Блицфриз - Свен Хассель

— Тикает еще? — спрашивает он Малыша. — Может, это стучал дятел, пытавшийся добраться до моих груш?

— Насчет дятла не знаю, — отвечает Малыш, — но часовой механизм тикает. Думаю, бомба взорвется с минуты на минуту.

— Бомба с часовым механизмом не опасна, пока не перестала тикать! — неистово кричит Порта и хорьком спускается в то отверстие, из которого выскочил.

— Им не взорвать все мои консервированные груши! — кричит он, вскидывая на плечо ящик. И едва добегает до сугроба, кажется, что весь мир взорвался изнутри. К небу с невероятной силой взлетает столб пламени, разбрасывая во все стороны ящики и консервные банки. На нас валится град консервированных фруктов и кусков мяса. Банки с острыми, как нож, краями летят шрапнелью между домов.

— Гнусный, подлый трюк, — разочарованно вздыхает Порта, когда мы встаем и смотрим в оставленный взрывом черный кратер. — Ивану я этого долго не забуду!

Малыш пробует кусок мяса, но с гримасой выплевывает. Оно отдает селитрой.

Мы открываем ящик Порты с консервированными грушами, и наши лица озаряются, когда обнаруживаем, что там тридцать банок. Едва приканчиваем одну, Малыш вновь предостерегающе кричит:

— Опять тикает! Прячемся!

Словно мякина под ветром, мы уносимся и укрываемся за большим сугробом.

Второй взрыв сильнее первого.

Дом за складом взлетает в воздух и скрывается за вершинами деревьев. Разлетаются бутылки с коктейлем Молотова. Вспыхивает фосфорное пламя.

Едва затихает звук взрыва, мы вскакиваем и бежим к домам, где находится парализованная шоком рота.

Едва начинаем рассказывать о том, что произошло, раздается крик часовых:

— Тревога! Партизаны!

Из темноты строчат пулеметы и автоматы, ночь оглашают крики раненых. От дома к дому перебегают темные тени. Звенят стекла, вспышки взрывов разрывают тьму. Дома вспыхивают и ярко горят.

— Приди, приди, приди, о Смерть, — напевает под нос Легионер, откидывая сошки ручного пулемета.

Черные тени несутся через большую площадь с памятником Ленину. Когда они достигают расстояния, с которого можно бросать гранаты, грохочет станковый пулемет Малыша, скашивая людей рядами, будто колосья. Но их много. Они кишат в узких, кривых улочках. Повсюду сверкают дульные вспышки. Разрывные пули причиняют жуткие раны.

У памятника Ленину кричит комиссар, размахивая над головой автоматом.

Я бросаю гранату изо всех сил. Она взрывается над комиссаром, и он летит через всю широкую площадь. Автомат его летит в другую сторону.

— Мастерски, — улыбается Порта и одобрительно кивает.

Я бегу вперед вместе с Профессором, он несет мою сумку с гранатами. Подает их мне с уже снятым кольцом. Я вложил столько силы в первый бросок, что теперь не могу бросить их дальше пятидесяти метров. Но для гранатометчика это хорошее среднее расстояние!

Партизаны отходят беспорядочной толпой, поскольку их громогласный комиссар убит.

Легионер бросает в один из домов противотанковую мину. Дом разлетается на части. Внезапно наступает тишина. Лишь из леса слышны удаляющиеся шаги.

Клокдорф расстреливает в затылок двух пленных, потом разбивает им черепа прикладом.

— Черт возьми, ты что делаешь? — яростно кричит ему Мозер.

— Разрешите доложить, герр обер-лейтенант, совершаю казнь в соответствии с наставлениями. Эти двое перерезали горло старосте. Он протестовал против сожжения деревни, в которой живут люди.

— Я подам на тебя рапорт за неисполнение приказа!

— Подавайте! — язвительно усмехается обер-фельдфебель.

Мы потеряли двенадцать человек. Двое часовых найдены с проломленными головами. Пятеро ранены, одному из них в живот вошла целая автоматная очередь.

— Приготовиться к маршу! — приказывает Мозер. — Они вернутся, как только возьмут себя в руки и преодолеют первый страх. К тому времени нам нужно быть в пути.

Мы идем около часа, когда Мозер вдруг вспоминает о партизанке.

— Где та девушка?

— Разрешите доложить, она отправилась домой, но просила передать всем наилучшие пожелания! — весело кричит Порта.

— Значит, ты отпустил ее? — спрашивает обер-лейтенант, пораженный откровенностью Порты.

