В глубине Великого Кристалла-2 - Владислав Крапивин

Зачем теперь его встречать? Только душу бередить...

Но он сам догнал ее возле будки со сломанным телефоном. Пошел рядом. Такой же, как раньше (только майка выстирана да колючие локти отмыты докрасна). Глянул сбоку беспокойно и требовательно:

- Ты почему завтракать не пришла?

- Не хочется...

- Ты почему завтракать не пришла? - повторил он с той же интонацией, будто первый раз спросил.

Тогда Юля сказала прямо:

- Твоя мама на меня сердится.

Фаддейка фыркнул, будто в нос ему попало семя одуванчика:

- Подумаешь...

- Ничего не "подумаешь"... раз ей не нравится, что ты со мной подружился.

- Я с кем ни подружусь, ей никогда не нравится. Что ж тут делать?

Юля пожала плечами:

- Наверное, слушаться...

- Ага! А я ведь ей не указываю, где какого друга выбирать!

- Фаддейка, - со старательным укором сказала Юля. - Ты так скучал по маме, а теперь так про нее говоришь.

Он слегка сник, но ответил упрямо:

- Ну и буду скучать. А слушаться насчет этого не буду. Она не разбирается... А ты со мной не спорь!

- С тобой спорить - что носом гвозди вколачивать, - оттаивая, проговорила Юля. - Обормот рыжий...

Фаддейка запританцовывал рядом, растянул во всю ширь кривозубую улыбку, засверкал искоркой. Радостно сказал:

- А ты - колокольня!

Они вышли на мост.

- А все-таки тебе влетит от мамы, - с беспокойством проговорила Юля.

- Не-а! Она же добрая!

- Она-то добрая. А ты? Ты любого доброго в рычащего тигра превратишь. Ну посмотри, опять майка скособочилась, и шнурки не завязаны!

Фаддейка прищурил правый глаз и по-птичьи наклонил голову: что, мол, еще скажешь новенького? Юля засмеялась. Прежние ниточки опять соединились между ней и Фаддейкой - как в порванном телефонном кабеле сращиваются десятки жилок, одна к одной.

Фаддейка топал по самому краю моста. Настил покачивался.

- Ох, допрыгаешься, - привычно сказала Юля.

- Не-а... А помнишь, как вброд с тобой переправлялись? Можно еще.

- Вода уже холодная.

- Нисколечко. Я еще купаться сегодня буду.

- Ненормальный, да? И так сопишь без передышки.

- Ну ладно, не буду... Или буду знаешь где? В Березовом лягушатнике, такое озеро в лесу есть. Маленькое, там вода прогретая... В воскресенье пойдем за грибами, и я тебе его покажу.

- За какими еще грибами? - опять засомневалась и загрустила Юля.

Но Фаддейка весело сказал:

- Пойдем, пойдем!

Он проводил Юлю до "Радуги" и ускакал, хлюпая незашнурованными кедами. А у Юли до вечера было настроение, похожее на Фаддейкину улыбку. И чтобы не испортить его, она запретила себе идти на почту. Целый день возилась со стенгазетой "Здравствуй, День знаний!". Привлекла для этой работы двух послушных девочек-читательниц и "трудного" пятиклассника Валерку Лапина, который оказался прекрасным художником.

А вечером, когда Юля вернулась домой, стало известно, что Фаддейка уехал. С матерью.

- Ни с того ни с сего заторопилась, - сумрачно и как-то виновато объяснила Кира Сергеевна. - Фаддей, конечно, сперва ни в какую, да с Викторией много не поспоришь, она тоже упрямая. И билеты, оказывается, еще с утра купила. Куда тут денешься?

Юля потерянно стояла на крыльце. Было холодно. Она поежилась и тихо спросила:

- А он ничего не просил мне передать?

У нее вдруг появилась смешная надежда, что Фаддейка оставил ей на память портрет, нарисованный художником Володей.

- Ничего, - вздохнула Кира Сергеевна. - Он и со мной-то еле попрощался, уехал набыченный...

Юля пошла в свою пристройку.

"Ну, уехал и уехал, - думала она. - Что поделаешь? Может, и лучше так, без всякого прощания..." И было не очень даже грустно. Просто скучно как-то, пусто...

Нет, грустно все-таки. Плохо...

Следующий день Юля работала хмуро и ожесточенно - чтобы не думать ни о чем печальном. Снова поклялась себе не ходить на почту и не пошла. Не будет она больше изводиться. Увезла мать Фаддейку - ну и пусть! Не пишет бездельник Юрка - ну и наплевать, в конце концов! Скоро практике конец, а там новый семестр на носу. А в Октябрьские праздники - поход на Дедов Камень, там такие места...

Юля закончила с ребятами стенгазету, оформила стенд с рисунками, расставила книги на тематических витринах "Наши школьные ступеньки", перебрала картотеку младшего возраста, выдала книги десятку читателей и села заполнять дневник практики... И тут ее сердитая энергия угасла, навалилась печальная усталость. И нельзя уже было ничем занять себя, не было сил приказать себе ни о чем плохом не думать.

