Анжелика. Путь в Версаль - Анн Голон

— Все верно, месье Молин, у христианского католического брака лишь одна цель: продолжение рода.

— Вот видите! — тихо сказал управляющий, и только Анжелика, хорошо его знавшая, смогла уловить иронию в словах старого лиса. — Что же касается доказательств вашей доброй воли, — лицо Молина стало лукавым, — то лучшим, на мой взгляд, стало бы скорое рождение наследника.

Филипп повернулся к Анжелике, которая в течение всего разговора пыталась оставаться бесстрастной. Но под его взглядом она не смогла удержаться и подняла глаза. Свирепое выражение на красивом лице маркиза вызвало у молодой женщины непроизвольную дрожь, которая отнюдь не была дрожью сладострастия.

— Ну что же, договорились, — очень медленно произнес Филипп, и на его губах заиграла жестокая улыбка. — Я постараюсь, Молин, постараюсь…

Глава 20

— Вы заставили меня сыграть еще более гнусную роль, чем я могла предположить, — сказала Анжелика Молину.

— Если вы уже выбрали для себя гнусную роль, мадам, то степень гнусности не столь важна. Важно лишь укрепить свои позиции.

Управляющий проводил молодую женщину да самой кареты. В своей черной шапочке и темном костюме, чуть сгорбленный и то и дело вкрадчивым жестом потирающий сухие ладони, он напоминал тень, явившуюся из прошлого.

«Я возвращаюсь к своим», — подумала Анжелика, и переполняющая ее сердце радость исцелила душевные раны, нанесенные презрением Филиппа.

Она снова встанет на ноги, вернется в привычный мир. Пока карета госпожи Моренс заворачивала во двор, чтобы остановиться у подъезда, управляющий, застыв на пороге дома, казалось, внимательно рассматривал звездное небо.

— Порой я спрашиваю себя, — произнес он, хмуря брови, — как мог умереть такой человек.

— Какой человек, Молин?

— Господин граф де Пейрак…

Анжелика вздрогнула, как от удара. В последнее время отчаяние, которое она всякий раз испытывала, вспоминая о Жоффрее, отяготилось жесточайшими угрызениями совести. Непроизвольно она тоже посмотрела на ночное небо.

— Вы думаете… он рассердился бы на меня за то, что… я выхожу за Филиппа? — спросила она.

Казалось, пожилой управляющий не слышит ее.

— Просто в голове не укладывается, что такой человек мог умереть, — продолжил он, качая головой. — Возможно, король это вовремя понял…

Анжелика порывисто схватила собеседника за руку.

— Молин… вы что-то знаете?

— Я слышал, что король помиловал его… в последний момент.

— Увы! Я собственными глазами видела, как его сожгли на костре.

— Тогда давайте предоставим мертвецам хоронить своих мертвецов, — произнес Молин, сопроводив свои слова пасторским жестом, который ему так шел и которым при случае он пользовался, чтобы ввести в заблуждение окружающих. — И пусть жизнь продолжается!

В карете по дороге домой Анжелика прижала к груди руки, унизанные кольцами.

— Жоффрей, где ты? Огонь костра уже давно погас, так зачем вновь и вновь вспыхивает эта искра надежды… Если ты еще ходишь по земле, вернись ко мне!

Молодая женщина замолчала, испугавшись тех слов, что только что прошептала. Экипаж ритмично покачивался, и уличные фонари, установленные по приказу Ла Рейни[51], бросали отсветы на ее платье. Полиция старалась рассеять мрак, в котором Анжелика так хотела бы сейчас раствориться полностью и без остатка.

Она боялась. Боялась Филиппа, но еще сильнее — того, чей призрак возникал у нее перед глазами, как будто для того, чтобы запретить ей следовать выбранной дорогой. Но она больше не могла гадать, были ее видения безумием или же нет. Она достигла своей цели. Другой цели у нее не было.

В отеле Ботрейи навстречу матери вышли Флоримон и Кантор. Оба мальчика были в нарядных костюмах из розового атласа с огромными кружевными воротниками. По бокам у них красовались маленькие шпаги, а шляпы украшали розовые перья.

Они оба держались за шею огромного рыжего дога, который был почти одного роста с Кантором.

С бьющимся сердцем Анжелика остановилась, восхищенная красотой дорогих ей созданий. До чего же они серьезны и насколько прониклись чувством собственной значимости! А как медленно они ступают, стараясь не помять свои великолепные наряды!

Сильные в своей слабости, они оттеснили в сознании матери и образ Филиппа, и призрак Жоффрея. «Пусть жизнь продолжается», — сказал ей старый гугенот-управляющий. А жизнь — это они. Именно ради них она должна следовать избранным путем, пусть медленно, но уверенно.

Детей нарядили в их праздничные костюмы, чтобы поприветствовать мадам де Севинье, которая уже больше часа ожидала Анжелику в большой гостиной.

К великому возмущению лакеев, Анжелика встала на колени, широко раскрыла объятия и прижала к сердцу обоих малышей и их дога.

Шоколадница госпожа Моренс — урожденная де Сансе?.. Несколько веков эта семья жила в безвестности, но она была кровно связана с такими прославленными фамилиями, как Монморанси и де Гизы. К тому же некоторые молодые представители семьи недавно вновь обратили на себя внимание двора. Сама умирающая Анна Австрийская потребовала, чтобы у ее изголовья дежурил иезуит с пылающим взором, некий Раймон де Сансе. Теперь все знатные дамы двора стремились получить его благословление. Неужели госпожа Моренс, чей экстравагантный образ жизни и внезапное восхождение стали предметом небольшого скандала, была родной сестрой этого проницательного и сдержанного аббата, слывшего образцом добродетели?.. Многие сомневались в этом. Но на приеме, который давала мадам д’Альбре, присутствующие могли наблюдать, как иезуит нежно расцеловал будущую маркизу дю Плесси-Бельер, подчеркнуто обращался к ней на «ты» и долго по-дружески беседовал с ней братским тоном.

Впрочем, именно к Раймону отправилась Анжелика на следующий день после встречи с Молином.

Она знала, что найдет в нем верного союзника, который как бы невзначай, но самым надежным образом поспособствует восстановлению ее репутации в свете. Именно так и случилось.

Не прошло и недели, как рухнули все барьеры высокомерия, выстроенные между молодой женщиной якобы из простого сословия и благородными дамами квартала Маре. Анжелику расспрашивали о ее юной сестре, прелестной Мари-Аньес де Сансе, чья красота целых два сезона очаровывала королевский двор. Ее обращение к Богу временно, не правда ли? Но как бы то ни было, отныне двор будет гордиться присутствием другой Сансе, чья красота ничуть не уступает красоте младшей сестры, а деловой ум уже прославился повсюду.