Тайна царствия - Мика Валтари

Мы продолжили путь, и каждый из нас в душе сдерживал злость. Нам пришлось закатать одежды, чтобы пройти через полузатопленный брод, и заставить ослов идти в воду. Оказавшись наконец на суше, мы угодили в руки легионеров, радостно приветствовавших появление Марии. Увидев мой меч, они заставили меня спешиться, швырнули на землю и, думаю, могли бы убить, если бы я не выкрикнул по-гречески и по-латински, что я – гражданин Рима. Несмотря на разрешение на ношение оружия, они обыскали всю нашу поклажу, развлечения ради ощупали Марию, и я уверен, что если бы не мое присутствие, обязательно затащили бы ее куда-нибудь в заросли.

Отсутствие дисциплины в их рядах объяснялось следующим: они не входили в состав регулярного отряда, патрулирующего на дорогах, и не были на маневрах; просто их офицеру захотелось поохотиться на льва, и он вместе с лучниками отправился на холм, а повстречавшимся нам солдатам выпала задача выгнать хищника из зарослей громким стуком о щиты, что нельзя было назвать приятным занятием, несмотря на то что лев мог быть уже достаточно далеко, и поэтому, чтобы подбодрить себя, они выпили.

Их обращение настолько уязвило мое самолюбие, что теперь я понял, почему иудеи ненавидят римлян такой лютой ненавистью. Мое прежнее скверное настроение превратилось в безудержный гнев, и когда на вершине холма мне повстречался центурион, мысли которого были целиком обращены на то, как добыть шкуру льва, я вызверился на него и стал угрожать, что пожалуюсь прокуратору на поведение его людей.

И здесь я допустил ошибку. Центурион с испещренным шрамами лицом презрительно посмотрел на меня и спросил, к какому сословию я отношусь, если одеваюсь подобным образом и путешествую в сопровождении иудеев! Затем он подозрительно спросил:

– А ты случайно не принадлежишь к тем негодяям, что в последние дни толпами ломятся к Тивериадскому озеру? Теперь ведь наступила пора жатвы, а не паломничества. От этих путешественников не приходится ждать ничего хорошего.

Чтобы примириться с ним и попытаться что-то выведать о людях, которых ему довелось видеть, я попросил его извинить меня за несдержанность. Однако он никого не видел, потому что иудеи передвигались по ночам и пешком, избегая встречи со сторожевыми и таможенными постами. Он всего-навсего слышал о них.

– Будь осторожен и не попадайся им, потому что все галилеяне – фанатики, – снисходительно предупредил он. – В этих краях большая плотность населения, и часто приходят люди из пустыни, пытающиеся поднять восстание. Не более двух лет тому назад там плел сети заговора один ненормальный. Он говорил о приходе царствия иудеев и производил обряд их крещения в Иордане, чтобы сделать их неуязвимыми во время сражений. Тогда князь Галилеи отрубил ему голову, дабы показать, что он сам уязвим. Кстати, по землям вокруг Иордана все еще могут бродить люди;. из его банды.

Затем, неожиданно резко прервав разговор, он повернулся ко? мне спиной, посчитав меня, несомненно, человеком маленьким, поскольку я путешествовал подобным образом.

Когда мы опять пустились в свой полный приключений путь, Мария из Беерота, с презрением глядя на меня, сказала:

– Ты, похоже, небольшая птица, если какой-то потный и покрытый шрамами центурион может позволить себе обращаться с тобой с таким презрением!

– Может, ты смотрела бы на меня иначе, если бы я сейчас был в шлеме и наколенниках легионера? – с ухмылкой спросил я.

Мария сопроводила свой ответ презрительным жестом:

– Легионеры, по крайней мере, знают, чего хотят! Если ты римлянин, то почему тогда не путешествуешь, как подобает римлянину, и не пользуешься сопряженными с этим преимуществами? Тогда в разговоре с римлянами тебе не пришлось бы стыдиться заросших волосами ног и бородатого лица!

Я не верил собственным ушам! У меня зудели руки, чтобы срезать ветку дерева и задать ей трепку. Разгневанный я спросил:

– Куда же девалась девушка, которая поклялась благословлять меня до конца своих дней и обещала спать, как и я, под открытым небом?

Мария, гордо подняв голову, воскликнула:

– Никогда бы не подумала, что ты используешь подобным образом то, что я доверила тебе, рассказывая о своей жизни! В ней мне не повезло, однако если я действительно встречу воскресшего назаретянина и он простит мне совершенные ошибки и очистит меня, ты никогда больше не сможешь меня упрекнуть в совершенных грехах! Лучше бы ты исповедовался в собственных, которые, наверное, намного страшнее, если ты так унижаешься в поисках нового пути!

