Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - Льюис Уоллес

В эту минуту граф Корти подошел к Нило и с удивлением спросил:

— Кто ты такой?

Нило улыбнулся и знаком показал, что он нем и глух.

Тогда граф повел его к княжне Ирине, упав перед ней на колени, прибавил:

— Лев убит, княжна, и вот кто тебя спас.

Ворота под императорским ложем вдруг отворились, и в них показался сам Константин верхом на лошади, которая была вся в пене от быстрой езды. Он въехал на арену, осадив коня, и слез.

— Это твое дело, граф? — спросил Константин, подойдя к мертвому льву.

— Нет. Вот кто его убил.

И граф указал на негра.

Император молча снял со своей шеи золотую цепь и надел ее на Нило. Потом он направился к княжне Ирине и нежно поцеловал ее в лоб.

— Успокойся, — сказал он, — сейчас принесут паланкин, и ты отправишься домой.

— А Сергий? — спросила девушка.

— Братство должно отказаться от своих прав на него.

Император объяснил, что, отдавая Сергия на суд братства, он никогда не думал, что дело дойдет до казни, а если он и дозволил вывести льва на арену, то полагал, что игумен удовольствуется впечатлением на толпу этого страшного зрелища и в последнюю минуту помилует Сергия. Но когда до него дошла весть, что дело в Синегионе принимает такой характер, то он приказал седлать коня и поскакал туда. По дороге он узнал, что вместе с Сергием вышла на арену и княжна Ирина.

Через некоторое время принесли паланкин, и княжна Ирина отправилась домой.

К вечеру Синегион принял свой обычный мирный характер. Но этот день остался надолго в памяти византийцев, между прочим, еще потому, что с того времени братство святого Иакова стало открыто действовать против императора.

На следующий день Сергий был назначен причетником придворной часовни, чем прекратились все его отношения с братством.

Часть шестая

Константин

I. Меч Соломона

Снова перенесемся в Белый замок на берегу Сладких Вод.

Было 25 марта 1452 года. Стоявшая уже несколько дней холодная, туманная и бурная погода неожиданно переменилась. В полдень прояснилось, и солнце ярко светило в безоблачном небе.

Вокруг замка стояла лагерем армия, и дым разведенных между палатками костров заволакивал синеву неба.

Вода у берега была покрыта бесчисленными галерами, мачтовыми кораблями, барками, ботами.

Как на земле, так и на Босфоре виднелись люди в чалмах, а развевавшиеся знамена имели полумесяц и звезду на красном поле.

Мало-помалу день стал клониться к вечеру, и, когда исчезли последние лучи солнца, морские ворота против дворца Юлиана отворились, и из них вышла лодка, направившаяся в Мраморное море. Пять гребцов сидели на веслах, а на корме помещались два человека: граф Корти и Али, сын Абед-Дина Верного.

За два часа до этого Али с большим запасом свежей рыбы явился во дворец и, допущенный к графу Корти, сказал ему наедине:

— Эмир, прибыл ваш повелитель Магомет.

При этом известии Корти задрожал.

— Где он? — глухо спросил граф, но тотчас, пересилив свое волнение, прибавил: — Да будет любовь Аллаха спутником всей его жизни.

— Он в Белом замке с муллами, пашами и инженерами. Он велел, чтобы ты явился к нему сегодня ночью.

— Да хранит его Аллах.

При наступлении ночи граф Корти, спрятав свое вооружение под серым плащом, сел в рыбачью лодку и отправился вместе с Али к Белому замку.

В полумиле за Сладкими Водами лодка была остановлена, и граф Корти воскликнул:

— Что это такое, Али?

— Военные галеры султана вошли в Босфор, а это их авангард.

Но графу Корти стоило только показать перстень Магомета, и их тотчас пропустили.

Прежде чем перейти к свиданию графа Корти с Магометом, надо сказать несколько слов о том, что случилось с другом султана.

Он сделался христианином и был влюблен в княжну Ирину.

Константин, сам настоящий рыцарь, и, в сущности, более рыцарь, чем государственный деятель, всегда сожалел, что не имел товарища, с которым мог бы делить свое пристрастие к оружию, лошадям, собакам, охоте, военным упражнениям и атлетическим забавам. Поэтому он стал искать общества Корти и задумал приблизить его к себе. Теперь граф Корти должен был днем жить в Влахернском дворце, а ночью — в Юлианском, причем за ним осталась охрана городских ворот.

