Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Нет, — откликнулся Штайн. — Никогда. Вы не станете мне верить, майстер инквизитор, но я верный католик, и никогда за всю мою жизнь мне не приходило в голову обратиться к чему-либо иному. Я никогда не помышлял, не допускал мысли о сотрудничестве с подобными силами — ни ради выгоды, ни по какой-либо еще причине.

— Да полно, — укоризненно возразил Курт. — При столь обширных сведениях — и не проверить их подлинность, не увериться, не попытаться увидеть своими глазами…

— Любопытно ли мне было? О да. Отрицать не стану. Сознаться, вы сказали… Сознаюсь. С целью прибытка, получения каких-либо сил в свое распоряжение, власти или чего-либо подобного — нет, этого я никогда не желал. Ради любопытства? Здесь признаюсь: да. Думал. Ведь есть в этих руководствах всевозможные обряды, не имеющие иной цели, кроме лишь только посмотреть, увидеть — и все. Да, я не раз думал о том, что — одним бы глазком…

— И что же — неужто вот так ни разу?

— Ни разу.

— Отчего же?

— Боязно, — пояснил Штайн с вялой полуулыбкой. — Я уж не мальчик, майстер Гессе, кое-что видел в своей жизни и понимаю: так просто ничего не дается. И уж тем паче — знание. Что, если я увижу там нечто, могущее ввергнуть меня в безумие? Или, быть может, какая-то часть моей души проникнется тем, что узрит? и я захочу пойти дальше?.. В каждом из нас таится дьявольское семя, лишь дайте ему благодатную почву — и взрастет. Человеку часто по душе все темное и запретное — еще со времен Адама и до наших дней, с их распутными домами, притонами и смертоубийством; думаю, многим из благополучных горожан это понравилось бы, испытай они подобные забавы хоть раз. Я человек, и я слаб. Я в себе не уверен — настолько.

— Так для чего было тогда все это? К чему, помимо медицинских изысканий, интересных и, быть может, нужных вам как лекарю, вы увлеклись и этим, что даже богословием назвать трудно?

— Услышав незнакомое слово из уст собеседника, майстер Гессе — неужто не спросите, каково его значение?

— Лишь только из интереса?

— Есть в нашей жизни то, о чем хотелось бы знать больше. Согласен, многим не любопытно ничто, кроме нужного на сей день, нужного для жизни, пропитания и не более… Но все это приходит потом. А детьми — мы спрашиваем у матери, почему бегут облака, пенится вода у мельницы, отчего зимою не бывает дождя и что скрывается там, за дождем и облаками. Жизнь вынуждает нас вскоре начинать думать о другом — о всходах, ценах, хозяйстве — но кое-кого из нас все еще продолжают занимать вопросы «что» и «почему».

— Вот поэтому у тебя столько работы, — подвел итог стриг, и Курт невесело усмехнулся, качнув головой:

— Да, господин профессор, здесь барон прав. Некоторые «почему» и особенно «что» — крайне опасны.

— О, я не стану спорить, — согласился Штайн, по-прежнему не поднимая глаз. — Я осознаю это. Именно потому, узнав, отчего дождь не льет зимою, я не думал, как добиться того, чтобы лил. Именно потому я и не допускал мысли пойди дальше, чем простое собирание фактов.

— И их систематизация, — продолжил Курт; старик кивнул. — Причем весьма неплохая. Довольно разумные заключения и примечания, соотношения и выводы… Интересные переводы уже известных трудов… Как я понимаю, вы знаете греческий?

— Не сказал бы, что в совершенстве, однако…

— Я видел также — у вас незаконченный труд?

— Да, — вздохнул Штайн болезненно. — И не один. Я всегда боялся, что не успею сделать многое из всего задуманного мною; и даже если б за мною не явились вы, майстер Гессе, все равно — слишком мало лет отпущено человеку для свершения всех его дел.

— Не поспоришь, — тихо согласился фон Вегерхоф, и Курт выразительно кашлянул, призывая его к сдержанности.

— Полагаю, при наличии толковых помощников вы успели бы многое, — заметил он; Штайн кивнул, на мгновение лишь вскинув к нему глаза:

— И с этим спорить трудно. Однако таковых нет, и — я их даже не искал. Толковых, как вы сказали, найти сложно, а кроме того… За собственную выдержку я поручусь, но где уверенность в том, что, найдись такой — и он не возжелает погрузиться дальше? А если — не испугается, как я, если увлечется недозволительным? А кроме того, даже если сорвусь и я сам, если увлекусь, если погублю свой разум, душу — я погублю лишь свою. И на моей совести не будет гибели других.

— Что же, в таком случае, вы намеревались сделать со своей библиотекой, когда поняли бы, что дни ваши сочтены? Оставить как есть, здесь, в лаборатории? Доступной для прочих, за кого вы не поручитесь? Или — что?

