Медвежьи сны - Светлана Смолина

– Они его забрали, забрали! Я его погулять отпустила, а он не вернулся!

– Снова ты про собаку! Машка, что с тобой происходит? Ты бросить меня решила?

– Димочка, я не решила, я ничего не решила! Я ждала, а ты приехал какой-то не такой… и эти фотографии… И ты мне не веришь! Почему ты мне не веришь?

– Какой не такой? Что ты придумываешь! Я к тебе ехал, Машка! А ты смотришь на эти фотографии, как будто меня и не было никогда. Если ты его все еще любишь, если ты хочешь к нему вернуться…

– Димка, я тебя люблю! Я тебя люблю больше всего на свете! Я жить перестаю, когда ты уезжаешь, как будто засыпаю и сны про тебя вижу. А потом ты возвращаешься, и мне ничего больше не надо, лишь бы ты был утром и приходил с работы каждый вечер. Не уезжай больше, Димочка, не бросай меня!

– Да кто тебя бросает-то! Я же звал тебя ехать вместе, а ты упрямее ослицы!

Он стаскивал с нее одежду прямо в коридоре и только в последний момент вспомнил про кровать и отнес ее в комнату, прижимая к груди, как котенка, и тонул вместе с ней в подушках и желаниях. Маруся перестала плакать, а он позволил ей делать все, что заблагорассудится, и чуть не пожалел об этом, когда она принялась сводить его с ума быстрыми поцелуями и медленными прикосновениями, почти разочаровываться и снова задыхаться в водопаде ее волос. А она твердила, как сумасшедшая, что любит, что жить без него не может, что никогда не уйдет, даже если он станет гнать. И уже одних этих слов было достаточно, чтобы он снова лишил ее права руководить его телом, подмял ее под себя и, подходя к последней черте, чуть не проговорился, что он тоже, тоже… Но, слава богу, не успел, лег рядом, прижимая ее к взмокшему боку, и вздохнул.

– Теперь буду везде водить тебя за руку!

И она хрипло засмеялась, не замечая, как слезы снова потекли по щекам.

До обеда они ездили по улицам в поисках пропавшего пса, а потом он силой увез ее в коттедж, напомнив, что собаки сообразительны и способны пройти тысячи километров, чтобы вернуться домой. Она представила себе Фильку, бредущего по чужим дорогам, и закусила губу, чтобы снова не разрыдаться.

Пес пришел к воротам хозяйского дома на третьи сутки и разбудил своим лаем половину поселка. Костя впустил его во двор и мрачно наблюдал, как грязная собака с обрывком веревки на шее, прихрамывая на заднюю лапу, поднимается по ступенькам к входной двери.

– Маленький мой! – Маруся вылетела на крыльцо в одной ночной рубашке. – Собачка моя!

Дмитрий Алексеевич накинул ей на спину первую попавшуюся под руку куртку и закурил. Пес скулил и норовил облизать хозяйку с ног до головы, а она ощупывала его ввалившиеся бока, поджатую лапу, поцарапанную морду и шептала ему на ухо что-то не для прессы.

– Пойдем, хоть помоешь его, – снисходительно сказал хозяин и слегка сжал Марусино плечо. – И покорми, а то он в обморок готов упасть.

Пока Филька бессовестно пользовался своим плачевным положением и поглощал все, что она подкладывала и подкладывала в его миску, мужчина пил кофе и рассматривал эту ненормальную парочку. В кармане его пиджака все еще лежала заветная бархатная коробочка, открыть которую в разговоре с Марусей ему пока не удалось.

– Ну, теперь ты успокоилась? – Прервав их щенячьи нежности, он отставил чашку и попытался завладеть ее вниманием. – Мы можем поговорить о чем-нибудь, кроме собаки?

– Да, – ответила Маруся и обернулась. – Теперь мы поговорим не только о собаке. Я хочу, чтобы те, кто это сделал, сдохли.

Черная вода плескалась в глубине ее глаз, и почти не было видно серых ободков радужки. Уголки губ, сжатых в тонкую линию, нервно подергивались, а пальцы все заправляли и заправляли за ухо непослушную прядь.

– Чего ты хочешь? – от души изумился он.

– Чтобы гады, которые это сотворили с нами, понесли наказание. И сдохнуть для них – самое мягкое, что приходит мне в голову.

– Машка? – Он засмеялся над ее кровожадными желаниями, решив, что она шутит. – Ты прямо спецназовец, не иначе!

– Никому не позволено издеваться надо мной и над теми, кого я люблю.

– Да ты совсем с катушек съехала! – Похоже, серьезность ее слов сомнению не подлежала. – Пес вернулся. Чего тебе еще надо?

– Сегодня он, завтра я.

– Тебе угрожали?

– А разбитая машина, вымазанная дегтем дверь, надписи и звонки – это все шутки, да? Пока никто не умер, мы будем улыбаться и спускать им все выходки?

– Кому им, Маша? – насторожился он, читая ненависть в ее глазах. – Ее даже в городе не было в эти дни!

