Пленники ночи - Лоретта Чейз

Исмал постарался говорить более сдержанно.

— Откуда мне знать, какие ваши пристрастия поощрял ваш муж? Какие страхи? Не думаете ли вы, что нам обоим пойдет на пользу, если мы будем доверять друг другу? Я еще никогда так не желал женщину, Лейла. Неужели вы думаете, что я захотел бы расстроить или шокировать вас?

Лейла стояла, нахмурившись. Он сделал шаг к ней.

— Лейла…

— Скажите, как вас зовут? Исмал остановился.

Будь она проклята. Ну ее к черту. Ни одна женщина не стоит того, чтобы…

— Можете не говорить. Мы оба знаем, что вам ничего не стоит заманить меня в постель с помощью лжи или как-нибудь еще. Ваше настоящее имя ничего не изменит, я все равно останусь шлюхой. И вы про меня узнаете всё. Тут ничего не поделаешь. Вы вскружили мне голову. Я так устала бороться с собой, пытаясь быть той, какой никогда не была. Мне надо знать лишь одно — ваше имя. Больше ничего.

Исмал мог бы отдать ей весь мир. Если бы она попросила, он бы с радостью бросил все, увез бы ее куда-нибудь и осыпал бы драгоценностями. А ей нужно было его имя.

Исмал стоял, сжав кулаки.

Глаза Лейлы наполнились влагой, и одна слезинка скатилась по щеке.

Душа Исмала рвалась к Лейле. Но он повернулся и вышел из комнаты.

Пусть катится к черту, думала Лейла, готовясь ко сну.

Спустя несколько часов, проснувшись от ночного кошмара, она подумала о том же.

Какие бы чувства Эсмонд к ней ни испытывал, он не смог поступиться ради нее даже такой малостью, как его проклятое имя.

Он ждал, что она станет ему доверять. А сам не мог довериться, хотя она не пощадила ради него даже свою гордость. Она призналась ему в любви. Как будто это что-то для него значило! Мужчины и женщины — и, как знать, может, и дикие звери — влюблялись в него всю его жизнь. Он же не думал о ней, как не думают о дыхании.

Утром Лейла встала, оделась и спустилась вниз, твердо намереваясь позавтракать, и утешая себя тем, что она, наверное, не единственная идиотка, которая страдает от любви. Она не станет голодать из-за Эсмонда. Она не позволила Фрэнсису сломить себя, так неужели ж она позволит Эсмонду лишить себя аппетита.

Не успела Лейла сесть за стол, как Гаспар объявил, что приехала леди Кэррол. Через несколько минут Фиона уже сидела за столом и намазывала масло и джем на огромный пончик, испеченный Элоизой.

— Я решила, что ты захочешь узнать эту новость первой, — заявила Фиона. —Дэвид отправляется сегодня в Норбури-Хаус, чтобы испросить у моего брата разрешения ухаживать за Петицией.

Разрешение было пустой формальностью. Если Фиона приняла Дэвида, остальные должны будут сделать то же самое. Лейла налила Фионе кофе.

— Из чего я могу сделать заключение, что Дэвид не является исчадием ада?

— Нет, Боже упаси! Но надо отдать ему должное, он не притворялся будто является образцом совершенства. Что касается его самообладания… Я стиснула зубы и без обиняков сказала ему, что Фрэнсис хвастался, что знает, какая у него задница. «Что ж, он по своему обыкновению лгал», — сказал его светлость тихо и вежливо. А я так же тихо и вежливо осведомилась, не обладает ли кто-либо другой подобными сведениями, потому что мне не хотелось бы, чтобы моя сестра попала в руки извращенца. Брак и без таких сложностей штука трудная, сказала я ему.

Лейла вдруг подумала, не подпадает ли убийство под категорию сложностей?

