Колючка - Интисар Ханани

пирога. Долго смотрю на них, прежде чем открываю все остальное и сажусь есть.

И почти сразу заканчиваю, от беспокойства аппетита совсем нет. Я встаю и перебираюсь к стулу с видом на все еще пустую столовую. Моя комнатка явно сделана для тайного наблюдения за теми, кто сидит внизу. Судя по всему, Кестрин хочет показать мне, как пройдет ужин. Что бы там ни случилось, надеюсь лишь, что он не заставит меня возвращаться во дворец сегодня же. Я складываю руки на коленях и жду, желая доверять намерениям принца, желая уметь отклонять его приказы.

Через несколько минут я слышу приближение людей.

Кестрин ведет Валку под руку сквозь двойные двери и провожает во главу стола. За ними следует строй молодых пар, лордов и леди, неторопливо расходящихся по своим местам в строгом соответствии с важностью положения. Одну из женщин я точно видела раньше – это прислужница Валки, впустившая меня в ее спальню после того, как принцесса удалилась ко сну. Сомневаюсь, что она тогда призналась в содеянном.

Слуги вносят первый круг блюд, и за столом начинается беседа с Валкой во главе. Менайский она едва знает, но за креслом у нее стоит переводчик, и его чистые певучие слова разносятся по комнате не хуже более резкого, властного голоса Валки. Не могу поверить, что этот голос когда-то принадлежал мне. Теперь он такой же чужой, каким был прежде менайский язык.

Я с растущим беспокойством слушаю, как Валка нелестно и глумливо отзывается о встрече с одной из отсутствующих дам под согласное хихиканье остальных леди. Кестрин мало вмешивается в разговор. Он сидит спиной ко мне, так что я даже не вижу его лица.

Валка переходит к обсуждению грядущего через неделю бала, и ах! Какая готовится свадьба! Все гости охотно соглашаются, что событие будет поистине великолепным, по дворцу покатятся пир за пиром, бал за балом, а на все приготовления осталось меньше пары месяцев.

Я смотрю в столовую невидящим взором. Не может быть, неужели так скоро? Быстрые подсчеты напоминают о том, о чем я была счастлива позабыть: до королевской свадьбы лишь семь недель. Через семь недель Валка сделает все, чтобы от меня избавиться, а немногим позже и Кестрина продаст Даме. Ну почему же осталось так мало времени?

– Даже беспризорным детям кое-что приготовят!

Я моргаю и пытаюсь сосредоточиться на разговоре, а голос Валки все еще звенит в ушах, пока переводчик повторяет ее слова.

– Как вы великодушны, заида, – воркует одна из дам.

– Во время такого счастливого действа даже простому люду положена возможность приобщиться к празднествам, – важно заявляет Валка.

– Что же вы намерены дать детям? – спрашивает мужчина рядом с ней.

Вздрогнув, я узнаю в нем кузена принца, Гаррина.

– О, для них будет угощение! Что мы там решили, вераин?

– Яблочные пироги, – говорит Кестрин.

Я не могу понять его тон.

– Как восхитительно чудесно! – восклицает другая дама. – Они вас полюбят на всю жизнь!

– Сущие пустяки, – возражает Валка.

Я не свожу с нее глаз. Обе они, безусловно, правы. Я уже видела, как Таркит и Торто беспокоятся из-за еды, и представляю безумный восторг, который вызовет такое редкое, нежданное угощение, как яблочный пирог. Они навсегда его запомнят. А с учетом того, как изобилен сегодняшний, судя по всему обычный, ужин, пироги эти воистину самое малое из того, что дворец мог бы дать детям. Они едва ли оставят брешь в королевской казне и лишь на короткий миг озарят истощенные, вечно голодные лица уличной детворы и тем не менее обеспечат их обожание.

Я встаю и беззвучно шаркаю по ковру к выходу, хотя знаю, что уйти не смогу. Ручка вертится в ладони, но дверь остается закрытой. Я прижимаюсь к ней, чувствуя, как в груди сворачивается плотный клубок. Хочу вырваться, убежать, ничего больше не слышать. Мои собственные, сказанные днем слова бьются в сознании эхом: «Он дал мне работу и дом, когда у меня не было ничего. Так что я верна ему». И ответ Торто: «Я б тоже так решил».

Я сползаю вниз и лежу, скорчившись, на полу, прижав щеку и плечо к гладкому дереву двери. Вспоминаю, как Фалада в одном из наших ранних разговоров предположил, что меня выбрали в жены принцу из-за доверия, из-за того, что я бы оказалась им безгранично предана в обмен на их доброту. И я действительно была бы сама не своя от благодарности за защиту, за долгожданный приют, какими бы легкими ни были эти жесты для королевской семьи.

И какой малой ценой можно купить верность бедняков – всего лишь, понимаю я, дав самое необходимое. Не знаю, откуда берутся слезы, почему они обжигают щеки, почему всхлипы застревают в горле. Я хватаю и комкаю плащ, утыкаюсь в него лицом и глухо рыдаю.

Глава 27

Возня убирающей со столов прислуги уже почти затихает, когда я наконец слышу негромкие шаги в коридоре. Щелкает замок, и Матсин открывает дверь, наполовину подсвеченный лампой в руке. Я встаю со стула и иду за ним обратно по тайному проходу. Я уже сполоснула лицо водой из кувшина, разгладила плащ и могу лишь надеяться, что сумела убрать все следы слез.

Когда мы выходим в наружный коридор, я встаю и оборачиваюсь к воину. Если он так верно служит Кестрину, то наверняка знает больше, чем позволяет себе показать.

– Зачем принц попросил привести меня сюда? – спрашиваю я.

Он молчит, остановив взгляд на уходящем вдаль коридоре, потом не спеша поворачивает голову и изучает меня.

– Однажды он спросил меня, какова леди Валка, могла ли она стать гусиной пастушкой. Я ответил ему, что лишь леди, танцующая на кухне со служанками и обнимающая на прощание конюхов, способна принять подобное падение с честью и легкостью. Верия Валка таковой не была.

– Вы… – начинаю я и замолкаю прежде, чем цепочка стискивает шею. Нечему так удивляться. У данной мне квадры воинов было две недели до путешествия, чтобы узнать мой характер. Ну конечно, они заметили перемену. Я лишь полагала, что не поняли причины.

– Да, – говорит Матсин тихим голосом. – И потому молю вас поговорить с нашим принцем, встретиться с ним.

– Я прихожу, когда он вызывает.

Губы Матсина скорбно сжимаются.

– Мне бы хотелось, чтобы все было по-другому.

Я пожимаю плечами и бросаю взгляд в коридор, будто поторапливая.

– Возможно, по-другому будет хуже.

Матсин снова шагает, поняв намек. Когда мы приходим на место, к очередной резной двери в смутно знакомой галерее, он говорит:

– Я так не считаю, вериана. Надеюсь, в глубине души вы тоже.

Кестрин поднимает голову, как только я вхожу, в очаге у него за спиной весело потрескивает огонь. В этой маленькой гостиной я записывала за принцем послание к матери. Один только вид комнаты и повернутых друг к другу