Чёрный Магистр - Алексей Николаевич Рыжаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9
У ворот городских встречал богатырей победителей весь люд киевский во главе с князем Владимиром. Стоял он с караваем в руках размеров невиданных, держать который помогали Вольга и Турай‑батор. Молвил владыка града стольного:
– Ну здравствуйте, добры молодцы! В долгу у вас неоплатном я! Просите у меня чего надобно вам, ни перед чем не поскуплюсь!
Заголосили горожане в одобрении. Вышел вперёд Добрыня Никитич.
– И ты здрав буде, Владимир князь, Красно Солнышко! – С поклоном произнёс воевода. – Не дадут соврать мои сотоварищи, нет награды иной нам, чем постоять за родную сторонушку. Так что довольны мы всем и ничего иного не надобно нам. Одно всем нам желаемо – пойти к нашим жёнам, коих с похода на земли литовские не видывали. А после вновь заняться делами ратными.
Тут уж черед витязей загудеть одобрением.
– Ну, коль так, то – добро, славны ратники! – Сказал князь, и Вольга с Уланом каравай протянули Добрынюшке. И увидел Илья, как встретились Никитич со Святославичем глазами, неприязни полные – коль возможно было оком убить, рухнули бы замертво витязи. Но отвернулся Добрыня, отщипнул краюху хлебную, посолил и принял почести под глас всеобщий радостный. Настал черёд идти Илье Муромцу, но пустил впереди себя он Алёшу Поповича. Тот же даже не глянул на Илью и к караваю пошёл с высоко головой поднятой…
Ох, и пир начался в славном Киеве. По всем улицам столы трещали под явствами, из бочек мёд хмельной да вино разливалось реками. Пил гулял народ, песни пел, пританцовывал.
Илья же с глаз долой, поспешая, ушёл. Чурила с Иваном на конюшне его устроили, а сами за лошадьми стали ухаживать. Спросил Илья у них, лихо какое случилось меж Добрыней и Вольгою. На что поведали Муромцу молодцы:
С юных лет Вольга, племянник князя Владимира дружил с Алёшей, сыном Левонтия. И дня не проходило, чтоб отроки ни набедокурили. Как видно попович был не шибко набожным. Дабы силу их направить в русло доброе наказали им в дружине служить ещё с младых ногтей. Тут уж показали они свою удаль молодецкую. Однако были они ещё теми гуляками. Как с походов ворочалися, так сразу родители по всему Киеву запирали да прятали дочерей своих, чем удальцов горячих лишь раззадоривали. Жила краса одна в Киеве, коей имя было Еленушка, сиротою она была. Ох, и ревностно оберегали прекрасницу ту братья её Збродовичи. Стали друзья жребий бросать, кому из них достанется она, и верх взял Алёшенька. Не прошло много времени, как умыкнули молодцы Еленушку. Прознали про то братья Збродовичи, дела побросали свои купеческие, да сестре своей молвили, что в отчий дом отныне дорога закрыта ей. Опечалилась тут же Еленушка, готова уж руки наложить на себя, богу душу отдать. Весть дошла о том до Левонтия, вызвал сына к себе в тот час же и заставил Алёшу повенчаться с бедной девицею. С тех пор Попович и образумился, не сказать чего о Святославиче.
В пору ту разразилась война меж Владимиром киевским и князем Батуром Батвесовым, коий в Орде ярлык выкупил на владение землями русскими, мол, отныне Киеву дань платить должно ему. И случилась сеча кровавая, ох немалым числом полегло русичей. Средь погибших оказались братья Вавилы Кузьма и Демьян, и богатыри рязанские Василий Казимерский и… Добрыня Никитич. Молодая жена его Настасья Микулишна вдовицей осталася, а его матушка Амельфа Тимофеевна горя не вынесла и померла. Тут‑то и начинается самое главное – Вольга, недолго думая, положил глаз на красу овдовевшую, убеждать её стал стать женой ему мужнею. Тут и князь ратовать стал за племянника, как воротился вдруг Добрыня из плена татарского. Оказалось, попали они, Добрыня и Василий, в орду пленниками, и коль не благодетель тайный, что побег им устроил, так и сгнили бы они гребцами на кораблях ордынский. Пока добирались до родной сторонушки, сгинул Василий при побеге раненный. А тут ступил Добрыня в стольный Киев град, горем раздавленный, как слышит молву о скорой свадьбе Вольги с Настасьей Микулишной. Всем народом честным киевским оттягивали его от Вольги, когда он топил того в реке Смородине. С тех пор у богатырей всё и не заладилось. А как Добрыня заместо Вавилы воеводой стал, так и вовсе Владимир Вольгу при себе оставил, и Святославич отныне князя в путешествиях сопровождает, или с какими его поручениями справляется…
Заинтересовался Илья о каком таком тайном благодетеле Добрыня говаривал, на что ответил Иван, что Добрыня сказывал о том князю токмо, мол, тайна это великая. Не раз уже спаситель тот возвращению русичей поспособствовал…
10
Не минуло и дня после их возвращения с похода супротив хана Воронко, как явился Илья ко Владимиру, дабы поведать ему о своих подозрениях в адрес купца новгородского. Но вошёл только в палаты он княжие, как увидел, что сидит Садко подле Владимира, и рассказывает тому о своём возвращении из Сарая, сердца ордынского. Молвит он, что явился от хана верховного с обещанием оного вечный мир блюсти с князем Владимиром.
– Вот и наш славный молодец! – Вышел на встречу Владимир к Илюшеньке. Увидел Илья, что князь хоть и весел духом был, но хворь не ушла от него никуда, на ногах своих еле стоял он. – Только помянул тебя, братец мой названный, – указав перстом на Садко, воскликнул он, – как явился ты тот час же к нам.
– Так и есть всё во истину, – добавил Садко. – Коль ни помощь твоя непосильная, то ерём постылый не сбросить нам. – Глаза его радостью светятся, но увидел Илья в них ещё кое‑что – знал Садко зачем Илья к князю пожаловал, точно знал…
Что ответить мог тут отрок муромский? И пошёл восвояси он, понурив своею головушкой…
А с колокольни смотрел Левонтий в след ему, головой качая наполненной думами в цвет одеянью своему чёрноризному. Только скрылся Илья в конюшне, как явился на зов батюшки витязь Алёшенька.
– Сын мой, кровинушка, – начал Левонтий. – Ты прости меня, оторвал тебя от жены твоей. Но не мог я долго ждать. Дошли до меня вести страшные. Рассказали мне княжьи лекари, что непростая хворь напала на князя нашего – а суть сглаз волхованием посланный…
Закрались в души Алёши вдруг подозрения…
– А ведь ничего подобного издавна не было, как вера христова изгнала с Руси порядки языческие. Но явился лишь отрок сей, веру нашу не отринувший, так дела твориться начали чёрные…
– Что‑то в
