Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары. - Арсений Несмелов

— Эй, кто там?

— Я, — ответил мне спокойный мужской голос.

— Кто я?

— Человек, — последовал столь же спокойный ответ. — А ты кто? Почему так орешь? Лучше иди-ка ты своей дорогой!

И этот нахал добился того, чего он, вероятно, хотел. Я, разразившийся бранью и угрозами, обнаружил себя, то есть что я — офицер, имеющий право его арестовать.

Но и на крики мои он отвечал спокойно, однако уже с угрозой и весьма мрачной:

— Ну что ж, арестуй — сунься-ка ко мне!

Словом, он заткнул мне рот. Я умолк, вертясь вправо и влево, заботясь теперь лишь об одном — не пропустить момента, если негодяй подумает вылезать из-под моста, уж тогда-то я его укокошу! Но тот, видимо, не собирался покидать своего убежища. Теперь он в свое удовольствие чихал под мостом и даже кашлял, крича мне:

— Простудился я тут, будь вы все неладны. Простудился под мостом: сыро, а я не лягушка. Эй ты, дурень, водки у тебя нет ли, — я хорошо заплачу…

Я от ярости скрежетал зубами, но молчал.

«Погоди, дьявол, — думал я, — вот приедет Полин, так мы на тебе выспимся».

Однако Полин должен был прибыть не так еще скоро. Приходилось сдерживаться, терпеть. Отметив себе, что хотя сидящий под мостом и хорошо говорит по-русски, но с акцентом, я продолжал вертеться, боясь упустить момент его попытки к бегству.

В таком положении я, естественно, мало интересовался тем, что делается впереди и позади меня, и поэтому совершенно растерялся, когда неожиданно был атакован несколькими псами, с неистовым лаем бросившимися на меня. Они налетели на меня с той стороны дороги, куда я с Полиным должен был еще следовать, то есть со стороны дома лесника или лесничего, но не с тыла. Я стоял лицом к нападавшим, и это спасло меня от их укусов — я стал стрелять. Один из псов с визгом покатился по земле — он был убит мною; другие отбежали. В то же время я услышал отчаянный женский крик:

— Ах, пан Езус! Матка Бозка!

Затем раздался всплеск, и на секунду я увидел тень человека, метнувшегося в сторону от моста прямо по руслу мелкого ручья. Я вскинул револьвер и нажал гашетку — наган щелкнул, но выстрела не последовало: в его барабане, увы, было только три патрона, и я в горячке и панике все их расстрелял по собакам! Теперь я оказался беззащитен, но, кажется, в относительной безопасности: тот, кто сидел под мостом, кто бы он ни был, — убежал, ко мне же приближалась женщина. Около нее, рыча и сверкая глазами, прыгали две собаки.

— Стой! — крикнул я, поднимая безвредный теперь наган. — Ни с места!

— Зачем пан убил собаку? — спросила женщина, останавливаясь.

— Не разговаривать! — заорал я. — Молчать! Назад, говорят тебе!

— Пан только приказал мне остановиться, — резонно ответила женщина. — Я сестра милосердия и в гостях у своего дяди. Почему пан застрелил нашу собаку?

— Я могу застрелить и вас, — уже спокойнее ответил я. — Вы и ваши псы помогли бежать шпиону!

— Так. Но револьвер у пана уже пустой, и я…

Как эта чертовка хотела закончить начатую фразу? Вероятнее всего — угрозой, это я почувствовал по ее тону, но не успела точнее же, поостереглась, ибо в этот самый момент на мост, чуть не сбив нас обоих, влетел Полин на драндулете. Он даже проскочил мост, и псы занялись им, я же схватил женщину за плечо.

И тогда она, и не подумав вырываться из моих рук, вдруг завопила во весь голос:

— От него пахнет вином… Он пьяный!.. Спасите, спасите!..

— Не ори! — в свою очередь закричал я. — Тебя не режут и не убивают. Ты арестована!

Теперь мы держали ее уже вместе с Полиным, отогнавшим собак. Полин сказал мне:

— Я услышал выстрелы и погнал коня. Это вы стреляли, ваше благородие? Неужто она в вас палила?

— После об этом! Сажай ее в драндулет.

— Так точно. Ну, ты!..

Женщина умолкла и не сопротивлялась. Легко вскочив в экипаж, она лишь сказала:

— И от этого пахнет спиртом: оба пьяны. Вы ответите за то, что так обращаетесь со мною. Я здесь в отпуску, у меня есть удостоверение. Оно в доме моего дяди, и вы обязаны доставить меня туда! — всё это женщина, возмущаясь, выпалила на хорошем русском языке, но с польским акцентом.

Теперь уж и мне надо было назвать себя, что я и сделал.

— Ах, так вы тот самый поручик! — захохотала она. — Тот самый, что заставил своих солдат осматривать зубы у сестер, а потом ездил по госпиталям и просил извинения. Тот самый ненормальный, а сегодня к тому же еще и пьяный!

Этими словами негодяйка убила меня, вышибла почву из-под моих ног. Но всё же я попытался сбить ее с тона, поставив вопрос ребром:

— Что вы делали в лесу? — спросил я. — Одна, в ночное время.

Женщина взглянула на меня с такой ненавистью, что я подумал, что она может меня укусить. И она не ответила, а прошипела в ответ:

— Во-первых, я была не одна, а с тремя собаками, из которых вы одну, перетрусив, убили. А что я делала? Какое вам дело? Ну, например, наслаждалась лесной тишиной, как вы, хотя бы.

— Наслаждалась лесной тишиной! — усмехнулся я. — Нет, голубушка, вы следовали к мосту, под которым вас дожидался шпион!

Мои слова не произвели на нее ровно никакого действия.

— Когда вы начали называть меня на «вы», — ответила она, — я подумала, что ваше опьянение стало проходить… Но я ошиблась, вы продолжаете бредить. Кто видел этого шпиона, кроме вашего больного воображения?

— Я его видел, когда он убегал, — ответил я, стараясь сохранять спокойствие. — Я его видел и говорил с ним, когда он сидел под мостом. Он обнаружил себя, чихнув…

— Чихнув? — женщина даже привскочила на сиденьи. — Всё это пьяный бред, бред ненормального! Милый солдатик, — и она повернулась в сторону Полина. — Ты трезвее твоего начальника, — пожалуйста, запомни, что он говорит: под мостом сидел кто-то и чихал… Обязательно запомни!

Но умный мой Полин ответил кратко, но внушительно:

— Молчи, стерва! Убить тебя мало.

Женщина словно и не слышала грубого солдатского ответа. Она уже снова повернулась ко мне и затрещала:

— Вы, поручик, начитались Конан-Дойля и Пинкертона… Уверяю вас, этим вы карьеру себе не сделаете!

Тут из кромешного лесного мрака блеснул неяркий огонек: мы подъезжали к дому лесника.

VI

Все документы у Ядвиги Станиславовны Оржельской (она так была в них названа) оказались в полном порядке.

Явно торжествующая, сияющая, она сидела сейчас напротив меня — нас разделял стол, на котором кипел самовар с чайником на конфорке и стояла какая-то еда, хлеб и прочее. Пожилая дама («Жена лесника», — подумал я) каменела за самоваром; уже знакомый мне старик метался позади стула пани Оржельской. Наше вторжение в дом произвело впечатление. Старик, хотя и пытавшийся сохранять свою величественность, показался мне испуганным, о том же говорило и выражение лица его супруги.