Рассказы о верном друге - Борис Рябинин

— Спихотехника! — ворчал Лизурчик, проковыривая нос и уши, в которые залезли копоть и грязь. — В мастерской залатали так-сяк, спихнули, а отдуваться за них — мы? Сенкью вери мач, мистеры-твистеры! Очень вам признательны! Мирово! Из кареты истории вывалишься с таким ремонтом!

Насчет кареты истории Лизурчик слышал однажды на митинге.

— Байстрюки, — тряся головой, поддакивал Задависвечка.

— Поехали, — не тратя лишних слов сказал Векшегонов.

Отцепив тракторный агрегат, он стал заводить мотор. Фитя по обыкновению вертелся тут же.

— Ну, бывайте, орлы! Знал, что не подведете! Спасибо!

Газик помчался прямо по свежей пахоте, подпрыгивая на неровностях почвы так, как будто кто-то встряхивал его.

Лизурчик, продолжая ворчать и браниться, забрался в кабину рядом с Александром. Фитя уже сидел там. Он потеснился.

— Ничего, сиди, — положил на него руку Лизурчик, разговаривая, как с человеком. — Ты теперь безработный…

Совхоз недавно получил передвижные радиостанции «урожай», которыми оснастили все бригады, и Фитя уже не исполнял больше обязанности добровольного рассыльного.

День погас, спускались сумерки. Вдали погромыхивало, полнеба озаряли вспышки молнии. Надвигалась гроза. Начало быстро темнеть.

Пришлось включить фары. Трактор шел напрямик, переваливаясь в бороздах, оставляя за собой широкий рубчатый след. В лучах света плясали ночные бабочки и мошки, затем они исчезли; вместо них полетели крупные капли, над головой что-то оглушительно раскололось, ослепив зеленой вспышкой, и хлынул дождь.

— Балку надо успеть перейти! — озабоченно прокричал Лизурчик.

Векшегонов молча кивнул.

Хлестнуло, как из ведра. Шум падающей воды был так силен, что друзья почти перестали слышать рокотанье трактора. По земле заструились грязные потоки.

Когда они добрались до балки, по дну ее уже мчалась мутная река. Трактор спустился, стал осторожно, как слон, щупающий брод, входить в воду. Склоны балки были отлоги, но дно глинисто. Машина сразу начала пробуксовывать, сползая от собственной тяжести.

— Глубоко?… — полувопросительно-полуутверждающе сказал Гриша.

Векшегонов, стиснув губы, смотрел вперед.

— Сядем, Саш… а?

Он только успел проговорить это — машина, действительно, стала.

— Давай назад, ну их к черту! Еще придется самих вытаскивать!…

Поздно! Трактор уже крепко сидел «на мели».

Как быстро размякла, напиталась влагой земля!… Она цепко держала свою жертву, не помогали и широкие гусеницы-лапы.

— Давай назад! — кричал Лизурчик. Можно было подумать, что он командовал, а Векшегонов исполнял его приказания.

Мощный С-80 содрогался в тянущем усилии; наконец вырвал свое многотонное тело из засасывающего его грунта и, скрежеща, с ревом мотора, задним ходом выбрался на пригорок.

— Чуть не сели, — комментировал Гриша.

— А другой переправы нет? — спросил Александр.

— Сам знаешь…

— Придется ждать. Вода схлынет, переправимся, где будет суше.

Векшегонов заглушил мотор, чтоб зря не жечь горючее.

Но ждать было не в характере Лизурчика. Он нетерпеливо ерзал на месте, несколько раз высовывался, заглядывая на небо, которое было черным-черно, затем решительно махнул рукой:

— Я пойду…

— Куда? — изумился Александр.

— Ты оставайся, а я пойду. Может, помогу там… Я этому сундуку Степахе сколько раз говорил, что надо научиться самому чинить свое хозяйство! Обстановочка как на фронте, а они гайку сами завинтить боятся… Вери гуд?

Лизурчик был хорошим слесарем, до приезда на целину работал в инструментальном цехе по пятому разряду. Его слесарные познания не раз послужили друзьям: мелкую неисправность в тракторе всегда устраняли сами. Потому и простоев не было.

— Промокнешь…

— Не сахарный!

Александр знал: если Лизурчик что-нибудь решил — не удержишь.

Нахлобучив глубже кепку, Лизурчик слез с трактора и, с гаечным ключом за голенищем, побрел по воде. Александр молча следил за его удаляющейся фигурой. На средине балки вода достигла колен Лизурчика, затем поднялась выше; раз или два она едва не сбила его с ног; взмахнув руками, он пошатнулся, но сохранил равновесие. Наконец, с трудом вытягивая сапоги из глины, он выбрался на противоположный склон, помахал на прощание товарищу и исчез за завесой дождя.