Мне кажется, что она не думала о том, что выкрикивала. Уставшая от изнурительного путешествия, она вымещала свое плохое настроение на мне. Но я не стал ей отвечать тем же. Она отстала и ехала рядом с Сусанной; было слышно как сначала пронзительно, а потом все тише и тише высказывали они оскорбления в адрес Натана и меня самого.

В этот вечер солнце скрылось за пурпурными вершинами гор Самарии; долина на какую-то минуту приняла призрачный вид, и плещущиеся волны самой большой реки Иудой стали черными; все казалось странным и нереальным, и моя душа освободилась от неприятных мыслей. Я вспомнил, как мир погрузился во мрак, когда царь иудеев был распят на кресте и как дрогнула земля в минуту его смерти. Воскреснув, он доказал реальность своего царства, и я удалился бы от него, если бы в глубине души стал презирать своих спутников, считать себя высшим по сравнению с ними существом или таить обиду на глупое девичье поведение.

На стоянке, после вечернего туалета я подошел к Марии.

– Прощаю тебе необдуманные речи и обещаю о них забыть, – сказал я.

Гнев девушки от этого только удвоился, а ее глаза стали черными, когда она воскликнула:

– А тебе есть что мне прощать? Сначала ты наплевал мне в душу, а потом целый день показывал свою спину! Это мне следует тебя прощать! Я была готова все забыть и помириться с тобой, потому что ты – мужчина, от тебя нечего ожидать большего, как верно заметила Сусанна. Но только я никогда не позволю прощать себя, пока ты сам не попросишь первым у меня прощения!

Натан, услышав эти слова, воздел глаза к небу и в бессилии развел руками. Видя его покорность, я тоже смирился.

– Как тебе будет угодно, Мария из Беерота, – ответил я. – Так вот; прости меня! Признаю, что мне нечего тебе прощать, и давай заключим мир!

Упершись руками в бока, Мария крикнула Сусанне:

– Подойди посмотри: мужчина этот человек или один из римских евнухов, о которых мне говорили!

Сусанна, укладывавшая хворост и сухой навоз для очага под котелком, хихикнула, прикрыв рот рукой.

К моей голове прихлынула кровь, и не имея возможности дольше сдерживаться, я изо всех сил закатил Марии оплеуху. Тут же раскаявшись в содеянном, я был готов на что угодно, лишь бы исправить положение.

Мария начала всхлипывать, несколько раз хлюпнула носом и потерла щеку. Я уже был готов попросить у нее прощения, когда Натан движением руки остановил меня. Чуть погодя, девушка на цыпочках приблизилась ко мне.

– Ты правильно сделал, что ударил меня, – сказала она, потупив взгляд – Я целый день хотела вывести тебя из равновесия. Это доказывает, что ты все же любишь меня больше своего осла, холку которого так часто ласкаешь. А теперь поцелуй меня, чтобы я удостоверилась в том, что ты меня прощаешь.

Она осторожно обняла меня, и я дважды поцеловал ее, чтобы она знала, что между нами все осталось по-прежнему. Откровенно говоря, мне было довольно приятно, после того как мы поругались, вот так держать ее в объятиях и целовать, и я поцеловал ее в третий раз.

Мария слегка оттолкнула меня и, не снимая рук с моих плеч, спросила:

– Ты бы и Сусанну так поцеловал, если бы она, оскорбив тебя, попросила прощения?

Я посмотрел на сморщенное старушечье лицо Сусанны, сравнивая ее сухие губы с алым ротиком Марии, и понял, какую ловушку она мне приготовила. В один прыжок я оказался подле Сусанны и приподнял ее за локти.

– Если я чем-нибудь тебя обидел, поцелуй меня в знак прощения, – попросил я.

– Несчастный, ты идешь на поводу у безмозглой девчонки! Однако у Марии доброе сердце.

Смутившись, она вытерла губы тыльной стороной ладони и поцеловала меня, при этом хитро поглядывая на Марию, которая воскликнула:

– Как можешь ты, дочь Израиля, целовать необрезанного римлянина? Я – грешница и могу это делать, а ты при этом становишься нечистой!

– Я не разбираюсь в законе, однако мы с ним ели из одной тарелки. Сердцем я чувствую, что у нас один отец, несмотря на то что он – римлянин.

Я растаял от этих слов, и даже чесночный запах из ее рта (она целыми днями, сидя на осле, грызла чеснок, чтобы придать себе сил) не показался мне отвратительным.

– Для меня большая честь, что ты согласилась меня поцеловать, Сусанна, – сказал я ей.

После ужина я отвел Марию в сторону и без обиняков спросил:

– У тебя, случайно, не было намерения соблазнить меня и заставить согрешить с тобой? Другого объяснения твоему поведению я не нахожу. А я ведь взял тебя именно для того, чтобы спасти от греха.