Завещание фараона - Ольга Митюгина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, — убитым голосом сказал Атрид и вздохнул.
Больше всего ему сейчас хотелось напиться вдрызг.
Замкнутый круг упорно не хотел размыкаться…
* * *Все же, несмотря ни на что, в целом Атрид был счастлив. Конечно, проблемы никуда не исчезли, но все они меркли перед любовью, что дарила ему Агниппа. Агамемнон жил их встречами в роще и разговорами наедине со своим золотоволосым чудом, а томительные часы ожидания вознаграждались нежностью, что наполняла их свидания: ласковые пожатия рук, долгие поцелуи, почти беззвучный шепот пылких клятв. А разве ради того, чтобы поносить Агниппу на руках, не стоило потерпеть день?.. В эти скоротечные два часа, что они проводили вдвоем в совершеннейшем одиночестве, Атрид отдыхал душой, забывая обо всем на свете.
Теперь он узнал, какое оно — настоящее счастье.
Разумеется, он не забывал о своем долге государя и каждый день добросовестно являлся разбирать текущие дела. И всякий раз, видя постную мину советника, с трудом удерживался от улыбки.
Спустя шесть дней после памятного разговора в роще царь, не сдержавшись, все же поддел Ипатия вслух:
— Ну что ты словно прокисшего вина хлебнул? Все никак не смиришься с моим решением?
Он сидел на царском кресле в мегароне, наполненном свежим ароматом янтаря, в той самой простой белой тунике, что подарила ему Агниппа. Свет солнца, падавший от входа, красиво блестел на каштановых кудрях молодого правителя.
Ипатий, в золотистом хитоне и красной хламиде, насупившись, смотрел на владыку Афин.
— А ты все витаешь в своих грезах, государь? — резко бросил он. — К чему только это тебя приведет!
Агамемнон и бровью не повел.
— Не знаю, Ипатий, — спокойно ответил он. — Но знаю, что Агниппа любит меня.
— И…
— И что из нее получилась бы превосходная жена и мать, а царицей она была просто рождена! — чуть повысив голос, не дал советнику и слова вставить царь. — По-моему, царское достоинство у нее в крови.
Ипатий отшатнулся, как от удара. Атрид не смог сдержать усмешки.
— Ц-царь… — советник даже начал заикаться. — Опомнись, царь… подумай! Ну, ты ее любишь, пусть так… Но ты не женишься на ней, надеюсь?
Агамемнон иронически поднял бровь, глядя на такое волнение.
— Я хочу на ней жениться, Ипатий.
Похоже, его забавляло возмущение придворного.
Аристократ как стоял, так и сел — прямо на ступени, ведущие к трону. Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Нет… Этого просто не может быть. Как? Неужели тут появится женщина, перед которой ему придется пресмыкаться так же, как и перед царем? Царица! Одно ее слово сможет обратить в ничто все его старания и ухищрения! Если царица скажет «нет», то хоть в лепешку разбейся, а ничего не сделаешь. Ведь Атрид — уже сейчас понятно! — будет во всем ей потакать. Царица, самая могущественная женщина в стране, которая повинуется только царю и больше никому — никому! — в целом свете…
Тут Ипатий совсем некстати вспомнил о Нефертити — государыне, перед которой трепетала такая страна, как Египет…
И, взяв себя в руки, поднялся со ступеней. Ему требовалось во что бы то ни стало переубедить Агамемнона.
— Царь! Понимаешь ли ты, на какой скандал пойдешь? — голос его срывался и дрожал от волнения.
— На какой? — невозмутимо спросил Атрид.
— Во-первых, чтобы стать царицей Эллады, она должна быть чистокровной эллинкой.
Царь пожал плечами.
— Она гражданка Афин.
— Но в ее жилах течет египетская кровь! «Огненная кобылица»! Скорее, рыжая кобыла-полукровка!
Эти слова вырвались у Ипатия прежде, чем он успел их осмыслить. Советник осекся — и сделал пару шагов назад, увидев выражение глаз своего повелителя.
— Что. Ты. Сказал? — ледяным тоном отчеканил Агамемнон.
Ипатий выставил перед собой руки.
— Не горячись, о царь! Выслушай! Я не хотел… просто… кобылица — это же благородная скакунья, а… Да, я всё. Я… Ведь Агниппа — обычная, никому не известная горожанка… царь… я… Да, я грубо сказал! Но я… Я — твой друг, а если ты женишься, об этом заговорит вся Эллада!
— Довольно, — жестко прервал жалкие объяснения Атрид. — Заговорит вся Эллада, да? Пусть. Всякий, сказавший нечто подобное о царице, заплатит за свои слова. Как и ты. Посмотрим, надолго ли хватит болтунов.
— Я ничего такого… царь…
И тут Атрид треснул кулаком по подлокотнику кресла.
— Хватит!.. — рявкнул он. — Я не мальчик, чтобы пугать меня подобным вздором! И я знаю законы. Женщина может быть иностранкой и греческой царицей.
— …при условии, что в ней есть царская кровь! Разве Агниппа дочь какого-нибудь царя? Или египетского фараона?
Агамемнон резко взмахнул рукой.
— Все это ерунда! Предрассудки. «Царская кровь»… Неважно! Не-эллинка может быть царицей, и этого довольно! Как я сказал, так и будет. Я пойду наперекор всем, не в первый раз!
— Но ведь ты говорил, что Агниппа царя терпеть не может!.. — ввернул Ипатий.
Агамемнон замолчал, не успев даже начать. Из него словно выдернули некий стержень. Плечи молодого правителя поникли.
В зале воцарилась тишина, которую нарушал только пересвист ласточек, доносившийся через портик.
Наконец владыка Афин вздохнул и очень тихо сказал:
— Не надейся на это, Ипатий. Я все равно расскажу Агниппе о том, кто я. Обещаю. И если она осчастливит этот дом своим присутствием, то решение о твоей судьбе я передам в ее руки: потому что расскажу и о твоих словах. Пусть решит твою участь сама! А теперь вели позвать Проксиния. Я хочу, чтобы ты в моем присутствии передал ему все