Гроза не унималась. Разряды молний чередовались почти непрерывно, выхватывая из сгустившегося сумрака окружающие предметы. Трактор стоял в этом пляшущем сиянии, как призрак, то возникая, то вновь пропадая. Ливень стучал по крыше кабины, по капоту.

Александр сидел и думал, что, пожалуй, зря они не попытались поискать переправы в другом месте. В конце концов эта мысль заставила его тоже выйти из машины (он промок насквозь в ту же секунду) и направиться к холму с одинокой березой, размахивавшей ветвями и качавшейся под ударами дождя и ветра. Может, с холма видно, не светлеет ли на востоке, скоро ли утихнет непогода. Фитя, приподнявшись, не спускал глаз с хозяина.

Внезапно страшный удар грома потряс небо и землю, огненный зигзаг, сорвавшись с вышины, прорезал уплотненный, насыщенный испарениями и озоном воздух и воткнулся в вершину холма. Векшегонов рухнул как подкошенный.

Фитя заскулил, спрыгнул наземь и, болтая головой, побежал к лежащему. Векшегонов не подавал признаков жизни. Фитя, забыв про дождь, подтыкал хозяина то с одной, то с другой стороны, лизал его лицо, визжал и скулил, но тот оставался недвижим.

Исчерпав все свои возможности и не добившись ничего, Фитя, продолжая встряхивать головой (в уши заливалась вода), сел около распростертого тела, вскочил, снова сел — и вдруг, словно приняв какое-то решение, со всею быстротой, на какую были способны его ноги, устремился прочь от этого места…

6

Нила и Надейка, сидя вдвоем в палатке, читали книгу. Вернее, читала вслух Нила, а Надейка слушала и время от времени перебивала чтение восклицаниями.

В будущем совхоз «Комсомольский» предполагал производить не только зерно, но и молоко и мясо; и девушки по вечерам заранее готовились к занятиям на курсах животноводов. Надя собиралась сделаться птичницей. Нилу интересовал крупный рогатый скот.

За полотняными стенами палатки бушевала гроза, по намокшим и отвисшим полостям сочились ручейки, в углу капало.

— Ну и гроза, мамочки! — восклицала Надейка уже наверное в сотый раз. — Ой, боюсь! Страсти какие!

— Не мешай. Слушай, — не отрываясь от книги, ровным голосом останавливала ее Нила.

— «Главная особенность животноводства, — внятно и назидательно читала она, — состоит в том, что сельскохозяйственные животные функционируют попеременно: как средства труда (орудия производства), как предметы труда и как предметы потребления… Так, например, корова, приносящая теленка и дающая молоко, является средством труда; поставленная на откорм перед выбраковкой сухостойная корова представляет собой предмет труда; забитая в хозяйстве корова есть предмет потребления; выращиваемый молодняк есть предмет труда, а выбракованный сверхремонтный молодняк — предмет потребления, так как внутрихозяйственный забой — весьма простая операция, не требующая специального оборудования или особой квалификации работника»… Ты что-нибудь поняла?

— Да кто это так написал-то?

— Профессор какой-то…

— Сразу видно, что профессор. Мудрено шибко… Ой, боюсь!

Щели в палатке снова озарились зелено-синим светом, прокатился новый раскат. Затем дождь как будто начал стихать.

— Пишут, пишут, — с сердцем, но все так же, не повышая голоса, сказала Нила, — а для кого пишут, сами не знают!

— Для нас пишут, неученых…

— А теперь ты ученая стала?

— А, наверное, им больше платят, чем нам, — без всякой последовательности заметила Надя. — Ой, мамочки, да скоро ли это кончится? Вот накатило!…

— А помнишь, как волки выли? — сказала Нила, откладывая книгу. Читать дальше было все равно невозможно. Раскаты грома заглушали ее голос. Да и непонятно.

На минуту подруги погрузились в воспоминания. Они приехали с первой партией, когда не только ни одного домика не было — даже колышка еще нигде не забили. Жили в вагончиках: Зима еще лютовала, стенки внутри вагончика покрывались серебристым куржаком, за оконцами шуршала сухим, колючим снегом метель. К утру смерзалась обувь, приходилось класть ее под подушку…

По ночам в степи выли волки (недаром прозвали эту степь волчьей!). Иногда они подходили совсем близко и задавали такой концерт, что от страха у девушек начинали шевелиться волосы на голове… Жуть!

У входа кто-то поскребся. Надейка громко вскрикнула. Ей представилось, что сейчас высунется волчья морда.

Это был Фитя. Мокрый, страшный, весь обляпанный грязью.