Спустя несколько месяцев он уже был любимцем Константина и пользовался его полным доверием. Странно сказать, но он теперь был таким же другом императора, как прежде Магомета. Он фехтовал с ним, ездил верхом, обучал его искусству владеть мечом и луком. Ежедневно, в продолжение нескольких часов, жизнь Константина находилась в его руках, и он мог ударом меча или секиры освободить Магомета от соперника, о котором он сам писал султану: «Я считаю, мой повелитель, что ты выше его во всем, но все-таки будь осторожен, если когда-нибудь судьба приведет тебя к поединку с ним».

Но теперь случилось нечто, чего не ожидал Корти. Он стал питать к своему новому покровителю дружеские чувства, которые мешали исполнению его долга. У Магомета надо всем преобладали животные страсти, а Константин отличался милосердием, благородством. Граф Корти не мог не видеть различия между христианским государем и повелителем, руководящимся только страстями.

Перемена, происходившая в нем, еще более обострялась его отношением к княжне Ирине.

После события в Синегионе он из деликатности некоторое время сам не являлся к княжне, а посылал каждое утро слугу осведомиться о ее здоровье. Но вскоре он получил приглашение во дворец княжны, и его посещения с тех пор стали все более и более учащаться. Отправляясь в Влахерн и возвращаясь оттуда, он каждый раз заходил к ней, и при всяком свидании любовь его к ней росла.

Конечно, княжна не могла не заметить его чувств, но она старательно скрывала от него, что их замечает, и ничем его не поощряла.

Как-то княжна подарила ему Евангелие. Много раз он брал в руки Евангелие, но не мог его читать. Эта святая книга как бы обвиняла его: ты сын христиан и раб Магомета. Какому господину ты служишь? Лицемер, изменник, Иуда, кому ты поклоняешься — Магомету или Христу?

Он упал на колени, закрыл лицо руками и попробовал молиться, но он мог только промолвить:

— Господь Иисус, Пресвятая Дева! О, моя мать, моя мать!

Между тем наступил час, когда он составлял очередное послание к Магомету. Взяв письменные принадлежность, он написал первое слово: «Княжна», — потом схватился за сердце и вскочил в ужасе.

Он как бы увидал перед собою образ любимой женщины, и она, глядя на него с упреком, говорила: «Ты меня любишь, но что ты делаешь? Ты изменяешь моему императору и доносишь своему повелителю о всех моих передвижениях, о всех моих поступках; ты служишь орудием чужой любви. Предатель, ты продаешь меня за деньги!»

Граф Корти зажал себе уши, чтобы не слышать этого голоса.

Стыд душил его. Тщетно выходил он в сад, чтобы подышать свежим воздухом, тщетно ложился спать, он не знал ни покоя, ни сна.

На следующее утро он приказал, по обыкновению, седлать коня, но не решился ехать в Влахерн. Как мог он смотреть на лицо человека, которому изменял? Он вспомнил с ужасом о княжне. Как было ему отвечать на ее улыбку, зная, что он обязался выдать ее Магомету? Мрачное отчаяние терзало его душу.

Он поскакал к воротам святого Романа, а затем выехал за город. Долго скакал он на своем чистокровном арабском коне, не зная, куда и зачем. Давно уже наступил полдень, а он все скакал и скакал. Быстрота движения и резкий воздух как бы успокаивали его. Наконец он достиг бесконечного, темного Белградского леса и, соскочив с лошади, провел целый день на берегу ручья. Поздно вечером он вернулся домой, более спокойный. В эту ночь он спал как убитый.

На следующее утро он отправился в Влахерн и на вопрос императора, почему не был во дворце накануне, ответил, что устал от городской сутолоки и целый день был за городом.

Император был в этот день более любезен чем когда-либо, а княжна Ирина показалась ему еще очаровательнее. Вечером он написал Магомету обычное послание, а всю ночь проходил по саду.

Так шли недели и месяцы, пока наконец наступило 25 марта, когда граф Корти получил приказание Магомета явиться в Белый замок. Сколько планов избавления себя от этого безвыходного положения составлял он в промежутках между колебаниями, самобичеванием. Ему хотелось бросить Магомета и перейти на сторону императора. Это давало ему право носить в бою цвета княжны Ирины. Но его удерживал страх, он знал хорошо Магомета. Из всех планов ему более всего улыбалось бегство. Морские ворота были в его руках. Он мог выйти в Мраморное море, а там недалеко была Италия и его отцовский замок. Но ему пришлось бы тогда расстаться с княжной Ириной, и это было сверх сил.