Юлий Ким - Юлий Черсанович Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знаете ли вы, что такое Шишаки? О нет- вы не знаете, что это такое. Пышные холмы, осыпанные белым и розовым рафинадом домиков, выглядывающих из-под зеленых своих тополей, плавно опускаются к широкому лугу и синему Пслу, в два изгиба пересекающему его. А за Пслом луговина вновь поднимается к сосновым холмам, дымчато голубеющим до горизонта. Как, видна вам картина? Так вот, опускаясь к лугу, зеленые холмы вдруг выставили перед собой невысокий крепенький холмик, как надежного дозорного. И с естественной необходимостью венчает его вахтинский дом из красного кирпича, со скамейкой и розовым кустом на углу. Оттуда далеко видать во все стороны.
Вон там — Сорочинцы, вон там — Диканька, там — Миргород. Ей-ей не вру, так оно и есть. Уму непостижимо, как это у Гоголя нигде не поминаются Шишаки!
Место это родовое для Бориса Борисовича, и мысль построить дом, где прошло его детство, явилась вполне естественно. Тем более бывшие его одноклассники один за другим сидели на нужных местах. С их помощью дело и пошло.
Сколько раз я бывал там? Кажется, тыщу. А на самом деле раз шесть-семь. И снова скажу: насколько же эмоциональная память отличается от фактической! Там однажды, после августовских дождей, за Пслом в соснах маслята пошли — такого масличного лома я в жизни не видывал. А то еще здешнее развлечение (сам изобрел) — за плотиной заходишь по грудь в воду, ложишься на спину, течение быстрое, и сплавляешься таким манером километра три. поглядывая в синее небо и отводя зеленые свисающие с берега пряди. Или идешь в библиотеку через местный парк — с краю стоят две абрикосины, рыжие от переспевающей сласти. Пока отрясешь… В этом парке Кобзон выступал, и не раз, так вот, запросто, приезжал и на временной сцене пел часа по три, бесплатно. А осенью в Сорочинцах ярмарка каждый год, и по ней на бричках разъезжают два-три Гоголя с Солохою и Черевиком при каждом. Неудивительно, что Борис Борисович долго был охвачен сильнейшим подозрением, что не в одном экземпляре существовал второй том «Мертвых душ», и этот, сохранившийся, скорее всего где-то здесь запрятан, в родимых местах — надо бы найти и выкопать! Он даже догадывался, где копать!
Потому что Борис Борисович Вахтин был поэт. И по литературе, и, главное, по жизни. Он жил вдохновенно. Как пел. И это был русский поэт, для которого что красиво, то и человечно, а что человечно, то и красиво.
У вахтинского дома два фасада. Один приветливо глядит навстречу опускающимся к лугу холмам с садами и домиками. Другой задумчиво озирает открывающиеся дали. Там летними вечерами сияют закаты один другого краше. Публика обычно располагается по склону, амфитеатром, иной раз и с некоторым буфетом на скорую руку. В первый же приезд и я оказался среди зрителей, и было это после общего трудового дня, потому что не все еще было достроено, но жить уже можно было. Солнце клонилось и, постепенно смягчая свою ослепительность, уже не сверкало, а золотилось, и под ним блеснул Псел за красивым частоколом темнеющих тополей, и я почувствовал это мягкое прощание солнца, оно уходило, не отрываясь глядя на нас. Этот живой приветливый, взгляд его был словно безмолвный оклик: «Эй! Это я. Ну как, хорошо вам сидится у моего дома?» Тут я шепнул: «Борис Борисович! Бели вы здесь — дуньте мне в правую щеку!» И мне дунуло в правую щеку.
В доме со временем появился камин. Эта просторная комната удивительно соединяет петербургский уют с украинской горницей. Я там не раз перебирал струны. Вместе с Вахтиным Николаем Борисовичем.
На вахтинском холме, у камина,
Так, бывало, сидишь и поешь
Беспечально и неутомимо
Или с грустью — но светлою все ж.
И гитара звучит бесподобно,
И берется аж верхнее ля.
И душе так легко и любовно!
Ну, плесните еще, Николя…
И без всяких чудес и фантазий
Так и вижу я, глядя в огонь:
Вот он. рядом, седой, синеглазый.
Так и слышу басок дорогой…
И луна расплескалась в зените,
И смешались любовь и печаль…
Ах, ну что ж. Николя, вы сидите.
Что не плещете в темный хрусталь!..
1994
КРАМОЛЬНЫЕ ПЕСНИ
Времена не выбирают
От автора
В период так называемого застоя я время от времени сочинял язвительные песенные отклики на разнообразные события и явления нашей тогдашней общественной жизни. Этакие вокальные фельетоны. Которые иной раз и распевал — не со сцены, конечно, а за дружеским столом. Оказалось, однако, что кроме друзей внутри помещения были у меня и другие внимательные слушатели снаружи, и осенью 68-го было мне сделано на Лубянке серьезное предупреждение на этот счет. Которое меня хотя и попридержало, но все-таки не остановило.
Сказать честно, сарказмы и насмешки в этих текстах иной раз преобладают над художественными