Нина Федосьевна приглядывалась, приглядывалась и наконец сказала:

- Юленька, я бессовестная старая карга, я вас замучила...

- Да что вы, Нина Федосьевна!

- Вы за две недели сделали здесь больше, чем все мы за полгода... Вот что, Юля: к Первому сентября почти все готово, и давайте договоримся - завтра у вас выходной.

- Да что я буду делать-то в этот выходной? - с искренним испугом спросила Юля.

- Читать, смотреть телевизор... Бродить по окрестностям с вашим верным оруженосцем.

"Уехал оруженосец", - хотела сказать Юля и перепуганно сжала губы: вдруг поняла, что сейчас разревется. Она торопливо залистала попавшийся под руку номер "Юного техника", и Нина Федосьевна, кажется, что-то поняла. Заговорила тоже торопливо и чуть виновато:

- Ну а если не хотите выходного, отдохните хотя бы сегодня. В клубе завода очень смешное кино идет, старое. "В гостях у Макса Линдера"... Или сходите на выставку! Во Дворце культуры изумительная выставка. Традиционная, осенняя... Кстати, чуть не забыла! Есть там и портрет нашего милого товарища Сеткина.

- Фаддейкин? - изумилась Юля. - Откуда? - И тут же поняла, что это художник Володя послал или привез портрет, написанный в прошлом году. - Ой, а какой он, Нина Федосьевна?

Та улыбнулась:

- Идите, идите, сами увидите...

Уже у входа в городской Дворец культуры - современную коробку с застекленным фасадом - Юля увидела, что никакого Фаддейкиного портрета здесь быть не может. Потому что ежегодная осенняя выставка была выставкой цветов.

Пожав плечами и досадуя на странный розыгрыш (столь несвойственный Нине Федосьевне), Юля вошла все-таки в вестибюль.

Цветов было великое множество.

Наклонные, уже по-вечернему золотистые лучи вливались сквозь стеклянную стену, и сотни причудливых букетов - маленьких и громадных - светились и переливались оттенками всех красок, которые сотворила на Земле матушка-природа. Цветы были всюду - на полу, на длинных скамьях и столах, на полках вдоль стен. Это было Великое Собрание Цветов. Георгины и астры, нарциссы и гладиолусы, настурции и анютины глазки, розы и садовые ромашки и еще сотни разных представителей цветочного народа собрались, чтобы показать друг другу и всему свету: вот какими мы выросли за лето, вот что сумели!

Юлино настроение подчинилось этому празднику лучей и радужного сияния. Не то чтобы Юля стала совсем веселой, но успокоилась и грустные мысли загнала в дальние уголки памяти. Тихонько вздыхая и улыбаясь, пошла она вдоль рядов с букетами. И удивлялась искусству и хитроумности цветоводов. Хитроумности потому, что надо было не только вырастить замечательные цветы, но и составить букеты - изобретательно и со смыслом. И придумать подходящие названия...

Сочетания букетов и названий в самом деле часто были неожиданными и точными. "Полет в стратосферу" - золотистый острый гладиолус пробил облако из пушистых белых цветов; "Кармен" - темно-пунцовая роза в окружении узких, похожих на перья листьев; "Салют" - ярко-желтые и красные звездочки в гуще темно-лиловых анютиных глазок... Были забавные названия. Например, "Сорванцы" - несколько растрепанных нарциссов, очень похожих на задиристых мальчишек. Или "Я больше не буду" - тонкий голубой цветок (вроде василька), как провинившийся пацаненок, склонил голову перед большими бело-лиловыми астрами, похожими на рассерженных тетушек.

Встречались букеты и с ласковыми именами: "Подарок маме", "Аленка"...

Посетителей было немного. Шорох подошв и негромкие разговоры не разбивали солнечной тишины. В этой тишине Юля не спешила и подолгу стояла перед каким-нибудь понравившимся букетом: например, перед "Мушкетерами" - четверкой гордых георгинов (у каждого свой характер), перед "Бабушкиным романсом" большими бледновато-желтыми цветами, похожими на рупоры старинных граммофонов...

Несколько раз у Юли шевельнулась мысль, что если есть "Сорванцы" и "Аленка", то почему бы не оказаться здесь и "Фаддейке". Но странно - догадка эта скользнула по краешку сознания и тут же исчезла.

И Юля вздрогнула, когда с ватманской таблички на нее в упор глянули черные крупные буквы: "Фаддейка Сеткин".

Букет стоял на конце длинной низкой скамьи. Юля смотрела на него с недоумением и досадой. Это была небольшая охапка садовых оранжево-морковных лилий с длинными лепестками. Лепестки усеивала россыпь темно-коричневых крапинок.

Юля не любила эти цветы. Они казались ей нарочитыми, искусственными какими-то. Это была цветочная порода, выведенная не для красоты, а для причуды.