Кто не спрятался… - Джек Кетчам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Произнеся это вслух, Ладлоу особенно остро почувствовал свое бессилие. Это так мало значило в сравнении с жизнью пса и злобой мальчика. Тот даже не получит судимость.
Он видел, что она чувствует то же самое.
— Иска недостаточно, — сказала она. — Люди каждый день подают иски друг к другу. Этим никого не удивишь. Это ничего не значит.
Она была права. Это не значило ничего.
Он не добьется правосудия там, где всегда его искал, у закона и обычной порядочности, которую одно человеческое существо проявляло по отношению к другому. Ладлоу подумал о ее словах насчет чего-то, что они не смогут позволить себе игнорировать, и опустил глаза на свою тарелку, на впустую оплаченный стейк, который ему не хотелось есть. Много дней спустя он подумал, что, возможно, именно стейк и прочая еда, лежавшая нетронутой на тарелке, в конечном итоге заставили его сделать то, что он сделал. Такая мелочь.
— Мисс Доннел…
Она с укором посмотрела на него.
— Кэрри. Мне бы хотелось расплатиться и уйти отсюда. Если не возражаете. И еще раз спасибо. Вы были очень добры.
— Конечно, — ответила она.
Он попросил счет, и она расплатилась кредитной картой.
— Почему бы вам не угостить меня на сон грядущий, Эвери? Настоящей выпивкой в настоящем баре. Я бы не отказалась. Может, мы просто посидим и поболтаем. О чем-то другом.
Она доверительно подалась вперед. В ее глазах плясали озорные огоньки.
— Кстати, — сказала она, — думаю, вы нравитесь нашей официантке. Заметили?
— Глории?
Он оглянулся.
В двух столиках от них Глория подавала пиво Сиду и Нэнси Пирс. Она повернулась и улыбнулась Ладлоу.
— Черт, да я ей в деды гожусь, — сказал он.
Кэрри рассмеялась.
— Это слава, Эв. Прошлой ночью вас показали по телевизору. Теперь вы звезда.
— Ну конечно, — ответил он. — А Никсон сидит в Белом доме.
12
Это было простейшее из движений. Когда он открыл ей дверь на парковке бара, она повернулась к нему, положила руки ему на плечи и поцеловала его.
Он бы меньше удивился, если бы она достала пистолет и застрелила его.
13
В ярком лунном свете, проникавшем в окно, он смотрел, как она одевается, дивясь тому, что спустя столько лет в его спальне снова женщина, и еще больше тому, что эта женщина, моложе и умнее, хочет его. Ему было грустно наблюдать, как ее нагота скрывается под одеждой, словно перелетные птицы в осеннем небе. Заправляя блузку, она смотрела на фотографию в рамке на комоде. Потом взяла ее и повернула к лунному свету.
— Это Мэри?
— Да.
— Она была красивая.
— Она никогда так не считала.
— Значит, она ошибалась.
Кэрри поставила фотографию на место и взяла другую, стоявшую рядом.
— А это твоя дочь.
— Да, это Элис.
— Сколько ей здесь? Двадцать?
— Это было за год до того, как она вышла замуж. Ей двадцать три.
— Она выглядит моложе. Надо полагать, пошла в тебя.
— Господи, надеюсь, что нет, — рассмеялся он.
— Могло быть и хуже. Сколько тебе лет, Эв?
— Я задавал тебе этот вопрос?
— Нет.
— Вот и не надо.
— Я и подумать не могла, что ты тщеславен.
— Проклятье, мне шестьдесят семь. В августе будет шестьдесят восемь.
Кэрри поставила вторую фотографию рядом с первой.
— А как насчет сыновей? — спросила он. — Здесь нет их фотографий.
— У меня нет сыновей.
Она села рядом с ним на кровать, положила ладонь на его руку и наклонилась к нему. Ее блузка осталась расстегнутой, он мог видеть узкую грудину, и вид этой мягкой, бледной плоти утешил его лучше, чем ладонь на руке, и помог унять внезапную дрожь.
— Есть, — произнесла она. — Сэм мне рассказал.
— Зря он это сделал.
— Если ты не хочешь говорить, я не буду настаивать. Но не вини Сэма. Я репортер. Я добываю информацию. Сэм — твой хороший друг.
Он кивнул.
— Когда все это случилось, лучшего друга нельзя было и пожелать. — Он со вздохом приподнялся на подушках. — Ты хочешь узнать про моих мальчиков?
— Если ты захочешь рассказать.
— Ну хорошо. Тиму было одиннадцать, старшему мальчику — двадцать четыре…
— Билли.
— Да. Я редко называю его по имени. Только в разговорах с Элис. И это она всегда его вспоминает. Вот почему я нечасто звоню Элли. Знаю, это неправильно, но…
— Ты не хочешь переживать это снова и снова. А я задаю тебе вопросы. Прости.
— Все в порядке. Я не против твоих вопросов. Раньше был бы против. Но с Элли все по-другому. Она вбила себе в голову, что я должен с ним общаться. Что это каким-то образом пойдет мне на пользу. Я с ней не согласен. Я не знаю, с чего начать, вот в чем проблема.
— Начни с Тима.
— Он родился поздно. Мне было сорок восемь, а Мэри — сорок два. Поэтому он стал для нас сюрпризом. Пришлось отремонтировать чердак, чтобы устроить ему спальню, избавиться от всего хлама, что мы там хранили. Он оказался хорошим мальчиком, с ним было легко. В этом смысле он уважил Элли и свою мать.
Билли с самого начала был другим. И возможно, по этой причине мы любили его сильнее. Знаешь, как это бывает. Видишь, как паренек пытается освоить то, что другим детям дается с легкостью, и сочувствуешь ему. По-моему, у него был талант все портить. В десятом классе он заинтересовался бейсболом, и я его тренировал. Его быстро приняли в команду. Шорт-стопом. Затем он сломал ногу, оступившись на бордюре на парковке, сразу после второй игры, в которой его команда, кстати, потерпела поражение, потому что он попытался уклониться от быстро летящего мяча. Так что они не слишком переживали из-за его ухода.
И у него была проблема: он все время врал. Постоянно что-то сочинял. Однажды сказал, что видел мертвеца на берегу ручья за домом. Он был тогда совсем маленьким, лет семь или восемь. Но мы ему поверили. И, само собой, там никого не оказалось. Когда в одиннадцатом классе его оставили на второй год, он бросил школу. Устроился на работу в «Скобяные товары Клоувера» здесь, в городе. Постоянно опаздывал, не приходил домой ночевать. Придумывал оправдания. Мы с Мэри относились к нему слишком снисходительно, но так было всегда, казалось, он ничего не может с собой поделать. Все к нему так относились. Даже старик Клоувер. Но через некоторое время его все-таки уволили.
Мне в