— По-твоему, я знаю, что происходит в частных привилегированных школах? Или во время Большого путешествия по Европе? — Фиона начала задумчиво жевать пончик. — Запретный плод сладок. Папа говаривал так: «Мальчишки должны перебеситься». Но когда это входит в привычку, надо это пресекать. Если застаешь своего мужа с горничной, это уже плохо, но если это грум или официант из паба…

— Понимаю. — «Грумы, официанты, мальчишки с улицы, кто угодно», — подумала Лейла, и ей стало тошно.

А ее светлость продолжала болтать:

— Тем не менее он признался в одном эпизоде пару лет назад, но тогда он был пьян. Он дал честное слово, что это был единственный и последний раз. Потом все так же вежливо он поинтересовался, не беспокоит ли меня что-либо еще. «А мне надо о чем-то знать? — спросила я. — Вы можете мне обещать, что моя сестра будет с вами счастлива?» И тут он как-то впал в сентиментальность. Я не буду вдаваться в подробности. Достаточно сказать, что он безумно влюблен в Летти, а она считает, что солнце светит только для того, чтобы освещать Дэвида. Противно слушать… А что там под крышкой? Сосиски?

— Бекон. — Лейла передала блюдо Фионе. — А о подвязках ты упомянула?

— Я выложила ему всю историю от начала до конца и поняла, что он ничего не знал. Он побледнел как полотно. Но потом собрался и не стал драматизировать. Просто сказал: «Больше никто никогда ее не расстроит, леди Кэррол. Даю вам слово». Что я могла на это ответить? Я позволила ему называть меня Фионой и посоветовала как можно скорее поговорить с Норбури, а потом отправляться в Дорсет за Летти.

Лейла улыбнулась, наблюдая за тем, как Фиона расправляется с беконом.

— И потом они все зажили счастливо, — пробормотала она.

— Возможно, он попросит Эсмонда быть шафером на свадьбе. Ты с ним…

— Мы не виделись.

— Что произошло, пока меня не было? — Фиона принялась за следующий пончик. — Может, я что-то пропустила? Рассказывай!

— Ты ничего не могла пропустить, потому что ничего не было.

— Вы пожирали друг друга такими же голодными глазами, как Дэвид и Летти на том роковом балу. Смотреть было больно.

— Ты хочешь сказать — вообразить, — сдавленным голосом сказала Лейла. — Точно так же, как ты вообразила, что Дэвид извращенец, который хочет совратить твою сестру.

— На самом деле меня беспокоила именно распущенность. Невнимание, болезни — это то, что жена не может контролировать. А что касается непристойных вещей, Летти не кисейная барышня. Если ей что не понравится, она не станет с этим мириться.

Фиона положила в рот последний кусок пончика.

— Или я рассуждаю наивно? Может быть, есть что-то, чего я не знаю? Фрэнсис был в постели таким же животным, как и вне ее?

— Я тебе уже говорила вчера, что Дэвид — не Фрэнсис. Надеюсь, ты сама в этом убедилась. Судя по тому, как Дэвид отвечал на твои вопросы, он был откровенен, как настоящий джентльмен. А многих ли мы с тобой знаем мужчин, кто поступил бы так же, будь он на его месте?

— Да, я знаю, я рисковала сломать себе шею, обвиняя его в подсудном преступлении. Я до сих пор удивлена, почему его светлость не вышвырнул меня из экипажа. Но именно поэтому я ему поверила. Он вел себя как мужчина и отвечал мне, глядя в глаза и не приходя в ярость, как это делают большинство мужчин, если их задевают за больное место. Исключением был Фрэнсис, который в ответ всегда ударял по твоему больному месту. При этом он насмехался и издевался. Какой же он был свиньей! Господи, его уже нет, а он все еще отравляет нам жизнь. Ко всему, к чему он прикасался, прилипала грязь. Из-за него я чуть было не лишила счастья свою сестру. Я слушала его грязные сплетни и верила им, хотя мне-то больше, чем кому бы то ни было, должно было быть известно, что он за человек. Я же годами наблюдала за тем, что он делал с людьми и… с тобой.