– Ты нашел ей алиби?

– Мы не знаем наверняка…

– Я не знаю, а вот ты можешь узнать. И я не понимаю, почему ты еще не узнал и не наказал… Почему тебе наплевать на то, что они делают с нашей жизнью?

– Кто сказал, что мне наплевать?

– Дима, я все понимаю. – Она села напротив и переплела тонкие пальцы с длинными ногтями. – Ты не привык бороться за кого-то. Ты много лет провел, как медведь в берлоге, установив свои порядки и отвечая только за себя. Но теперь все изменилось, потому что есть мы. И ты не можешь просто наблюдать, как нас убивают.

– Кто это мы? – холодно прищурился Дмитрий Алексеевич.

– Мы – это твоя женщина и твоя собака. Если ты думаешь иначе и мы для тебя ничего не значим, мы не останемся.

– Это шантаж, Мария? Ты диктуешь мне условия игры? – Он навис над столом, оттолкнув стул, и на самом деле стал похож на вздыбившегося медведя. – Ты не забыла, что ты всем обязана мне?

– Ты тоже мне кое-чем обязан, – сказала непокорная Маруся и не опустила глаза.

– Чем же?

– Тем, что ты перестал быть одиноким.

– А я к этому стремился? – едва сдерживаясь, чтобы не заорать, с издевкой уточнил он. – Думаешь, только и ждал, когда заезжая певичка осчастливит меня своей любовью? Все вы бабы любите преувеличивать роль своей личности в истории.

– Я не все! – Маруся обнимала за шею прижавшегося к ней Фильку и с вызовом смотрела хозяину в лицо. – И если моя любовь ничего не значит…

– Как-то я прожил без нее полвека!

– И еще проживешь, – закончила она недосказанную фразу и потянула за собой собаку в холл. – И не придется заботиться о тех, кому это нужно. Твоя свобода важнее, чем чужая жена. Я могу взять машину доехать до города?

– Машина твоя, – угрюмо заметил ей вслед хозяин.

– Твоя, Дима, и квартира, и город тоже твой.

– И ты моя! – Он так и не понял, как слова, которые он хотел почти торжественно произнести пять минут назад, в один миг были перечеркнуты и растоптаны. – Что бы ты себе ни придумала!

Но она не стала ничего придумывать, она свалила вещи в сумку и пропустила пса на переднее сиденье лексуса. Дмитрий Алексеевич с порога дома видел, как она уверенно и без сожалений уходит, спустя всего три месяца со дня, когда поклялась, что будет с ним всегда. А Маруся как в тумане ждала чего угодно: молнии среди ясного неба, резкого окрика «Машка, не уходи!», заглохшего двигателя. Любая мелочь могла остановить ее, но небо было безоблачным, мужчина молчал. И лексус приглушенно заурчал и направился в распахнутые ворота. Филька обернулся на дом и вопросительно посмотрел на хозяйку.

– Так бывает, малыш. Был мужчина и нет мужчины, – шмыгнула носом Маруся, надевая солнечные очки. – Не думала, что это снова случится со мной.

Но жизнь водила ее по кругу, хотя в этот раз ей не хотелось бежать в другой город под покровительство нового хозяина. Она мыла Фильку, пила кофе и в резиновых перчатках с помощью тряпок и бензина до вечера оттирала от дегтя входную дверь. А потом залезла в душ и, наскоро приведя себя в порядок, отправилась на работу. Пока она беседовала с Сергеем Сергеевичем, на хозяйский стол принесли закуски и графин с водкой. Маруся вздохнула, понимая, что этот вечер может оказаться труднее, чем все предыдущие вместе взятые, и подошла к краю сцены с микрофоном.

– Скоро День Победы, – сказала она в шумящий зал. – Давайте на время забудем о любви и вспомним о тех, кто дал нам возможность жить и любить.

Зал колебался, но, за много месяцев воспитанный и покоренный, принял правильное решение.

– Давай «Землянку», Маруся! Мы подпоем.

Маруся кивнула и сдвинула брови, как наяву увидев языки огня в большом камине, медвежью шкуру на полу и хлопья снега, облепившие высокие окна. И пока хозяин шел по проходу, опустив плечи и держа руки в карманах, она пела с закрытыми глазами и вспоминала снежные искры, смех, поцелуи в сугробе и торопливо снятый свитерок посреди комнаты с неубранной кроватью и упавшими в изголовье розами.

Она пела, а он пил, и его невозмутимое лицо с холодным прищуром было обращено к сцене. Она не посмела скрестить с ним взгляд и не рискнула уйти на перерыв, боясь встречи один на один в крохотной гримерке. Маруся читала записки и ждала, что к полуночи он уедет, но он дымил уже второй пачкой и никуда не собирался. Наконец Сергей Сергеевич перестал терзать черно-белые клавиши и взял Марусю под локоть.

– Езжай спать, деточка. Ты на ногах еле стоишь.