Я дрался на Ил-2. Книга Вторая - Артем Драбкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нас был другой случай. Где-то на юге, около Мелитополя, пошли шестеркой, и один летчик запоздал с выводом из атаки. Проходит выше меня и сбрасывает бомбы прямо на мой самолет. Я думаю, ну и все! Хорошо я был прямо под ним, а не сзади: бомбы все сзади остались. Подлетает к ведущему и как даст ему в бок! Это был еще 1943 год, приемников особенно не было, скорость после вывода сумасшедшая — 500 километров. В общем, сбил своего ведущего, лейтенанта Заплавского, и тот погиб. А он полетел обратно. После этого с ним никто не хотел летать и куда-то его отправили. Потому что нельзя зевать. Все входят в пике, и ты должен войти, а ты рот разинул! Прозевал, тогда не иди, тогда оставайся наверху, ты же своих угробишь!
Вот с 1949 года по 1953 год я был в оккупационных войсках в Германии. Мне сообщили, что бывшее мое звено — Чикризов и Изотов — сошлись на пикировании. Ну, Изотов холостяк, он пил много, а когда летаешь, нельзя пить. Маневр нужно рассчитывать на дурака, будешь рассчитывать на умного — убьют.
— Таких случаев, что летали пьяным, не было?
— Нет. С похмелья — может быть. Но мы рано почти не летали, первый вылет примерно в 11.00.
— Сколько вылетов делали?
— Сколько надо наземным войскам. Максимально — два, три. Четыре делал один раз. Это физически тяжело.
— Нервное напряжение сказывалось?
— У меня такой характер: когда мне что-то грозит, я расслабляюсь. Лечу — улыбаюсь, смеюсь, шучу. Почему я должен плакать, переживать? Все равно будет так, как бог велит.
С рассветом тебя будят, покушал, сидишь в землянке. Сразу вопрос: куда лететь. Или зенитки, или истребители будут беспокоить. В этот момент, когда задание получаешь, какое-то нервное напряжение возникает, и так до самолета. А когда сел в самолет, занялся своим делом, то уже некогда. Уже думаешь, как взлететь, пристроиться.
— Многие говорили, что штурмовикам не хватало штурманской подготовки.
— Да. Это потому, что мы летали группами, там не надо штурманской подготовки, главное — держись своего ведущего, если ты ведомый. Он бомбы бросает, и ты бросай, он стреляет, и ты стреляй. Никуда не уходи. Как говорится, бросить ведущего — это преступление.
— Блудежки случались?
— Да. Был такой случай. Рассказывали, вылетели с аэродрома, ходили, ходили, прилетели на свой же аэродром и начали его бомбить. Это на Карельском фронте, 17-й гвардейский полк.
— Какая была связь со стрелком?
— СПУ. Лампочной сигнализации не было — СПУ всегда работал.
— Какие взаимоотношения были с техниками?
— Они нас здорово жалели. Потому что каждый техник не одного летчика проводил на тот свет. У меня был постоянный техник, но имени его уже не помню.
— Какое тогда отношение было к немцам?
— Мы одного немца расстреляли. Это было в Белоруссии. После окружения много немцев сдалось в плен, и вдруг в наш полк приводят одного немца. У него до хера орденов было. Начали его бить. Били, били, а потом всей армадой повели в лес и начали в него стрелять. Я не стрелял. Думаю, зачем?
У меня лично ненависти не было, относился к ним как к противнику. Война есть война. Он солдат, и я солдат. В конце войны сбили одного немецкого летчика. В полку стали его показывать — такой же человек. Вроде он даже сбежал, потом его опять поймали.
— Какие взаимоотношения были с мирным населением?
— Я с ним не встречался. С кем там встречаться? Когда я был в центральной Германии в оккупационных войсках, у нас официантками были молодые немки, из Пруссии. Одна из них рассказывала, что немцы их всех насильно выгоняли из Пруссии, чтобы все население оттуда ушло. А так они обслуживали хорошо, такие же девки, как и наши.
— Дружили поэскадрильно или полком?
— Кто с кем хотел. Я дружил с Федей Бусловым, из первой эскадрильи. Тоже Героем. Правда, у меня орденов всегда было на один больше в полку. Федя такой разудалый был, не ладил с начальством, сделал около 200 вылетов, а Героя дали после войны в июне месяце. Он такой интересный парень, сибиряк. Где-нибудь в деревне танцуем, он вынимает пистолет — бух-бух, смеется и дальше танцует.
Война закончилась, делать нечего. Давайте прыгать с парашютами, нам положено было по боевой подготовке один-два прыжка. Мы не настроены были, все как-то спонтанно произошло. Надели парашюты. Везли нас свои летчики, на По-2. Кто его повез, я не знаю. Там надо так: повалился и прыгай. А он сразу прыгнул прямо с самолета, так прыгнул, что зацепился одной ногой за стропы и приземлился на одну ногу. Парашют пошел на скольжение. Федя ничего не мог сделать, летел боком, даже не мог открыть запасной парашют. Так и ударился одной ногой. Год лечился у светил-докторов. Оказывается, пятка — вещь такая… У нас один инженер как-то открывает люк, оттуда падает ПТАБ и взрывается, — осколок попал в пятку. То же самое, ничего не могли сделать. Так Федора Буслова и уволили.
Вот так мы дружили, не поэскадрильно.
— Как воспринимались потери?
— Никак. Вечером, когда ужинаем, разбираем, отчего, почему погиб. Разобрались. Кто был знаком, помянул. Это воспринималось как естественное состояние. Главное — выявить причину, почему погиб.
— У Вас были предчувствия, приметы?
— Приметы бывали. Брились только вечером, в новой одежде не летали. Если есть новое, то обнашиваешь сначала, и то склоняешься к старой одежде. А что из старого? Только гимнастерка да шаровары, а больше ничего не было, как будто у нас был гардероб!
— Не обсуждали, кому какой орден дали?
— Нет. У нас три эскадрильи, все отдельно. Всем заправляли адъютанты: заполняли книжки, писали наградные. Дали и дали.
— 100 грамм давали за летный день?
— Когда была боевая работа. Это средство, чтобы снять напряжение. Мы еще доставали самогона или еще чего-нибудь. Я, например, до войны не пил, пить начал, когда прибыл на фронт. У меня отец ювелир, он пил, но когда меня дядя угостил вином, он мне за это всыпал. Курить я тоже не курил до 20 лет. На войне так, баловался. Серьезно я курил лет 10, когда работал на заводе «Прожектор», а потом бросил. Думаю, лучше выпить.
— Женщины в полку были?
— Да, но их было мало. Сначала их вообще не было. Были только в батальоне аэродромного обслуживания, официантки.
— Романы случались?
— Как всегда. Нас много, а их раз, два — и обчелся, так что люди находили кого-то на стороне.
Обычно после летного дня мы не имеем права ужинать без командира полка. Он приходит, начинается разбор: кто погиб, почему погиб, мог ли остаться живым. Кто как действовал, кто струсил, кто не струсил. Говорит, какая шестерка хорошо работала, кто благодарность от наземных войск получил. Потом наливает 100 грамм. Дольешь самогона, покушаешь хорошо и идешь или гулять в деревню, или спать, потому что вставать рано.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});