Годы войны - Василий Гроссман

Ели мясо без соли и без хлеба.

70 тяжелораненых, всех вылечили, всех вывезли. Некоторые предлагали отдать раненых на излечение колхозникам, но я не позволил. Всех вывел и вывез. Санитар один придумал выжимать сок из малины и черники — раненые от этого сока хорошо очень поправлялись.

Попал в плен во время разведки наш красноармеец Пашков. Немцы на него нагрузили патроны, сумки, вещевые мешки, велели тащить, а сами пошли налегке. Привели его в штаб. И сразу допрос.

„Кто у вас в лесу командующий?“

„Нет у нас командующего“.

„Сколько вас там?“

„Тридцать восемь“.

„Ты смеешься над нами, мерзавец?“

„Нет“.

„Конину жрете дохлую“.

„Что вы, у нас там мясо, крупа, масло, мед, хлеб“.

После таких ответов его повели три немца на опушку леса, дали лопату: „Копай!“ Выкопал он на сантиметров тридцать. „Хватит с тебя, сдохнешь так! Снимай сапоги“. Прострелили ему оба плеча, он упал, его закопали. Он выполз из ямы, дополз к своим. Его возили по частям, полумертвого, белого, показывали бойцам, и он сам рассказывал. Это очень действовало на бойцов.

Стали издавать газету „За родину“. Вышло пять номеров. Захватили рацию у немцев, давали сводку Информбюро и о подвигах бойцов. Огромный был успех. Редактор — мой адъютант лейтенант Кленовкин. 13 человек пристроились в деревню, к бабам — днем косили, а ночью били немцев. В последнее время мы обнаглели, а немцы боялись: подходили к лесу танки, открывали ураганный огонь, и после этого на полном газу через лес мчались грузовые машины. Коммунисты заняли свои передовые места, а то вначале совершенно стушевались.

Наш военврач неожиданно встретил в лесу своих родственников — шесть человек, бежавших из Минска евреев, со стариками и с ребятишками. Это действительно встретились, как в сказке. Трех девушек мы устроили ухаживать за ранеными. Пристроили еще 12 человек, среди них глубокий старик — еврей с коровой, впряженной в Тележку. И его вывели целым и невредимым. Когда пошли в атаку, они все двинулись за нами.

Трусы говорили вначале: „Большой группой не выйдем, давайте мелкими группками пробираться, так незаметней“. Вообще вначале страха много было. Помню разговор с начальником штаба полка орденоносцем капитаном Лысовым: „Товарищ комиссар, петлицы спорите“. „Неужели вы думаете, что я живым сдамся в плен?“ А в первый день вообще говорили шепотом: „Товарищ комиссар, разрешите доложить, противник!“ А это птицы кричали.

Сперва не мылись, не брились. Я требовал от всех чистоты и сам брился и мылся до утомления.

Личная моя биография простая: красноармеец, потом ротный библиотекарь, потом помощник политрука, затем политрук, политлектор, секретарь партбюро, инструктор, комиссар полка, начальник политотдела, комиссар дивизии, член Военного Совета армии. Сам я мариупольский рабочий. В армии с 1919 года. Стал большевиком после забастовки на заводе в 1916 году.

В лесу ко мне хорошо относился народ. Красноармеец подарил на память вышитый кисет и табачок-самосад, огромная ценность в лесу. Другой говорит: „Я для вас сберег банку консервов“. Я ему сказал: „Дели с товарищами“.

Ну и пришел день проверки, решающий бой. Подтянулись поближе. Винтовки и патроны у всех. 8 пушек 76 мм, 3 противотанковых 45 мм, около 20 станковых пулеметов, 60 ручных пулеметов, ротные минометы. Все люди, которых собрал с такими мучениями. Навалились мы на немцев с тыла, в момент боя вызвали панику, ударили дружно: убили 1500 человек, разбили 100 машин, 130 мотоциклов, две зенитных батареи и один артиллерийский дивизион. Кричали „ура“ так громко, что Конев за шесть километров слышал. Трех офицеров один боец спугнул криком „ура“, они пили кофе под кустиком; из их же автомата застрелил их. Другой боец убил трех немцев и тут же в окопе сел есть консервы. Когда я крикнул на него, он мне сказал: „Товарищ комиссар, я их сейчас разобью, поесть очень охота“.

Видел своими глазами, как известный мне трус гнал 40 немцев, заколол 8 из них. Все, кто в первый день бегали, как зайцы, дрались, как львы. Когда подходили к штабу армии, шрапнель рвалась над головой, но ни один даже не пригнулся, шли в рост. И я снова вспомнил паническое бегство от ракет. Вывели всех — раненых, женщин, детей, стариков, которые с нами спасались, пленных даже вывели, 70 овец, 40 коров, 100 повозок и пр.

