Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев

Но уже начиная с августа тон писем и прошений Алексея Фроловича Филиппова резко меняется, и если бы не подпись, то и не определить, что они исходят от секретного осведомителя самого Ф. Э. Дзержинского. Вполне можно было бы принять эти послания за слезные прошения обыкновенного арестанта…

«Вот уже месяц как я арестован в Москве по телеграмме Урицкого. Теперь после пребывания на Гороховой в вони, среди жуликов и авантюристов, после сидения в «Крестах» без допроса меня перевели на Гороховую; продержали 8 дней и вновь направили в Предварительную…

За что?! За что?! За будто бы юдофобскую пропаганду какого-то Злотникова, которого я раза два видел два года тому назад!..

Почему мое отношение к государственному строю в прошлом, выразившееся в многочисленных процессах по 129-й статье, и присуждение к одному году крепости не засчитывается, а донос какого-то Снежкова-Якубинского, который попал к Урицкому на службу, заслуживает доверия? (Курсив мой. — Н.К.)

Если есть сила в проклятиях, я их несу всем…

В эти годы, с седой головой, я так юношески верил в Вас, Ленина, в работу Комиссии, в необходимость своей работы и на почве финансовой, и в практическом духе, и в торжество демократических начал, народных, ярких, русских.

И теперь видеть, что отвержен, и при общем издевательстве надо мной я должен переживать помимо личных горестей еще и горечь разочарования во всех, даже в Вас…

Не могу снести этого, плачу как ребенок, когда пишу письмо — жизнь кончена, ее больше нет»{240}.

Я цитирую сейчас прошение, написанное Филипповым 5 августа Ф. Э. Дзержинскому, не только для того, чтобы еще раз продемонстрировать, каким действенным было томление арестанта по методу Байковского.

Нет.

Метод Байковского действовал так разрушительно, что даже человек, хорошо знакомый с порядками, царящими в чекистских застенках, сбивался, теряя ориентацию.

Очень скоро и Алексей Фролович Филиппов уверовал, что именно по подозрению в причастности к погромной деятельности и привлечен он.

Сбивались, теряли ориентацию и его благодетели, и на всякий случай они стремились отмежеваться от тайного агента, заподозренного в погромной работе.

Вот письмо, направленное Урицкому на бланке комиссариата юстиции.

«Многоуважаемый Моисей Соломонович!

Препровождаю Вам полученное мною от А. Ф. Филиппова из тюрьмы письмо.

С своей стороны, ввиду его ссылки в письме на меня добавлю, что у меня нет никаких данных, изобличающих Филиппова в чем-либо, но во всех случаях, когда он ко мне обращался по делам, он производил на меня впечатление человека с задними мыслями, стремившегося обслуживать интересы не наши, о чем он говорил, а других лиц (имею в виду не политику, а экономику).

С товарищеским приветом

Жалко, конечно, что Н. Н. Крестинский не написал подробнее о наших интересах в экономике, но, видимо, М. С. Урицкий и так знал о них…

Постепенно в письмах А. Ф. Филиппова все явственней, рефреном, начинает звучать одна и та же просьба: «Прошу, чтобы Урицкий меня лично принял», «Сделайте детальный допрос в Вашем присутствии!» — молит он Урицкого.

«Чего я хочу от Вас? — пишет он Н. Н. Крестинскому. — Урицкий человек большой энергии и еще большей самостоятельности… Поэтому я не прошу Вас оказать на него какое-либо воздействие и не прошу о содействии, но прошу о том, чтобы Вы, памятуя, сколько я Вам надоедал в Комиссии и через Комиссию финансовыми записочками (а еще раньше Пятакову), обратили по телефону внимание т. Урицкого на одну мою просьбу, которая вполне скромна, на просьбу о том, чтобы он меня лично принял, вызвав из «Крестов». Мое будет счастье, если я достаточно честен и прав — Урицкий быстро ориентируется…»

Урицкий действительно ориентировался довольно быстро.

Несмотря на все просьбы, он так и не принял Филиппова.

И уже само это — вообще-то Урицкий принимал всех, от кого рассчитывал получить нужную информацию, — загадочно и непостижимо.

Но на самом деле ответ на вопрос прост, и его дал сам Филиппов в письме, адресованном Дзержинскому:

«Обвинять меня в юдофобстве или участии в «Каморре» — чепуха.

Во-первых, я уроженец Могилевской губернии, с детства привыкший к евреям.

Во-вторых, до сих пор мои лучшие друзья в Петрограде — все некрещеные евреи.

А в-третьих, самое главное, что, конечно, не приходится выставлять, то, что я сын кантониста, еврея, крещенного при Николае I под фамилией Филиппов»{241}.

