Базалетский бой - Анна Антоновская

— Молодец, Арчил! Впрочем, все ворота мы охраняем. Никто не ускользнет. Но поджечь, конечно, могут собачьи сыны! Из-за них ночью не спишь, да еще оружие пачкаешь! Знаешь, Арчил? Почти ни одного разбойника не оставили, всех, как лягушек, изрубили! А если кто спрятался, все равно найдем!

— А кто может укрыться, вы хорошо Метехи осмотрели.

— Правду говоришь! Только нигде ведьму Гульшари не можем найти! Или в курицу обратилась, или в кобылу! У тебя в конюшне — хо-хо!.. — ее нет? Признавайся, Арчил.

— Я, Джибо, сам волшебник, кобылу вновь могу в женщину превратить, только кинжал выну!

— Хо-хо, вынь!

— Зачем у князя Андукапара поминальницу отнимать? — усмехнулся Арчил и, как бы мимоходом, проронил: — А на что она вам? Грузинские витязи никогда женщин не убивают.

Спокойствие Арчила несколько отрезвило смутившихся арагвинцев. Они потоптались на месте и уже с меньшим пылом отправились в сад на поиски Гульшари. В душе они перестали оправдывать Зураба, пожелавшего собственноручно отрезать княгине уши и нос и обрить голову. «Зачем уродовать красавицу? Что ж из того, что злая? — рассуждал один, косясь на насупившегося товарища. — Если всех злых уродовать, на земле красивых не останется». — «Надо постараться не найти несчастную, — решил другой. — Если всех злых убивать, на земле женщин не останется… И как смотреть потом в глаза честному Арчилу?..»

Ночь на исходе, полоска на востоке чуть посветлела. Но не унимались арагвинцы, бушевали. Царский замок походил на перевернутый сундук. Одурманивал терпкий запах крови. Это даже не убийство, это резня, бойня. Повсюду представлялось страшное зрелище: убитые валялись там, где их настигли убийцы: на двоpax, в саду, на балконах, в залах, сводчатых переходах, на лестницах и площадках. Арагвинцы почти не пострадали: несколько убитых и с полсотни раненых. Но Метехи!..

Джибо ворчал: «Еще хорошо, что напали на спящих, едва успели они схватить оружие. И то, черти, как бешеные, сражались. Еще бы, жизнь спасали!»

Зураб неистовствовал: «Разве Андукапар искупил вину всех? Где Симон? Где Шадиман? Исчез опасный враг. Шадиман станет мстить — и жестоко. Инстинктивно Зураб чувствовал, что, упустив Шадимана, он подверг себя смертельной опасности. — Но… прочь печальные мысли! Орби повержен! Я, владетель Арагви, расчистил себе дорогу к трону! А царь Симон? Тоже может считать себя мертвым! Потом — конечно, не сразу! — начнется триумф! Чей? Раньше Теймураза, затем мой, Зураба Эристави. В этом смысл кровавой ночи! Триумф! Если… Проклятие, никаких если! Саакадзе должен погибнуть! Иначе не допустит!»

Забрезжил рассвет. Опьяненные кровью и вином, найденным в погребах, утихомирились победители ночного боя…

На подоконник в опочивальне Гульшари вскочила дымчатая кошка и стала лапкой ловить мух.

В замке тишина. Арчил обошел дворы — все ворота наглухо закрыты, возле них сонная стража из арагвинцев. «Нет, через ворота не выйти. Что делать? Не пройдет и двух часов, Зураб опять примется за розыски Шадимана и княгини. Днем легче найти… И тех двоих жаль. Папуна старшего за ум любил».

Вернувшись в свой дворик, Арчил осторожно вывел двух дружинников через потайную дверцу и привел в комнату. К своему изумлению, Арчил нашел Гульшари в нише спящей. «Из какой кости сделана?!» Полуоткрыв алый рот, она глубоко, но ровно дышала. От длинных ресниц расходились голубые тени, и сквозь прозрачную кисею просвечивала золотисто-розовая грудь. Арчил невольно зажмурился: «Как может красота ужиться с уродством!» Разбудив Гульшари, он заявил, что она должна немедля покинуть Метехи.

Гульшари привычно рассердилась: разве смотритель не знает, кто она? Или полагает, что ей пристойно не на коне покинуть замок? Нет, она подождет Андукапара!

С нескрываемым презрением смотрели дружинники-аршанцы на надменную, ничего не понимающую княгиню. Хорошо бы бросить ее на произвол судьбы! Но Арчил предупредил: спастись они могут, только бежав в замок Арша, а попадут туда, лишь взяв с собою княгиню. Поэтому они, не проронив ни слова, поспешно выпили по чаше вина. Засунув им в хурджини лепешки и дорожный кувшин с вином, Арчил предложил и Гульшари подкрепиться, но она брезгливо отказалась и еще раз заявила, что выедет из Метехи только на коне и что князь Андукапар сумеет наказать невежд.

