Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А затем являются ночь и дождь.
Соголон лежит под кровлей, по которой сверху тарабанят водные струи. Звук успокаивает, даже когда становится громче, превращаясь в сотню маленьких барабанчиков. Монотонное гудение накатывает волной, всё глубже погружая тело в сено и ковры; голова при этом всё легче и невесомей, словно кто-то подливает вина. Но всё это обрывает натужный скрип петель снизу. Соголон чутко приподнимается на локте и видит, как дверь конюшни отъезжает вбок, а внутрь врывается веер брызг. Вместе с каким-то мужчиной.
– Соголон, девочка?
Кеме! Перекатившись с краешка постели, она спрыгивает вниз, не успев подумать, а не слишком ли это быстро: еще возомнит чего. При виде такого быстрого и бесшумного приземления Кеме широко улыбается:
– Ого, ты как кошка.
– Не смей меня так называть.
– Но разве это не так? Просто сверхъестественно.
– Что «сверхъестественно»?
– Сигаешь с самого верха. Десять и одна… десять и шесть, семь… Десять и восемь ступенек лестницы – и тут ты раз! Как перышко.
– У тебя всё сверхъестественно.
– Нет, не всё. Только ты.
– Ты, верно, думаешь, что мне нравится всё время слышать, какая я для тебя странная. А я никакая не странная.
– Клянусь богами, девчонка! – Кеме выставляет руки, словно остерегаясь удара, и поворачивает голову прежде, чем она успевает рассмотреть его лицо. – Помнится, я однажды назвал тебя повелительницей лошадей. Но Соголон…
– Да, я выбираю жить в дерьме. Как и каждый волен выбирать себе то, чего захочет.
– Я слышал, тебе недавно не свезло. О, как я тебе сочувствую.
– Не свезло? Словно бы я проиграла в игру? Ну да, если пинок по голове считать за три хода фишки.
– Мне так…
– Твоих сочувствий мне не надо.
– Ну да, конечно, Соголон никогда ничего не нужно.
– Мне нужно одно: чтобы ты прихватил свое зубоскальство и проваливал.
– Да язви ж богов! Что за нрав у тебя!
– Насчет «язви» ты верно сказал.
– Соголон!
– Ну что?
– Я… Ты меня вконец сбила с толку. Даже позабыл, зачем пришел.
– Так уходи.
– Что за странности тебе втемяшились?
– Не знаю. Отличаются ли они от последних, что ты во мне заметил? Единственное, что ты во мне выискиваешь, это странности. Ну-ка, какой бзик Соголон выкинула на этой неделе? Какую новую придурь ты открыл, про которую сможешь поведать своим друзьям в плавучей таверне?
– Клянусь богами, ты несправедливо обо мне судишь.
– Думаю, сужу я обо всех правильно. Впервые за долгие годы.
– На суде Соголон пощады не бывает. Как ты нас накажешь? – спрашивает он с улыбкой.
– Да пошел ты.
– Не говори так со мной.
– А как иначе? По какой щеке ты меня хочешь ударить? Или, может, пнешь? Вот мой живот, на. Или как насчет синяка над левым глазом, чтобы соответствовал тому, что над правым?
– Скажешь тоже.
– Так чего ты хочешь, караульщик? – выкрикивает она.
– У нас пропал Алайя.
– Что?
– Пару дней назад кто-то в таверне обозвал его ведуном за то, что он пишет слова. Мы сказали, что будет безопаснее, если он скроется, а он посмотрел на нас так, будто ведуном его назвали мы, – и вот уже два дня никому не открывает дверь.
– Может, он бежал?
– Такой, как он? На него это не похоже.
– А кто нынче на кого похож?
– Да, сейчас многие таятся.
– Я не о том. Может, на этот раз все подразумевают правду.
– Кто это с тобой сделал? – всматривается в ее лицо Кеме. – Принцесса? За что?
– Да какая разница.
Кеме упорно продолжает смотреть, пока Соголон не отводит взгляда.
– Берему мне говорит, нынче король избавляется даже от львов. Ему нужна собственная императорская гвардия.
– Сангомины?
– Нет. Я. И еще кое-кто, из назначенных Аеси.
– По крайней мере, ты получаешь то, чего всегда хотел. Кланяйся богам.
– Язви богов, Соголон. Я уже просто не знаю, какие нынче времена, – вздыхает он и садится на кучу сена, словно силы враз покинули его.
– Ты по-прежнему считаешь, что сражаешься за правое дело?
– Ты, видно, мало истыкала меня колкостями за одну ночь?
Соголон склоняет голову, но не произносит ни слова. Отчего-то ее притягивает дождь, и она подходит к двери конюшни. Воздух здесь свежий, холодный и густой от брызг. Она закрывает глаза, давая воде омыть ей лицо. За спиной глубоко вздыхает Кеме.
– Боги мудры и боги глупы, – произносит она.
– Звучит как мудрость древней старухи.
– А я знаю, что чувствует старуха в своей древности.
– Наверное, это не приносит тебе счастья?
Соголон смеется.
– Что, угадал?
– Счастливых дней у меня никогда не было.
– Это самое жалостное из всего, что я когда-либо слышал.
– Я не жалею.
– Это ты так говоришь.
– Похоже, мы все здесь по милости принца и принцессы тоже.
– Осторожней. Принц скоро должен стать Королем, а принцесса – Сестрой Короля. Ходит слух, что король уже взял себе новое имя.
«У меня для них таких имен несколько», – думает Соголон, но вслух не произносит.
– Может, те самые люди, что движут тебя на верхи, роют Алайе яму.
– Говори мне, что ты знаешь.
Мысль, вертящуюся на кончике языка, Соголон предпочитает проглотить и не переспрашивать, чего он всё-таки хочет. А голос Кеме по-прежнему подобен течению реки. От дождевых брызг одежда на Соголон намокает, но она по-прежнему стоит там, чувствуя вокруг себя единственный оазис покоя.
– Смотри промокнешь.
– Чего еще ждать от дождя. Только, что он тебя намочит.
– Соголон.
Она вздрагивает. Кеме стоит совсем рядом. Она и не слышала, как он встал. В руке у него шлем, волосы растрепаны. Доспехи делают его более рослым.
– Они ловят ведьм. Ты б знала, сколько женщин строило козни, чтобы Король ушел из жизни раньше срока. Говорят, что…
– Говорит кто? Если есть слова, значит, они от кого-то исходят.
– От людей. Люди говорят, что дни Короля оборвались из-за
