Глиняный бог - Анатолий Днепров

— Хотя это в мои обязанности и не входит, могу вам сообщить, что на дворе ураган, — ответила она язвительным тоном и повесила трубку.

Я быстро оделся и пошел умываться.

КРЫСА

Странное появление Пуассона в моей лаборатории среди ночи и его бегство вызвали в моей душе смятение. Все произошло так неожиданно, что в течение нескольких дней я не мог прийти в себя, постоянно вспоминая все детали этого события.

С его бегством в институте ничего не изменилось. Ни доктор Шварц, ни фрау Айнциг, ни обходившие территорию часовые не проявляли никаких признаков того, что произошло что‑то необычайное. Все было как всегда.

Я по–прежнему получал на анализ большое количество органических и неорганических веществ у Шварца. Исчезли только “грязные” препараты, которые мне приносил Морис.

С его исчезновением я потерял единственного собеседника, с которым я иногда мог вести неофициальные разговоры.

Не видел я больше и Фрелиха. Только после того, что произошло в моей лаборатории в связи с его приходом, доктор Шварц стал относиться ко мне более сухо и болей официально. Он перестал разговаривать со мной о вещах, не имевших отношения к работе. Часто, изучая результаты моих анализов, он становился раздражительным и придирчивым. Были случаи, когда он приказывал мне переделывать или повторять анализы. Я заметил, что во всех случаях, когда это происходило, анализируемые вещества представляли собой густые смо–лообразные жидкости, несколько мутноватые на просвет. Эти вещества имели огромный молекулярный вес — иногда более миллиона — и сложную молекулярную структуру, в которой я обнаружил при помощи инфракрасного спектрофотометра сахаридные и фосфатные группы и азотистые основания. Странным было то, что в этих веществах я не обнаруживал кремния. Именно это обстоятельство, как мне казалось, делало доктора Шварца раздражительным и нервозным. Однажды я осмелился спросить Шварца, что это за странные вещества. Не поворачивая головы в мою сторону и пристально всматриваясь в выписанные в столбик данные, он ответил:

— Рибонуклеиновые кислоты.

После этого я старался припомнить все, что мне было известно об этих кислотах из курса органической химии. К сожалению, то, что я вспомнил, было немногим. Эти кислоты являются специфическим биологическим продуктом, и о них в обычных учебниках органической химии говорится лишь вскользь. Я почти ничего не нашел о них и в той небольшой справочной литературе и в журнальных статьях, которые были в моем распоряжении. Рибонуклеиновые кислоты — основные химические вещества, входящие в состав ядер живых клеток. Их особенно много в быстро размножающихся клетках и в клетках головного мозга. Большего я вспомнить не мог. Однако мне было точно известно, что в состав рибонуклеиновых кислот кремний не входит, и было совершенно непонятно, почему Шварц ожидал, что он там должен обнаружиться.

К концу зимы у меня стало особенно много работы. Теперь почти все анализы касались либо рибонуклеиновых кислот, либо веществ им аналогичных. Кремний полностью исчез из списков элементов. Шварц из самодовольного и добродушного ученого превратился в злобного следователя. Он не разговаривал, а рычал. Просматривая мои записи, он яростно бросал листки в сторону и, отвернувшись, бормотал про себя самые непристойные ругательства. Совершенно меня не стесняясь, он вскакивал, выбегал в соседнюю комнату, где работал итальянец Джованни и, путая немецкие, итальянские и французские слова, обрушивался на него с проклятиями. Мне стало ясно, что итальянец–синтетик, который должен во что бы то ни стало втолкнуть в рибонуклеиновую кислоту кремний. Он делал огромное количество синтезов, всякий раз меняя температуру, давление в автоклавах и колбах, соотношение реагирующих веществ. Сакко кричал, что он в точности выполнял все указания синьора профессора, но он не виноват, что кремний не присоединяется к молекуле рибонуклеиновой кислоты.

Однажды, когда Шварц обрушился на Джованни с очередным потоком ругани, я не выдержал и вмешался.

— Вы не смеете так обращаться с человеком, которого вы обвиняете в том, что он не может по вашей прихоти переделывать законы природы! — закричал я, когда Шварц замахнулся на синтетика кулаком.

Шварц на мгновение остолбенел, а затем прыгнул ко мне.

— Ах, и ты здесь, французская свинья. Вон!

У меня потемнело в глазах от ярости, но я сдержался и не двинулся с места. Сквозь зубы я процедил:

— Вы не химик, а дрянь безмозглая, если проведенный под вашим руководством синтез не дает желаемых результатов.

Доктор Шварц побледнел, как полотно, глаза его почти вылезли из орбит. Задыхающийся от ярости, он готов был разорвать меня в клочья. В это время Джованни подошел к доктору сзади. Глаза итальянца злобно блеснули. Шварц был высоким широкоплечим мужчиной, сильнее каждого из нас, но против двоих он вряд ли посмел бы выступить. Он замахнулся, чтобы ударить меня, но в это время за руку его схватил итальянец.

— Одну секунду, синьор, — прошипел он.

Несколько секунд он молча стоял между нами, оглядывая то одного, то другого. По его порывистому дыханию было видно, что его ненависть к нам не имеет предела и что он готов уничтожить нас, но только какая‑то необходимость в нас не позволяла ему выполнить свое желание.

— Запомните хорошенько этот день, — наконец пробормотал он по–немецки. — Запомните навсегда. А сейчас убирайтесь вон!

После этой бурной сцены я медленно возвращался в свою лабораторию. Во мне все кипело от злости. Я проклинал то себя, то Шварца, то весь мир, вместе взятый, и, главным образом, потому, что я ничего не понимал. Я не понимал, почему бесится Шварц, не находя кремний в рибонуклеиновой кислоте. Я не понимал, почему отсюда бежал Пуассон. Я не понимал, почему лаборатория существует в пустыне. В общем, я ничего не понимал, и все это больше, чем нарастающий деспотизм Шварца, приводило меня в отчаяние.

“Кремний, кремний, кремний” — сверлило в голове, пока я медленно шел к своему бараку, уставившись в раскаленный песок. Вот он, кремний. Окись кремния в огромном количестве, разбросанная по необъятным пустыням Африки. Его здесь сколько угодно. Но он живет своей самостоятельной жизнью. Есть строгие законы, где он может быть, а где его быть не должно. Это — элемент со своим характером, как и всякий химический элемент. В соответствии со структурой своей электронной оболочки он определенным образом ведет себя в химических реакциях. Он охотно присоединяется к одним веществам и не присоединяется к другим. И разве в этом виноват Джованни? Но почему кремний? Если Грабера интересуют органические соединения кремния вообще, то зачем, так необходимо посадить атомы кремния в молекулу биохимического продукта?