Видимо, чтобы доказать Урицкому, что он является таким же, как сам Урицкий, евреем, и стремился попасть к нему на допрос Алексей Фролович.

Он не понимал только одного.

Не понимал, что Урицкий вполне осведомлен о его еврейском происхождении и не принимает его только оттого, что не хочет, чтобы все знали, что он осведомлен об этом.

Филиппов — это тоже было известно Моисею Соломоновичу! — был связан с весьма влиятельными сионистскими кругами. Урицкий знал, что помимо Дзержинского Филиппов работал и на Парвуса, участвуя в осуществлении его афер.

Пока Филиппов, пусть и по ошибке, был заперт в тюрьме как погромщик, Моисей Соломонович мог не опасаться осложнений в отношениях с этими кругами. Все можно было объяснить ошибкой.

Другое дело, если бы Урицкий держал Филиппова в тюрьме, уже зная, на кого тот работает.

Конечно, Урицкий играл с огнем…

Но хотя он и сам понимал это, другого выхода у него не было.

Алексею Фроловичу Филиппову, бывшему идеологу русского патриотического движения и сыну кантониста, банкиру и стукачу Феликса Эдмундовича Дзержинского, так и не удалось попасть на прием к Моисею Соломоновичу Урицкому, чтобы лично объяснить, кто он такой…

Освободит Филиппова из тюрьмы сам Феликс Эдмундович, и случится это после того, как Моисей Соломонович Урицкий, переиграв, перехитрив самого себя, будет убит Леонидом Иоакимовичем Каннегисером.

Тогда, 3 сентября, и подпишет Глеб Иванович Бокий постановление об освобождении Алексея Фроловича Филиппова, а 9 октября по постановлению, подписанному Антиповым, с тайного агента будут сняты все обвинения в русском патриотизме…

«Гр. Алексей Фролович Филиппов был арестован, как заподозренный в причастности к организации «Каморры» (зачеркнуто. — Н.К.) «Союза спасения Родины».

Установлено, что гр. Филиппов к «Союзу спасения Родины» никакого отношения не имеет и от предварительного заключения 3 сентября сего года освобожден».

Нам редко приходится соглашаться с мнением воспитанников Моисея Соломоновича Урицкого, но с их выводом, что Алексей Фролович Филиппов никакого отношения к спасению Родины не имеет, согласимся и мы…

Разве только добавим, что и ранее не имел он никакого отношения к этому делу. Как; впрочем, и некоторые другие деятели русского патриотического движения…

Глава восьмая

ЗАГАДКИ 6 ИЮЛЯ

Изучайте биографию Блюмкина, потому что биография Блюмкина — история нашей партии.

Говорить о Дзержинском-чекисте — это значит писать историю ВЧК.

Когда прослеживаешь операции, подготовленные ВЧК в 1918 году, бросается в глаза странная осведомленность газет о самых тайных планах чекистов Дзержинского и Урицкого.

Мы уже говорили, что об убийстве Моисея Марковича Володарского питерские журналисты узнали, когда Володарский, мечтая спастись, судорожно разыскивал по всему городу Григория Евсеевича Зиновьева…

Ну а о том, что чекисты убьют немецкого посла графа Вильгельма Мирбаха, «Петроградская правда» сообщила еще 24 мая 1918 года.

Правда, тогда в статье «Провокаторские приемы» сообщалось, что Мирбаха убьют московские аристократы (Куракин, зять Столыпина Нейдгарт), чтобы «этим провокаторским покушением вызвать против рабоче-крестьянского правительства поход германских империалистов».

«Петроградская правда» чуть-чуть ошиблась.

Сотрудники секретного отделения ВЧК Я. Г. Блюмкин и Н. А. Андреев убили графа Мирбаха, выдавая себя не за московских аристократов, а за членов партии левых эсеров.

О Николае Андрееве мы не знаем почти ничего, а вот Яков Блюмкин личность чрезвычайно примечательная.

Точно неизвестно место и год его рождения…

Одни считают, что родился Симха Янкель Блюмкин в 1898 году в местечке Сосница Черниговской губернии, другие переносят рождение чекистского авантюриста в Одессу на март 1900 года.

Симху-Янкелю не было и семи лет, когда от сердечного приступа умер его отец — Герша Блюмкин.

Кроме трех детей, он ничего не оставил вдове, и за обучение Симхи Янкеля в одесской Талмуд-торе платила еврейская община Одессы. Однако ни Талмуд, ни другие науки будущего террориста не увлекли, и, закончив училище, он поступил учеником в электротехническую мастерскую Ингера. Впрочем, починка электропроводки тоже не заинтересовала его.