— Вижу, княгиня, ты хочешь погубить не только себя, но и этих двух… Не перебивай! — вдруг повысил голос Арчил. — Я щадил тебя, а теперь знай жестокую истину: на животе должна ползти, куда укажу! Защитить тебя некому: все твои дружинники убиты. Князь Андукапар предпочел кинуться со стены в Куру. Вся свита царя погибла… — Арчил оборвал рассказ.

Гульшари, всплеснув руками, потеряла сознание.

— Берите ее и идите! — приказал Арчил. — Вот-вот начнет светать. Слушайте внимательно: понесете ее в Инжирное ущелье — там, на другой стороне, живет пасечник, отец Вардана Мудрого. Скажите, что князь Шадиман поручил ему спрятать княгиню и вас. Днем из домика не выходите, а ночью не спите. Когда станет спокойнее, сын Вардана приведет трех коней и принесет еду. Пусть княгиня заплатит.

Закутав Гульшари в бурку и вложив ей в руку ларец, Арчил повел дружинников с их ношей к потайной калитке.

Скоро они уже шагали по пустынной уличке Нижней крепости к ущелью. Облегченно вздохнув, Арчил вошел в домик, запер дверь и повалился на тахту.

ЗАМОК ФИРАНА АМИЛАХВАРИ

Спал ли Зураб Арагвский после кровавого ночного разгула? Нет, князь торопился, и, лишь поголубели выси, он и пятьсот арагвинцев, вскочив на отборных коней, двинулись по направлению к Схвилос-цихе.

Хотя Метехи и походил на пустыню тринадцати сирийских отцов, но Зураб велел остаться двумстам дружинникам и, продолжая поиски оставшихся в живых, никого, даже слуг, не выпускать из замка два дня. Остальные арагвинцы расположились у Тбилисских ворот.

Расставив везде верную стражу, чтобы никто из горожан не улизнул в замок Фирана Амилахвари, Миха пустился вдогонку за своим князем.

Напрасные опасения. Тбилисцы были в полном неведении. Шадиман? Но он гнал коня в противоположную сторону, стремясь попасть поскорее в собственный замок. Еще бы, только в Марабде он мог почувствовать себя в безопасности.

«Как странно, — думал Шадиман, беспрестанно взмахивая нагайкой, почему шакал, такой опытный в коварстве и предательстве, не догадался послать за мной в погоню?»

«Как странно, — думал спустя несколько дней Саакадзе, — почему Шадиман, такой опытный в коварстве царедворец, не догадался тут же послать Вардана на быстром коне в Схвилос-цихе?.. Что бы произошло? Прибывший Зураб, сопровождаемый Фираном, направился бы в покои царя, якобы для приветствия, и попался бы в ловушку, наполненную дружинниками, где очень тихо без ведома князей, приверженцев Теймураза, был бы обезглавлен палачом Фирана. И… Симон, сопровождаемый князьями, вернулся бы в Тбилиси, дабы царствовать по своему вкусу, то есть заниматься шутовством. Шадиман? Тоже вернулся бы ко двору, где с неиссякаемым усердием вновь принялся бы чинить треснувший кувшин княжеского сословия. И тогда мне, Георгию Саакадзе, тоже пришлось бы вернуться… ибо неучтиво было бы не встретить царя Теймураза у стен Тбилиси и не швырнуть к его ногам голову, только не царя Симона, а князя Зураба Эристави. И тут же, не допуская въезда шаирописца в Тбилиси, объявить, что царь Кахети Теймураз Первый отрешен от картлийского престола… ибо ни народу, ни Шадиману, ни мне он ни к чему. Выходит, признали бы Симона? Нет! Симон в свое время тоже был бы сброшен с высокого трона и изгнан в замок Арша к своей доброй сестре Гульшари. А дальше?! Дальше, как давно определил: Александр Имеретинский — царь Картли-Кахети-Имерети… И…»

«Как странно, — думали день спустя князья. — Почему нам не внушил подозрения нежданный приезд арагвинского шакала, и еще больше — его приторная любезность к царю Симону? Никогда бы мы, князья Картли, не допустили… Чего не допустили? Въезд царя Теймураза в Тбилиси? Нет, не это, ибо мы все приверженцы царя Теймураза. Симон, вот кто помеха всем планам! Но разве плохо было бы заточить его в замке Фирана и потом тихо, с почетом и изъяснениями в любви, проводить до границы Ирана? Шах Аббас учел бы наш благородный поступок. И в случае… Хотя вряд ли Саакадзе впустит в Картли шахские орды, но… бесспорно, разумнее не раздражать шаха, мало ли что может произойти. Время бурливее воды, а вода дороже крови…»

Зураб ехал не спеша, как охотник, чувствующий, что жертва уже загнана и торопиться не к чему. Чувствовал он себя превосходно, как после хорошо проведенного праздника.

Но Миха недоверчиво оглядывал дорогу и рассылал дозоры в разные стороны: нет ли засады? Нет, все было мирно. Где-то на горной тропе скрипела арба и доносилась мелодичная урмули. На откосе чабан пас овец; их шерсть повторяла белизну снегов и дымчатость сумерек. Перебирая кругляки, тихо журчал ручей, так же как вчера и как будет журчать завтра. И даже солнце не опоздало выглянуть из-за горной вершины.