Рассказы о верном друге - Борис Рябинин

Сам Александр Павлович, однако, сообразно своему вкусу, долгое время слыл неисправимым доберманистом — держал только доберман-пинчеров, и непременно коричневых. Его Бенно-первый, шоколадный красавец благородных кровей и могучего сложения, вне всяких сомнений, мог бы завоевать титул всесоюзного победителя своей породы, если бы хозяин экспонировал его на выставках. Немногим уступал своему предку и Бенно-второй, тоже коричневый и тоже красавец, способный стать украшением любого ринга[21].

Но вот однажды, приехав к своему другу, я с удивлением обнаружил у него прелюбопытную животинку, курчавую и покорную, как овечка, ростом, быть может, чуть больше недельного ягненка, с бородатой уморительной физиономией и куцым хвостиком в виде кочерыжки, которая в зависимости от настроения ее владелицы то торчала упрямо вверх, то пряталась в длинной жесткой шерсти.

— Это наша Смокки! — отвечая на мой молчаливый вопрос, с гордостью сказал Александр Павлович.

Вот так собака! Невозможно было не поражаться ею, хотя бы уже по одному тому, что она не обратила на меня ни малейшего внимания. Даже головы не повернула, когда я вошел.

— Э-э, знали бы вы, какой я привел ее! — заметил Александр Павлович, видя, что я с недоверием рассматриваю его приобретение. Пошлепав рукой, он пригласил собаку вспрыгнуть к нему на колени, что она и сделала незамедлительно, и ласково потрепал ее.

Мне была известна слабость Мазорина — подбирать всяких опаршивевших животин, птиц со сломанными крыльями, черепах, ужей и тащить всех домой. Раз у него долго жила больная галка, которую кто-то швырнул ему в форточку; он выпустил ее, когда она поправилась и стала летать. Вообще я убежден, что только очень хорошие люди способны на это. Но все же он иногда поражал меня.

Бенно, выхоленный, весь лоснящийся, словно наполированный, и рядом — какая-то замухрышка Смокки, вся в завитках, как баран?! Признаться, глядя на нее, я не разделял восторгов хозяина.

Тогда Александр Павлович сообщил мне некоторые факты из биографии собаки, и они оказались настолько интересными, что я, в свою очередь, хочу поведать о всех злоключениях и похождениях Смокки своим читателям.

До сего времени у нас в этой книге шел разговор исключительно о служебных собаках, в большинстве громадных, обладающих злобой и силой, один вид которых способен испугать кого угодно.

Пусть рассказ о малютке Смокки явится некоторым исключением, хотя вообще я считаю, что фокстерьер-крысолов вполне заслуживает быть причисленным к рангу служебных. Принято же относить к их числу кавказских овчарок и вообще пастушьих собак, которые борются с серым хищником — волком; а чем хуже фокстерьер, истребляющий другую серую нечисть — крыс? Это ведь не охота в прямом смысле слова, когда взял ружье, кликнул собаку и отправился в лес; а именно служба, такая же служба охраны общественного и личного добра, как и всякая другая.

Я надеюсь, история маленькой Смокки убедит вас в этом. Передаю ее так, как слышал сам, и от первого лица.

…Появление Смокки в нашем доме не вызвало энтузиазма.

— Кого ты привел?

Всплеснув руками, мать возмущенно переводила взгляд то на меня, то на собаку.

Представьте себе существо невыразимо грязное, кудлатое, с шерстью неопределенного цвета, свалявшейся в войлок и висевшей клочьями, росшей столь буйно, что под нею с трудом можно было рассмотреть два карих, печально смотревших глаза. Только черная пуговка носа выделялась на этом фоне, лучше всяких слов говорившем о безотрадной жизни животного.

Понурив голову и опустив коротенький хвост, Смокки стояла посреди комнаты, широко расставив грязные лапы с изломанными когтями, не проявляя никакого интереса к окружающему.

— Ну и красавица! Где ты взял ее? Она же больная!… — ахала и охала мать, осматривая собаку со всех сторон.

В комнату вошла сестра.

— Это что за урод?

— Это не урод, а фокстерьер…

— Для чего ты привел ее? — последовал второй неумолимый вопрос.

Сказать откровенно, вот о том, как могут встретить собаку мои домашние, я совсем и не подумал, решив взять Смокки.

Попробовал схитрить.

— Знакомые попросили меня, чтобы она пожила у нас…

— А ты уж и рад стараться! А как же Бенношка? Впустили Бенно, который уже давно скребся за дверью, требуя, чтобы ему тоже доставили возможность посмотреть на «красавицу».

Горделиво напружиненный и настороженный, не выказывая, однако, признаков враждебности, он принялся обнюхивать незнакомку с головы до ног — обычная у собак манера знакомиться.