— Вы не поверите, майстер Гессе, если я скажу — что, — вздохнул старик, и Курт приглашающе повел рукой:

— Прошу. Изложите. Я многому могу поверить, вы удивились бы.

— Я собирался написать донос на себя — в ближайшее отделение Конгрегации, — пояснил Штайн смущенно. — Мне приходило в голову сжечь все свои труды самому — хотя бы самые опасные из них — но даже на такие у меня не поднимется рука. Я надеялся, новая Инквизиция разумно распорядится собранным мною знанием после моей смерти, а если и нет — то это будет не моих рук дело. Если бы ваши служители явились за мною, пока я еще жив…

— Живым не дались бы, верно? — договорил фон Вегерхоф и, снова услышав в ответ тяжелый вздох, качнул головой: — Ведь это прямая дорога в Преисподнюю.

— Сущность людская, господин барон. Нас более пугает то, что есть сейчас и здесь; а здесь — ваш друг и его сослужители. Ад на земле. Не знаю, Господне ли это наказание за мою излишнюю пытливость — то, что этот ад мне все же уготован…

— Ну, полагаю, мы обойдемся чистилищем, — возразил Курт и, когда взгляд старика поднялся снова, кивнул: — Вы верно поняли. Новая Инквизиция, как вы ее назвали, действительно предпочитает знанием распоряжаться как можно разумнее; насколько хорошо у нас это выходит — покажет время… А уж носители знания (разумные носители) — немалая редкость.

— И… — осторожно проронил Штайн, — что же это значит?

— Это значит, господин профессор, что я не могу оставить вас, как прежде (ведь вы это понимаете?), просто развернуться и уйти…

— Я понимаю.

— Однако я не стану и арестовывать вас, заключая в тюрьму в ожидании казни. Живите, как жили. Занимайтесь тем, чем занимались… Вот только с препарациями — поосторожней, будьте любезны. Я уверен, мое руководство не станет возражать против них, ибо польза от них несомненна, судя по вашим записям; полагаю, вместе мы сумеем что-нибудь придумать. Вероятно, что и те самые помощники, которые достаточно толковы и достаточно сдержанны — они тоже будут.

— То есть… не совсем понимаю… Вы меня что же — сажаете на крючок, майстер Гессе?

— Увы, — кивнул Курт. — Иной выход — не думаю, что он вам по душе. Что же вам, однако, не нравится? Будут ученики, которым вы сможете передать свое знание, будут люди, которые сумеют им верно распорядиться, будет финансирование, что немаловажно, для ваших исследований…

— Нет-нет, — поспешно возразил старик, — я вполне доволен, это… Это не то, что я ожидал — в том смысле, что я приятно удивлен тем фактом, что остаюсь в живых.

— И еще одно. Вы, прежде всего прочего, лекарь; и если к вам однажды постучится в дверь человек со Знаком (следовательским, курьерским, каким угодно) — вы окажете ему требуемую помощь немедленно, скорее всего, безвозмездно… и тайно, если это будет нужно. Условимся так?

— Конечно, да, но… Но я по-прежнему должен городу круглую сумму, и мою лавку могут отнять в любой день, посему…

— Ваши долги я оплачу, — вмешался фон Вегерхоф. — Это не беда. Майстер Зальц, кроме того, находится со мною в отношениях… деловых; полагаю, я сумею добиться того, чтобы к вам не цеплялись особенно и в будущем. Если же у вас возникнут затруднения снова — прошу вас, не дожидайтесь новых конфликтов с ратом и обращайтесь ко мне. Посмотрим, что я смогу для вас сделать.

— Вот оно что… — проронил Штайн, глядя на стрига с откровенным состраданием. — И вы у них на крючке, господин барон… Интересно было бы знать, что натворили вы.

— Вам ведь известно, как я люблю интересные книги, господин профессор, — с неподдельным смущением развел руками фон Вегерхоф, и старик понимающе кивнул. — Не меньше, чем вы, и лишь чуть менее увлекательные, чем ваши… Кстати сказать — вы ведь позволите мне навестить вас еще несколько раз и просмотреть те из них, что хранятся в вашей лаборатории?

— Конечно, — немедленно отозвался Штайн почти с радостью, — и вы, и майстер Гессе — когда вам будет угодно, я с удовольствием поделюсь всем, что знаю. В одном вы были правы, майстер инквизитор — это ужасно, когда некому рассказать, не с кем поделиться всем тем, что сумел накопить, сберечь, увидеть… Приходите. Читайте, смотрите, спрашивайте — я к вашим услугам.

— Кое-что я спрошу уже сейчас, — кивнул Курт, доверительно понизив голос. — Господин профессор, раскройте секрет — как вы сделали то, что я видел в склепе? Что это было?