Встреча была замечательная, обнимались, целовались, отдавали нам махорку, хлеб. 11-го вырвались, а 13-го уже воевали. Провели митинг, меня спрашивали: „Долго ли мы будем еще без дела сидеть?“ Это на второй-то день. Грустно мне было с ними расставаться, все донецкие рабочие, мои ведь земляки…»

(Это рассказал мне Шляпин. Мы лежали с ним в сарае на сене, и кругом бухало. А потом в этом же сарае девушка Валя заводила патефон, и мы слушали «Синенький, скромный платочек падал с опущенных плеч…». И худенькие осинки дрожали от разрывов и трассирующие шли в небо.)

Рассказ младшего политрука Кленовкина, адъютанта Ник. Алекс. Шляпина.

Кленовкин такой же огромный, плечистый, как и Шляпин, но молодой очень и худой. Вот его рассказ:

«Разведка — движение, огневые средства. В жаркие дни лошади фыркают, удилами бренчат, пришлось лошадей бросить. Стали мы их вначале есть. В районе Секачи, село Гунино, стоял немецкий штаб. Мы видели, как немцы бреются, пьют чай, слушают патефон.

Вдоль дороги становимся цепочкой и смотрим.

Стал я начпродом, пошел в село, взял красноармейца с собой. Посмотрел в бинокль — в селе немцы. Посмотрел на второе село — опять немцы. Два красноармейца увидели разбитую немецкую машину с хлебом. Стали сгружать хлеб в плащ-палатки. Вдруг шум, бронемашина едет. Мы утащили хлеб в кусты, смотрим: немцы выскочили — лопочут, плечами пожимают, один пустил очередь, и они поехали дальше. 25-го комиссар построил боевой порядок, пехоту вперед, за ней артиллерия. Вышли на поляну к селу. Вошли в село, комиссар верхом на серой лошади. Окружили нас танки и броневики. Комиссар дал команду: „К бою!“ Подбили два танка, но командир дивизиона струсил. Комиссар побежал к орудийным расчетам и стал ими командовать. Комиссар приказал: „Отходить в лес!“ Отошли в лес, отстреливаясь от автоматчиков. Комиссар был исключительно спокойный, смелый, не терялся никогда. Если среди бойцов шел слух: „Здесь комиссар!“ — все шли к нему. Все время был в отрядах, беседовал, узнавал, какое у людей настроение. Курили клевер, сушили листочки. Выпустили 7 номеров газеты, печатали их две машинистки.

Комиссар ездил по отрядам на мотоцикле.

Воду возили в саперной лодке, от домика лесника возле ручья. Сперва с деревьев смотрели, как немцы воду берут, потом наблюдатели с деревьев кричат: „Выезжай, уехали!“ Комиссар в бою идет спокойненько, медленно. „Вот сюда идите, вот так“. Идет так, будто боя и нет. Все смотрят на него и ждут. „С нами комиссар“».

Немцы стреляют. Вечером выйдут на опушку леса и начинают бить из автоматов. Капитан Баклан подошел к немцам на 50 метров, они не заметили его. Он лежал и наблюдал — их поведение напоминало поведение сумасшедших. Вот началась беготня и дикий крик. В воздух полетели десятки ракет, артиллерия начала стрелять без цели, затрещали пулеметы, автоматы стреляли в божий свет. А Баклан лежал и с удивлением следил за поведением немцев. Прежде чем войти в лес, немцы дико пуляют, а затем мчатся на полном газу.

Есть поговорка Шляпина: толк выйдет, а бестолочь останется.

Убит был немецкий расчет и выбиты лошади. Немцы пригнали военнопленных и на них вывезли орудия.

Сплошь угнали население, готовят оборону.

Под ураганным минометным огнем немцы в панике бросились в озеро — и утонули. «Это наше новое оружие» (капитан с бородкой). Деревня Новая Буда.

Наступление на широком фронте. Нормы насыщения недостаточные. Части, участвовавшие ранее в боях, показали большие результаты. Полк Ахмерова шел в бой без остановок и колебаний, занял ряд населенных пунктов, прикрыл дивизию, потеряв всего трех человек. Причины — умелое маневрирование огнем, опытность бойцов.

Разведка заходит в тыл противника на 12 километров. Разведка саперов огневые точки, минометы.

Характер боя — потери противника очень велики, больше взвода не участвовало. В 11-й роте 107-го полка осталось 130 человек и 5 офицеров к началу наступления; в 10-й — 60 человек и 3 офицера; в 12-й — 30 человек и ни одного офицера, ею командует фельдфебель, т. е. потери около 70 %. Срочно перебрасывают эрзац-батальоны, они шли на пополнение, но так как укомплектовывать было некого, батальоны пустили самостоятельно.

Характер 34-й дивизии — сборная дивизия. Из 13 человек убитых — 2 старых солдат, остальные 11 из разгромленных частей.

Пленные-запасные 159-го батальона, говорят, что настроение у них у всех — сдаваться в плен. Почти у всех солдат и многих младших офицеров находят наши листовки и газеты. У одного унтер-офицера найдено 5 советских газет, первая от 27 июля.