Сергей Есенин. Казнь после убийства - Виктор Кузнецов

А. Наружный осмотр

1) Труп раздет; 2) возраст по наружному виду — 50 лет; 3) роста среднего, телосложения умеренного, питания также; 4) общий цвет конечных покровов мертвенно-бледный, на спине и ягодицах сплошные фиолетовые пятна, такие же пятна на нижних конечностях; 5) трупное окоченение выражено в верхних и нижних конечностях и жевательных мышцах — значительно; 6) волосы на голове русые с небольшой проседью, длиною до 10 сант., такого же цвета усы и небольшая бородка; 7) глаза полуоткрыты, зрачки равномерно расширены, роговицы тусклые, признак лярше явственно выражен, соединительная век с точечными красными пятнами розового цвета; 8) губы синеватого цвета, рот полуоткрыт, язык между зубами…»

Не будем утомлять читателей подробностями. «Наружный осмотр» включает 14 пунктов. «Внутренний осмотр» -11. Затем следуют подписи Гиляревского и понятых (Симоненко и Субботин). Вероятно, Николай Родионович Симо-ненко являлся помощником врача. Далее идет «мнение» судмедэксперта: «На основании данных наружного осмотра и вскрытия трупа заключено, что смерть Виттенберга последовала от асфиксии (задушения[153]) путем прекращения доступа воздуха в воздухоносные пути чрез сдавливание шеи веревкой, на что указывает присутствие на трупе странгулационной борозды, имеющей прижизненный характер (см. п. 14), равно как обнаруженное при вскрытии полнокровие внутренних органов (вп. 17,18,19), характерное для смерти от задушения. Положение найденного по данным дознания трупа, а также отсутствие знаков борьбы на трупе дают основание заключить, что в данном случае было самоубийство чрез самоповешение, найденное при вскрытии. Найденное при вскрытии вдавление мозга (п. 26) представляет последствие старого воспалительного абсцесса (нарыв) и прямого отношения к смерти не имело.

Суд. Мед. Эксперт Гиляревский».

Сравнение безграмотного сочинения «московского» акта (с точки зрения принятого тогда стандарта) с документом на подобную тему, написанным Гиляревским (про-шло всего 10 дней), убедительно доказывает: попавшая в поле зрения есениноведов фальшивка (кем и когда подброшенная?) не выдерживает критики. Терминология, стиль, форма «дезы» заставляют думать: Гиляревский не имел к ней никакого отношения.

Судьба вдовы судмедэксперта, Веры Дмитриевны Гиляревской(р. 1871), дочери русского адмирала Д. 3. Головачева и дворянки Л. Е. Гессен, косвенно подтверждает, что у ее беспартийного мужа отношения с Советской властью были отнюдь не соглашательско-доверительными. 21 марта 1933 года Веру Дмитриевну, работавшую перед тем машинисткой в университете, как «социально чуждый элемент», постановлением Особого совещания при народном комиссаре внутренних дел СССР выслали в Воронеж. Дальнейшая ее судьба неизвестна. В ее следственном деле (№ 23/170, следователь Ленинградского УНКВД А. Повассер, бригадир Линде) привлекают два момента. Составлявший справку-донос участковый инспектор (подпись неразборчива) 2-го отделения милиции писал о «подопечной»: «Политически развита, поведение на дому: ведет себя скрытно, ни с кем не разговаривает…» Может, В. Д. Гиляревской было известно об использовании фамилии мужа в грязном деле. Есть слабая надежда получить ответ на этот вопрос в ее письмах (если они сохранились) к родственникам, эмигрировавшим в Италию и Францию (на допросе она говорила о переписке и даже называла адреса). Среди ее корреспондентов — племянник, князь Багратион-Мухранский Георгий Александрович (обосновался в Париже), с именами кровных потомков которого ныне связаны шумные толки о восстановлении в России монархии. Согласитесь, неожиданный поворот есенинского сюжета!

Продолжим медицинский аспект темы.

Позвольте, будут защищаться последователи версии самоубийства поэта, ведь фамилия Гиляревского стоит на «Свидетельстве о смерти», а оно выдавалось родственникам усопшего, которые могли навести у врача какие-либо справки — и тогда…

Утверждаем: Гиляревский даже не подозревал об использовании своего имени во всей этой кощунственной акции. Заметьте, в газетах конца 1925 — начала 1926 года и много позже фамилия судмедэксперта в связи с «делом Есенина» совсем не упоминается. Он так и умер, не ведая о покушении на свою репутацию.

Глава 14. Травля

Есенин не должен был появляться в Ленинграде, так как, повторяем, находился под судом и дал подписку о невыезде из Москвы. Город на Неве не был его любимым пристанищем. Рассчитывать на то, что Илья Ионов (Бернштейн) поручит ему руководство русским журналом — сказочка для наивных! Илья Ионович терпеть не мог отечественных изданий с русской национальной «закваской» (пример с «Русским современником»).

Доказано, что нога поэта не ступала в «Англетер», все заявления на сей счет оказались на поверку лживыми. Мы уверены, что он находился в арестантской (проспект Майорова, 8/23), где его четверо суток допрашивали, возможно, пытали, а затем убили (читайте об этом далее) и потащили мертвое тело в гостиницу, где и свершилась кощунственная акция самоубийства.

Об убийцах чуть позже, сейчас же о том, что, кроме побега из СССР, могли инкриминировать Есенину. Перво-наперво антисоветскую пропаганду. Его высказывания «на [каждом углу» (на эту тему говорил прозаик Андрей Соболь, распространялся Демьян Бедный). Литератор Степан Скиталец (Петров) вспоминал в 1921 году об одном из собраний литературных объединений пролетарских писателей: «Есенин долго слушал пролетарские речи и, наконец, попросил слова. Все насторожились: к этому времени за Есениным уже укрепилась слава профессионального скандалиста».

«— Здесь говорили о литературе с марксистским походом, — начал он своим звенящим голосом, — никакой другой литературы не допускается! Это уже три года! Три года вы пишете вашу коммунистическую ерунду! Три года мы молчали! Сколько еще лет вы будете затыкать нам глотку?»

Интернациональные грезы о «мировой революции» давно покинули поэта. «Я тоже за Советскую власть, — говорил он критику Воронскому, — но я люблю Русь. Я — по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет».

Есенин все более остается недовольным «новой» пролетарской поэзией. На эту тему пишет статью «Россияне» (не закончена), в которой изливает оторопь по поводу пошлости современной действительности. «Не было омерзительнее времени в литературной жизни, в котором мы живем, — возмущается он <… > Уже давно стало явным фактом, что как бы ни хвалил и ни рекомендовал Троцкий разных Безыменских, — пролетарскому искусству грош цена <… > Крепко достается и «картофельному журналистику» Льву Сосновскому, преследовавшему поэта при жизни и после смерти.[154]