— Никак нет! Девушка мне понравилась, и я предложил ей стать хозяйкой в моем маленьком доме на Фридрихштрассе, но она возмутилась и попыталась отнять у меня оружие. Потом, пока я искал веревку, чтобы связать ее, ловко выскользнула в заднюю дверь, а когда я бросился за ней, надела мне на голову кастрюлю и принялась охаживать меня черпаком. Потом воспользовалась возможностью и побежала влево к лесу. Я кричал ей вслед, что вы очень на нее рассердитесь, когда узнаете, что она самовольно ушла. Но девушка не обратила никакого внимания на мои крики, и теперь, скорее всего, она дома на улице Тысячи Недотеп.

— Трудно мне с тобой, Порта, — вздыхает Мозер. — Очень надеюсь, что наши пути вскоре разойдутся.

— Может быть, даже раньше, чем вы думаете, герр обер-лейтенант! — говорит Порта. — В нашей роте офицеры долго не живут. Это уже чуть ли не традиция! — добавляет он, широко улыбаясь.

— Я потом поговорю с тобой, Порта, — обещает Мозер. — Еще как поговорю!

Три дня спустя мы выходим к разрушенной деревне, печные трубы торчат к небу каменными пальцами.

— Там пускают красные ракеты, — говорит, указывая, Старик.

— C'est un bordel![127] — говорит Легионер, с тоской думая о кварталах красных фонарей.

— Хорошо бы! — говорит, зевая, Порта.

Ночь хмурая, беззвездная, по небу быстро бегут тучи. То и дело валит снег. Мы лежим, наблюдая за ракетами вдали. Отсюда они выглядят очень красиво. За ракетами тянутся длинные цветные хвосты, вспыхивают они звездами с множеством оттенков.

— Наши! — уверенно говорит Мозер. — Пошли! Похоже, русские сильно их теснят. Завтра может быть уже поздно!

Внезапно озаряется все небо. Вскоре до нас докатывается грохот непрестанных взрывов. Должно быть, идет большая артиллерийская дуэль.

— Господи, что происходит вдоль линии фронта? — задумчиво бормочет Мозер, понаблюдав за громадными вспышками.

— Может быть, расходуют последние снаряды! — говорит Порта, пытаясь улыбнуться, но у него получается лишь гримаса.

— Командиры отделений, ко мне! — приказывает Мозер. — Подготовьтесь к маршу через десять минут! В полном боевом порядке!

И подтягивает подбородочный ремень каски.

— Как, среди ночи? — удивленно спрашивает фельдфебель Крамм. Он всего несколько дней назад присоединился к нам с одиннадцатью людьми. — Русские кишат повсюду!

— Покажи, где их нет, фельдфебель, и мы пойдем туда! — саркастически говорит Мозер. — Выступаем через десять минут! И пробьемся, даже если придется действовать только штыками и саперными лопатками!

Краткий отдых ушел у нас на снаряжение автоматных рожков и пулеметных лент. Все ворчат. Кажется, теперь, когда мы так близки к цели, нас охватила инертность.

— Внимание! — негромко командует Мозер, когда мы стоим в строю, готовые к маршу. — Теперь мы полностью укомплектованная рота. К нам присоединилось много групп, от писарей и интендантов до минометчиков и подрывников. Теперь слушайте меня все! Немецкие позиции от силы в семи-восьми километрах отсюда. Последнее усилие, и мы у своих! Идти нужно сейчас. Завтра может быть поздно. К тому времени противник может прорвать новый фронт. Нужно ожидать, что пробиваться придется с боем, но иного пути нет. Раненых будем, если представится хоть малейшая возможность, брать с собой, но они не должны нас задерживать! Главное, не теряйте друг друга из виду. Пойдем углом вперед. Во главе будет второе отделение. Я полагаюсь на тебя, фельдфебель Байер! Вопросы есть?

— Герр обер-лейтенант, а что, если прорыв не удастся? — спрашивает обер-фельдфебель Клокдорф.

— Скоро узнаешь, — язвительно усмехается командир роты. — Мы будем мертвы, Клокдорф!

Малыш раздобыл совершенно новый русский ручной пулемет в превосходном состоянии. И нежно прижимает его к себе, как мать новорожденного.

Порта бросает мне банку консервированных груш. Я съедаю их и чувствую прилив сил.

Мы идем клином по отрезку открытой местности. Когда доходим до середины, по нам открывают яростный пулеметный огонь от купы деревьев и винтовочный с фланга. Мы осторожно пробираемся к деревьям, Порта прикрывает нас пулеметными очередями.

Мозер бросается вперед, командиры отделений за ним. Останавливается на миг, чтобы бросить гранату. Малыш обгоняет роту и несется, как танк. Стучит пулемет, в лесу взрываются гранаты, поднимаются крики и ругань:

— Немцы, немцы, …б вашу мать!

Прутья и веточки хрустят под быстро движущимися ногами. Пулеметная очередь валит двух саперов. Тафель наклоняется над ними, чтобы оказать помощь.

— Вперед! — кричит Мозер, толкая его перед собой.