Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

Ивана Молодого в народе жалели, все помнили, как он вопреки отцу не убоялся хана Ахмата, не отступил на Угре, не дал Русь в трату. Шептались, что наследника отравили, и что тут не обошлось без грекини. Великую княгиню Софью в народе не любили, считали ее злохитривой, корили за приехавших с нею алчных греков, поминали, как бегала она от татар на Белоозеро. Бабы жалели молодую вдову, и вот уже пошла гулять сказка про Елену Прекрасную, Ивана-царевича и про злую мачеху. Кивали и на иноземцев, каковых на Москве развелось во множестве. В кабаках шептались: лечил-то кто? Жид! А жиды самого Христа распяли!

Смерть наследника стала для государя тяжелым ударом. При жизни Иван Молодой нередко перечил отцу, но только теперь, когда его не стало, великий князь понял, кем для него был старший сын. Рушился порядок престолонаследия, и теперь он все чаще задумывался над тем, кому передавать сшитую на скорую руку огромную державу, кого объявить наследником — внука Дмитрия или старшего сына от Софьи Василия? Шестилетний Дмитрий был разительно похож на отца, и, глядя на него, государь невольно теплел душой. Одиннадцатилетний Василий внешне пошел в мать, такой же черноглазый и толстогубый, смотрел исподлобья, дичился отца. Выбор был трудным вдвойне, ибо государь знал, что, выбрав одного, он обрекает на верную смерть другого. А тут еще снова возбудились притихшие было братья — удельные князья Андрей Углицкий и Борис Волоцкий. Соглядатаи докладывали, что Андрей прилюдно объявляет, будто бы у него больше прав на московский стол, чем у малолетних Дмитрия и Василия. Грозная тень усобицы вновь нависла над страной.

От мрачных мыслей государь потянулся к вину. На пирах нередко засыпал, и напуганные гости переходили на шепот, дабы не разбудить державного. Очнувшись, обводил присутствующих мутным взором и снова погружался в дрему. Подходила с утешением великая княгиня Софья, но он угрюмо отворачивался, чуя ней тайное злорадство. Родив Ивану Васильевичу дюжину детей и своими руками вылепив из ордынского данника великого государя, Софья Фоминична рассчитывала на то, что резной трон из слоновой кости, который она привезла в Москву в качестве приданого, теперь по праву будет принадлежать ее старшему сыну.

Чувствуя охлаждение мужа, Софья к месту и не к месту напоминала ему о своем царском происхождении, еще больше усиливая его раздражение. Безошибочным женским чутьем великая княгиня вдруг почувствовала соперницу. В последнее время муж слишком часто захаживал во дворец снохи Елены Стефановны. Молодая вдова после смерти мужа стала еще краше, печаль придала ей ту самую незащищенность, на которую так падки сильные мужчины. Снедаемая тревогой Софья обратила взор к Русской православной церкви, как к своей последней надежде. Но и тут было неладно.

2

Старец подмосковного Симонова монастыря Досифей привечал дорогих гостей. Два его знатных племянника Федор и Иван Волк Курицыны в кои-то веки сподобились навестить родича. Обиды на братьев старец не держал, ибо ведал, как высоко они ноне взлетели. Вот и теперь сразу дали понять, что приехали не просто так. Первым заговорил Федор:

— Мы, отче, к тебе с государевым делом. Митрополичья кафедра с весны вдовствует. Ты ведь хорошо знал покойного владыку Геронтия?

— Как не знать, — словоохотливо отозвался Досифей. — Он нашу обитель окормлял, покуда в митрополиты не вышел. И после к нам часто наведывался. Великого ума был человече.

— Ума, может, и великого, да только строптив был не в меру, — буркнул Иван Волк.

— Пора нового владыку ставить, — продолжал Федор.

— Пора, давно пора! — подхватил Досифей. — Безначалие худо, и многоначалие мало лучше. Вот только кого архиереи выберут? Честь великая, но и бремя тяжкое! Где такого мужа найти?

— Есть такой муж, и далеко искать не надо.

— Кто ж таков?

— Архимандрит вашего монастыря Зосима Брадатый!

— Охо-хо-хо! — залился старческим смешком Досифей. — Наш Зосимка? Да у него митра на голове не удержится, потому как пьет без просыпу. Голоусых иноков в келью к себе таскает. Срам! Глядя на него, и другие насельники бесчинствуют, не зря говорят: игумен — за чарку, братия — за ковши. Я вам хуже скажу: безбожник он!

— Будто бы! — поморщился Иван Волк.

— Сам слышал. Днесь напился как грецкая губка и говорит: думаю я, отцы мои, что нет ни Царствия Небесного, ни Второго пришествия, ни воскресения мертвых. Кто умер, тот умер; дотоле и был, пока жил на свете. Каково?!

— Мало ли что сбрехнешь по пьяному делу, — спокойно возразил Федор. — А что вино пьет, так еще Владимир равноапостольный говаривал: веселие Руси есть пити.

— От меня-то что надо? — напрямую спросил Досифей.

— Хотим, чтобы ты на Соборе Зосиму в лучшем виде представил. Тебя архиереи знают, твоему слову поверят.

— Нет, племяши, — решительно ответил Досифей. — Не возьму грех на душу.

— Послушай-ка, дядюшка! — Взгляд Федора стал жестким. — Мы ведь не сами от себя пришли. На то есть государева воля, а он, как тебе ведомо, первый покровитель вашей обители. Много чего вам дал, но может и назад забрать, ежели против него пойдете. А вы себе нового архимандрита выберете, трезвого да безгрешного, навроде тебя.

Досифей надолго замолчал. Потом нехотя буркнул:

— Ладно, быть по сему.

3

В конце сентября в столицу съехались архиереи Русской православной церкви, чтобы соборно избрать Митрополита Московского и всея Руси. Прибыли все, кроме Новгородского архиепископа Геннадия Гонзова. Загадочное отсутствие главного претендента на митру стало первой неожиданностью.

Ранним утром соборяне гуськом втянулись в Боровицкие врата, дивуясь величественному виду строящегося Кремля. Миновав белоснежный Успенский собор, подошли к пахнущей свежей известкой Большой Золотой палате. Поднявшись по высокому мраморному крыльцу, очутились в огромном зале. В большие витражные окна глядело осеннее солнце, даря людям прощальную ласку. В красном углу возвышался государев трон, ступенью ниже стояло кресло будущего митрополита.

Двери распахнулись, и в палату торжественно вступил великий князь, сопровождаемый молодыми рындами в атласных одеждах с топориками в руках — еще одна московская новина. За ним чинно вошли думские бояре, дьяки и воеводы, все в парадных шубах, невзирая на жару. В огромной палате сразу стало тесно и душно. Неслышно отворилось малое оконце, расположенное под самым потолком. Там, из тайной комнатки, зорко наблюдала за происходящим великая княгиня Софья.

Начали с общей молитвы. Помянув усопшего Геронтия, приступили к выборам. По