Смокки немного оживилась. Глаза заблестели, хвостик поднялся; задрав кудлатую мордочку, она ткнулась ею в морду Бенно. Рядом с доберманом она выглядела совсем крошкой, а его холеный вид только еще больше подчеркивал ее безобразие.

Но оживления хватило ненадолго. Глаза потухли, хвостик-коротышка вернулся в прежнее положение. Смокки сделалась снова печально-безразличной ко всему.

Судьба Смокки действительно была нелегкая и могла вызвать сочувствие. Первая хозяйка фокстерьера не любила собаку. Переезжая в другой город, она бросила Смокки на произвол судьбы, и с этого в жизни маленького обездоленного существа началась длительная полоса невзгод и лишений.

Некоторое время Смокки жила среди кошек у старой девы, сошедшей позже с ума; потом — у домашней работницы своих бывших хозяев, из жалости подобравшей собаку. Потом попала к швейцару, потом — к дворнику. Она получала пинки, ее выгоняли на улицу, много дней и ночей она провела, жалобно подвывая на пороге дома.

Смокки отощала, курчавая шерсть ее свалялась, покрылась грязью, из белой превратилась в серую с желтыми, как будто подпаленными, пятнами. Пораженные конъюнктивитом глаза стали слезиться.

Брезгливые люди морщились при виде Смокки. Она выглядела хуже самой последней дворняжки.

Так кочевала она из квартиры в квартиру, нигде не задерживаясь подолгу. Легко лишиться крова — не скоро его найдешь. Так уж устроено в мире, что люди не очень склонны считаться с животными.

Я случайно увидел ее и с первого взгляда понял, что передо мной чистейший фокстерьер, превосходных экстерьерных данных, только чрезвычайно запущенный.

Как можно не заинтересоваться участью такой собаки?

У последних хозяев ее я осведомился лишь о кличке; все остальное было ясно и так. Отдали мне ее охотно.

Прием, оказанный ей у меня дома, конечно, не мог не обескуражить меня, особенно учитывая, что я целый день на работе и за собакой должны приглядывать сестра и мать. Но я решил не сдаваться.

«Собака себя еще покажет», — думал я.

Однако пока что она показывала себя совсем не так, как этого хотелось мне.

Унылая и равнодушная, простояла она минут пятнадцать.

Вдруг висячие ушки ее дернулись и насторожились. Обрубленный кучерявый хвостик вновь прыгнул вверх и больше уже не опускался. Мгновение Смокки прислушивалась, затем с прытью, какой от нее никто не ожидал, бросилась в угол, где стоял шкаф с посудой.

Между шкафом и стеной была узкая щель. Смокки с трудом втиснулась туда, выставив наружу свою кочерыжку, и замерла.

— Что это она?… — недоумевали женщины.

— Крыс почуяла!

Я торжествовал: наконец-то хоть какое-то проявление жизни в этом забитом существе! Но признаться, что Смокки останется у нас насовсем, так и не решился.

Бенно уселся против шкафа и, глядя на Смоккин обрубок, стал ждать, что будет дальше. В комнате стало тихо.

Мать и сестра ушли по своим делам. Я тоже скоро вышел из комнаты. На какое-то время о Смоккином присутствии просто позабыли. Прошло часа полтора или два.

И вдруг тишину нарушил отчаянный писк. Я выглянул поспешно в дверь. Хвост Смокки судорожно дернулся, и она, как вытолкнутая пружиной, выпрыгнула на середину комнаты задом наперед. В пасти у нее болталась мертвая крыса.

Доберман залился истошным лаем. Подскочив к Смокки, он принялся тревожно обнюхивать крысу и капельки крови на полу. Как истинно служебный пес, Бенно прежде никогда не интересовался охотой и потому выглядел сейчас даже растерянным.

Зато Смокки была просто великолепна. Подбросив добычу в воздух, она с ловкостью циркового жонглера поймала ее, а затем, отшвырнув от себя, равнодушно удалилась.

Крыс было много в нашем доме. Мы не могли выжить их никакими средствами. В большом старом здании с подвалом, где хранится всякая рухлядь, с бесчисленными темными углами и закоулками избавиться от них очень трудно. Нередко эти нахальные создания шмыгали в темном коридоре под ногами, пугая жильцов. Замечено, что в отдельные годы крыс бывает особенно много. Потом они куда-то исчезают. У нас они, кажется, не переводились никогда. Но вот появилась Смокки — и все изменилось. Крысам не стало житья.

Смокки ловила их повсюду. Целыми часами высиживала она неподвижно где-нибудь в углу у крысиной лазейки. Однако излюбленным местом для охоты долгое время оставалась щель за шкафом.