«Если», 2000 № 03 - Роберт Уилсон

Припоминаю я и то, что тем же вечером прочел ее личное дело. Уже давно я взял за правило никогда не заглядывать в школьные досье до того, как познакомлюсь с ребенком поосновательнее, но в этот раз меня, должно быть, подвиг на это странный контраст между уверенным тоном девочки и ее внешним видом. Из личного дела я узнал, что Келли жила с матерью и приемным отцом в автогородке к западу от главного шоссе — на стоянке прицепов-трейлеров. В деле имелась и желтая карточка — «горчичник», вложенная туда еще преподавателем второго класса. В карточке говорилось, что родной отец Келли отбывает срок, который заканчивался, кстати, в том же году, и что папаша лишен родительских прав за жестокое обращение с дочерью. Когда я заглянул в единственный имевшийся в деле отчет инспекторши социальной службы округа, побывавшей в доме Келли, то между строк этого документа, написанного холодным, бюрократическим языком, прочел, что мать вовсе не стремилась оставить дочь у себя, а просто подчинилась решению суда. Очевидно, догадался я, это был один из тех не столь редких случаев, когда каждый из родителей старается использовать суд, чтобы «заново устроить свою жизнь». В данном случае проиграла мать, и суд назначил ее официальным опекуном девочки. Желтая карточка в деле означала, что Келли запрещается покидать территорию школы вместе со своим родным отцом и разговаривать с ним по телефону, если он позвонит; в случае же, если папаша будет замечен вблизи школьной игровой площадки, учителю или дежурному воспитателю предписывалось немедленно уведомить об этом директора школы и/или вызвать полицию.

Такие карточки-предупреждения имелись в делах слишком многих наших учеников.

Впрочем, торопливая запись, сделанная рукой преподавательницы, учившей Келли в четвертом классе, гласила, что ее «настоящий отец» погиб в автомобильной катастрофе предыдущим летом, и следовательно, «горчичник» можно было игнорировать. Рукописное добавление внизу отпечатанного на машинке листка с комментариями социального работника извещало также, что так называемый отчим Келли Дэйл на деле является просто сожителем ее матери и выпущен на свободу с испытательным сроком. А сидел он за ограбление ночного магазинчика в Арваде.

Что ж, обычное досье.

Зато в маленькой Келли Дэйл обычного было маловато. В эти последние несколько дней я понял, насколько странным оказалось наше общение. Мне нелегко припомнить лица и имена других моих учеников, потому что перед мысленным взором стоит только исхудавшее лицо Келли Дэйл и ее удивительные зеленые глаза, а в ушах звучит ее тихий голос — ироничный в одиннадцать, саркастичный и вызывающий в шестнадцать. И не исключено, что за двадцать шесть лет работы в школе Келли Дэйл стала моей единственной настоящей ученицей.

И вот теперь она охотилась за мной.

Я очнулся, почувствовав на своем лице тепло костра. В первые мгновения мне показалось, что я все еще падаю, и я невольно вздрогнул, припоминая свои последние минуты — как загнал джип в шахту и как провалился в темноту. Я попытался поднять руки, чтобы снова схватиться за руль, но что-то удерживало их за спиной, да и сидел я на чем-то твердом, нисколько не напоминавшем сиденье автомобиля. Больше всего это «что-то» походило на обычную землю. Вокруг было совершенно темно, если не считать языков огня, плясавших прямо передо мной.

«Может быть, это — ад?» — подумал я, но мне почему-то ни капли в это не верилось, даже если допустить, что я умер. Да и пламя было обычным лагерным костром, обложенным по периметру крупными камнями.

Голова раскалывалась от боли; боль эта эхом отдавалась во всем теле, к тому же меня слегка покачивало, словно я все еще находился в падающем джипе, однако я сделал над собой усилие и попытался разобраться в ситуации. Я находился под открытым небом и сидел на земле в шести футах от большого, весело потрескивавшего костра; кроме того, я был одет в ту же одежду, когда предпринял попытку самоубийства.

— Черт! — сказал я вслух, чувствуя, как голову и мышцы ломит, словно с похмелья. Похоже, я снова сел в лужу. Надрался — и все испортил. Я только вообразил, что въехал на джипе в шахту. Проклятие!..

— На этот раз вы ничего не испортили… — донесся из темноты за моей спиной негромкий, мягкий голос. — Вы действительно въехали в штрек старой шахты.

Вздрогнув, я попытался обернуться, чтобы рассмотреть говорившего, но мне это не удалось. Опустив взгляд, я увидел веревку, которая пересекала мою грудь в нескольких местах. Я был крепко привязан к чему-то, быть может — к древесному пню или большому камню.

Потом я задумался, действительно ли произнес вслух слова «надрался» и «сел в лужу». Понять это было нелегко, поскольку голова продолжала дьявольски болеть.

— Это был интересный способ покончить с собой, — снова раздался женский голос. В том, что говорит женщина, я не сомневался. И что-то в этом голосе показалось мне смутно знакомым.

— Где… вы? — спросил я и понял, что охрип. Одновременно я попытался повернуть голову так далеко назад, как только мог, но наградой мне был лишь неясный намек на движение на границе неверного, красноватого света и ночной тьмы. Женщина, кто бы она ни была, держалась в тени. Зато я увидел, что и впрямь привязан к низкому валуну.

— Может, лучше спросить, кто я? — снова раздался странно знакомый голос. — Будет проще беседовать.

Я ответил не сразу. Слегка насмешливый тон показался мне настолько знакомым, что я был уверен — еще немного, и я вспомню, кому он принадлежит. Кому-то, кто нашел меня пьяным в лесу и привязал…

— Сдаетесь, мистер Джейкс?

«Мистер Джейкс. Этот уверенный тон…»

Я пытался думать, но виски ломило с такой силой, что я невольно затряс головой. Это было похуже, чем самое страшное похмелье.

— Можете называть меня Роландом… — сказал я хрипло и прищурился, глядя на пламя. Я пытался выиграть хотя бы несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями.

— Нет, мистер Джейкс, не могу, — сказала Келли Дэйл, вступая в круг света и опускаясь на корточки между мной и огнем. — Для меня вы мистер Джейкс. К тому же Роланд — глупое имя.

Я кивнул. Разумеется, я узнал Келли сразу, хотя с тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло лет шесть или семь. Я помнил, что в средней школе Келли осветлила волосы и коротко остриглась по панковской моде. Сейчас волосы у нее были по-прежнему светлыми, неровно подстриженными и с отросшими темными корнями, но она больше не зачесывала их наверх «под ирокеза». В одиннадцать ее глаза были большими и яркими; в семнадцать они казались еще больше, и в них тлел тусклый наркотический огонек. Сейчас они выглядели просто большими, а темные тени, залегавшие под нижними веками, теперь совершенно исчезли. Тело Келли тоже не казалось худым и костлявым, каким я помнил его в старших классах. Однако девушка оставалась тонкой, и ее фигуру трудно было назвать женственной — особенно под покровом джинсов и свободной фланелевой рубашки, наброшенной на темную трикотажную фуфайку. Лоб Келли был перевязан красным платком-банданой, и торчащие из-под него короткие волосы смешно топорщились над ушами. Кожа на щеках розовела в пламени костра. В руке Келли небрежно держала большой охотничий нож.