Шкатулка рыцаря (сборник) - Геннадий Прашкевич

Вопрос: Как долго вы торговали ворованными радиодеталями?

Ответ: Не знаю. Год, может. Какая разница? На деталях не написано, что они ворованные. Я брал детали у проверенных людей. Везде сейчас много неучтенного товара.

Я провел пальцем по поверхности желе и пальцы кольнуло холодком, как электрическим током. В таинственной глубине, в безмерных провалах загадочного темного желе, будто в ответ на прикосновение, полыхнуло зарево.

– Да ты не бойся! – Врач всем кулаком ударил по желе.

Я вздрогнул. Вот чудо! Ни всплеска, ни брызг. Зато голубые глаза Врача сверкнули. Он давно осознал, что чудес в природе гораздо больше, чем открытых совершенных законов. Именно это заставило его обратиться к самым отчаявшимся человеческим душам. Он излечивал самых горестных алкашей.

«Хотите поговорить?»

Отчаявшиеся души хотели.

«Хотите выпить?»

Нет, они не хотели.

«А будете пить?»

«Нет, ни за что!»

Я лечу сильными средствами, утверждал Врач.

Наркологи всего мира обеспокоены тем, что богатые рок-музыканты часто садятся на иглу, а меня заботит то, что в Линёво спивается целый народный ансамбль балалаечников, говорил Врач. Если ко мне приходит человек с головной болью, я время не тяну, я сразу выкладываю: «Кранты тебе, старичок! Статистическая флуктуация процесса клеточных делений!» – «А что это?» – не понимает человечек с головной болью. Я объясняю: «Рак». Обычно головную боль как рукой снимает. А если приходит хромой, увечный и жалуется, что правая нога у него короче, я ему указываю: «Но левая-то длиннее!» А если приходит закоренелый, закостеневший в несчастьях неудачник и начинает ныть, что в жизни у него ничего не осталось, кроме паршивой общаги, дырявых носков и полного отсутствия перспектив, я его обнадеживаю: «Смотри, какой чудесный омут на реке! А вон смотри, какая качественная веревка! А вон напротив через улицу – коммерческий банк. Возьми и ограбь его, это снимает скуку. Ах, ты воды боишься и веревки! Ах, ты даже тюрьмы боишься! Да почему? Отсидишь, выйдешь честный. Ты, пока сидишь, напишешь умную популярную книгу о камерном пауке».

«23–24 года… Рост средний, глаза голубые… Расклешенное демисезонное пальто…»

Милицейские розыскные афишки еще трепало холодным городским ветром, а бывший инженер Стрельников уже привел в дом свою любимую Юлю. «Сырная баба в кружевах». Бывший инженер был счастлив. А бывшая жена… Да черт ее знает куда слиняла со своими капризами! У них весь род такой, сплошные собачьи свадьбы. И прежде угрожала не раз: сбегу! Одна только Алевтина Николаевна, Асина мать, не оставляла ужасных поисков. Обращалась в прокуратуру, в сыскное бюро, навестила известную гадалку. Черная горбатая старуха неприязненно предупредила Алевтину Николаевну: «В зеркало напротив на себя не смотри… на меня тоже не смотри… глаз от стола не поднимай…» И вывернула на большое блюдце влажную кофейную гущу. «Найдешь, найдешь дочку… – удрученно бормотала. – Крещеная кровь не пропадает…» Сердце Алевтины Николаевны щемило. «Вижу, вижу… Все вижу… Проселок вижу… Болотце, осока… У самой железной дороги ищи, там бензином пахнет… И везде березовый сухостой…»

В ночь со вторника на среду румынское телевидение показало в записи суд над Николае и Еленой Чаушеску.

Я покосился на Врача.

Скорее всего, газета «Известия» (от 28 декабря 1989 года) попала в дело Аси Стрельниковой случайно.

Николае и Елена Чаушеску входят в комнату, где находятся солдат и врач.

Врач, обращаясь к Николае Чаушеску: Сейчас я измерю ваше артериальное давление… Шестьдесят… семьдесят…

Н. Чаушеску: Я не признаю вашего трибунала, не признаю насилия. Я признаю только Великое национальное собрание. То, что тут происходит, это государственный переворот.

Обвинитель: Подсудимый, замолчите! Мы вас судим согласно Конституции страны. Мы знаем, что делаем. Не вам давать нам уроки. – (Голос невидимого человека за кадром: «Где?..») – Мы прекрасно знакомы с нашими законами.

Н. Чаушеску: Я не буду отвечать на ваши вопросы.

Обвинитель (В камеру): У обвиняемого и у его жены были шикарные туалеты, все знают, они устраивали богатые приемы, у них было все, чего они хотели, а трудовой румынский народ имел право только на двести граммов дешевой колбасы в день, да и то, чтобы их получить, надо было предъявлять удостоверение личности. – (Тот же голос за кадром: «Где?..») – Господа представители правосудия, господин председатель, уважаемый трибунал, мы здесь судим граждан Румынии Николае и Елену Чаушеску, которые совершили действия, несовместимые с правами человека…

Обвинитель: Обвиняемый Николае Чаушеску, встаньте. – (Голос невидимого человека за кадром: «Где?..»)

Н. Чаушеску: Я не буду вам отвечать. Я буду держать ответ только перед Великим национальным собранием.

Обвинитель: Вы что, совсем ничего не знаете о положении в стране? У нас не хватает медикаментов, продовольствия, электричества. У нас всего не хватает. В домах нет отопления. – (Голос невидимого человека за кадром: «Где?..») – Кто отдал приказ совершить геноцид в Тимишоаре? Обвиняемый, вы отказываетесь отвечать? Вы отказываетесь сотрудничать с законными представителями румынского народа? – (Голос за кадром: «Где?..») – Кто отдал приказ стрелять в Бухаресте? Откуда фанатики на улицах, продолжающие стрелять в народ?

Н. Чаушеску: Я не буду вам отвечать.

Обвинитель: На сегодняшний день мы насчитываем в разных городах уже более шестидесяти четырех тысяч жертв. Это невинные люди, в основном старики и дети. Вы слышите? Многие покидают страну, они топчут и рвут наши государственные флаги, они отчаялись, денежные фонды разворованы. – (Голос за кадром: «Где?..») – Кто позвал в Бухарест наемников?

– Что за черт?

Я схватился за край стола.

Комната изогнулась. Она превращалась в нечто округлое.

Бритая голова Врача безмерно удлинялась, странным полумесяцем уходила под выгнувшийся потолок. Я сидел в странной позе – наклонившись над столом, почти повис над ним, но не падал. Потрепанная картонная папка размазалась, шнурки бесконечно удлинились, обвивая комнату, все подернулось дымным флёром – быть может, золотистым, хотя цвет я определить не мог. Земной шар неимоверно выворачивался, как бы приближая меня к Архиповне. О ком еще думать? Я даже дышать боялся. Вот упаду сейчас в раскрывающееся подо мной бездонное пространство, сейчас упаду! Голова кружилась.