, отступая, захлопывая за собой дверь в сад. Через несколько минут девушка вернулась. — Она задремала, а может, притворяется. Что за вопросы?

Меньше всего Юсуфа сейчас интересовали эти вопросы, но он боялся, если он вытянет руку, дотронется до нее, она больше не подпустит его так близко.

— Почему вы с Халилом такие разные? Ты и говоришь совсем не так, как он… словно вы вовсе не брат и сестра. Словно вы говорите на разных языках.

— Мы не родные. Разве он тебе не рассказывал? Почему он тебе не сказал? Его отец увидел, как несколько мужчин запихивают в лодку двух девочек. Они шли по отмели, толкая лодку, девочки плакали. Его отец окликнул этих людей и вбежал в воду. Похитители бросили одну девочку, а с другой убежали. Он забрал меня домой, его семья удочерила меня. Так мы и выросли, будто брат с сестрой, но мы не родные по крови.

— Нет, он ничего не говорил, — тихо откликнулся Юсуф. — А что сталось с той? С другой девочкой?

— С моей сестрой? Не знаю, что с ней. С ней и с моей мамой. А об отце ничего не помню. Совсем ничего. Помню, что нас схватили, когда мы спали, а потом мы несколько дней шли. Еще есть вопросы? — Юсуф ясно расслышал даже в темноте горькую насмешку, и его пробрала дрожь.

— Ты помнишь свой дом? То есть где он был? — спросил он.

— Кажется, помню, что это место называлось Вумба или Фумба. Недалеко от моря вроде бы. Не думаю, чтобы я запомнила даже, как выглядела моя мать. Послушай, мне пора идти.

— Погоди, — сказал он и вытянул руку, чтобы ее остановить. Теперь он держал ее за плечо, и она не пыталась высвободиться.

— Ты замужем за ним? Он твой муж?

— Да, — спокойно ответила она.

— Нет! — голос его был полон боли.

— Да, — повторила она. — Разве ты и этого не знал? Всегда подразумевалось… Она все объяснила мне сразу же, когда меня привезли сюда. Она! Тот амулет, что ты нашел, мне дали его, когда отец Халила меня удочерил. Пришел человек, подготовил бумаги об удочерении и сделал для меня амулет. Сказал, что амулет всегда будет меня защищать, но это не помогло. Правда, мне оставили жизнь — но я знаю, что у меня есть жизнь, лишь потому, что ощущаю ее пустоту, лишь из-за того, чего я лишена. Он, сеид, он любит повторять, что почти все обитатели Рая бедны и почти все обитатели Ада — женщины. Если существует ад на земле, то вот он здесь.

Он не нашелся с ответом и выпустил ее руку, ошеломленный тем напряженным спокойствием, с каким она говорила о своей горечи. О проигранной жизни. По ее тихим улыбкам и уверенному молчанию он никогда не заподозрил бы, с каким горем ей приходится каждодневно справляться.

— Я часто смотрела, как ты работаешь в саду, — сказала она. — Халил говорил о тебе и о том, как ты попал сюда. Мне нравилось воображать, будто тень, и вода, и земля помогают тебе смягчить скорбь о том, что у тебя отняли. Я завидовала тебе и мечтала, как однажды ты заметишь меня в дверях и заставишь тоже выйти в сад. Воображала, как ты позовешь: иди сюда играть! А потом тебя услали, потому что она стала сходить по тебе с ума. Но хватит об этом… У тебя еще остались вопросы? Мне пора.

— Один вопрос, — сказал он. — Ты уйдешь от него?

Она тихо рассмеялась и коснулась его щеки.

— Я же видела, что ты мечтатель, — сказала она. — Смотрела на тебя в саду и воображала: мечтатель, сновидец. Пора мне вернуться в дом, пока она снова не начала свое. Держись от нее подальше. Ты меня слышишь?

— Подожди! Как же мне увидеть тебя? Если не ходить в дом?

— Нет, — сказала она. — И чего тут видеть? Не знаю.

Она ушла, а от прикосновения ее ладони как будто остался след на щеке. Он дотронулся: в этом месте от кожи исходило тепло.

3

— Почему ты делал из этого секрет и так ужасно злился? Мог бы просто рассказать мне обо всем, — заговорил Юсуф, усаживаясь рядом с Халилом, который уже растянулся на циновке.

— Ну, мог, — нехотя ответил тот.

— Так почему же не рассказал? — настаивал Юсуф.

Халил сел, накинув на плечи простыню, чтобы уберечься от комаров, так и вившихся вокруг.

— Потому что все не так просто. Ничто не просто, и я не мог взять и рассказать тебе, мол, вот еще одна история, — сказал он. — А что до того, почему я «ужасно злился», так потому, что мне было стыдно за тебя.

— Ладно, хорошо, допустим, ты не злился, а тебе было стыдно за меня, и мне очень жаль, но теперь-то можешь рассказать мне про это — которое не так просто?

— Она что-то рассказала? Про себя? — спросил Халил.

— Сказала, что твой отец спас ее от похитителей, а потом удочерил.

— И все? Да уж, немного. — Халил угрюмо сгорбился. — Не знаю, откуда у старого тощего торговца взялась вдруг отвага. У них ведь и ружья могли быть. А он вбежал в море, расплескивая воду, орал на них, чтобы отпустили детей. Он и плавать-то не умел.

Мы жили в маленьком городке к югу отсюда, жалкое местечко, я тебе рассказывал. В лавку заглядывали рыбаки и мелкие фермеры, они меняли овощи и яйца на горсть гвоздей, отрез материи или фунт сахара. За любой контрабандный товар хватались, лишь бы подвернулся под руку. И вот она, магендо, которую везли продавать куда-то, как отвезли и продали ее сестру. Помню, как она появилась в нашем доме, грязная, заплаканная… до смерти напуганная. Все в городе знали про нее, но никто не явился за ней, так что она осталась у нас. Мой Ба звал ее кифа уронго, — добавил Халил,