Поводырь в опале - Андрей Дай

Епископ Томский и Семипалатинский легко описывался одним словом — старичок. Не убавить, ни прибавить. И даже золотая цепь с тяжелым золотым же крестом, на груди этого сухонького сморчка казалась чем угодно, только не одним из символов власти. И голос у Виталия был тоненький, да гнусавенький. Не подходящий для проповедей с кафедры голос. Вот плакаться, да на здоровье жаловаться — самое то. О запустении храмов, об оскудении церковной казны, о лживых инородцах, тайно продолжавших почитать идолы. О недостроенном, но уже успевшем обрушиться Троицком кафедральном соборе.

Я вслушивался в этот лепет только до той поры, когда, совершенно предсказуемо, Виталий не начал исполнять любимую песню всех старичков — прежде, мол, трава была зеленее, и люди честнее. И купола храмов сияли под солнцем пуще нынешних, и булки хрустели аппетитней. Тогда я разжал кулак, наказав прежде Герочке, отвлечь меня от медитации, когда епископ перейдет в своей речи к чему-либо более конструктивному.

Камень завораживал. Даже в кабинете священника, судя по всему не любившего солнечный свет, опал все равно умудрялся переливаться всеми оттенками синего и зеленого. Вглядываясь в это каменное чудо, мнилось, будто смотришь в самую глубину бездонного Океана, где под сине-зеленой, бликующей толщей воды ходят причудливые рыбы…

Все-все, Герочка. Выхожу. И не смей меня больше обзывать каменным наркоманом и губернатором в опале. Типун тебе на язык… Что там наш старичок?

— …Вот мы тут на последней Консистории, с архимандритами Моисеем и Виктором, и подумали, что ежели губернская гражданская власть на юг, в дикие земли людишек переселяет, да закон Империи тамошним инородцам привить желает, так неужто в тамошних дебрях для еретиков сих места не сыщется? Какая-нибудь удаленная долина, вроде искомого этими… христопродавцами Беловодья. Вот и мы бы вам, Герман Густавович, помощь оказать смогли бы, закрыв глаза на то, что там ведь могут и храмы они свои бесовские строить…

— Это что же, Ваше преосвященство? — решил сразу расставить точки над буквами я. — Вы предлагаете всех, так называемых старообрядцев, силами губернского правления сослать в отдаленные уголки края? То есть — принудительно. А чтоб не бунтовали — пообещать — не заметить воздвигаемых там церквей? Я верно вас понял?

— Как можно?! — вскинулся, совершенно по-женски всплеснув руками, епископ. — Разве вместно мне, пастырю душ человеческих, указывать вам, цареву наместнику, как с сектами еретическими поступать! Чай не латиняне мы, чтоб людишек в костры бросать. А вот помощь оказать… слово такое сказать, что оне сами… Кхе-кхе… Наделы же ихние, мнится мне, куда полезнее будет новым поселенцам передать. Государь наш законом своим премудрым путь для людей истинно верующих в наши края открыл. Так чтож нам с вами, силами малыми, не потворствовать…

Змей! Где тут блондинка по имени Ева прячется, еще не знающая, что хочет яблочка? Почему задерживается. И плод уже приготовлен, и Искуситель присутствует! Одним движением и ускорить процесс заселения южного Алтая, и освободить уже распаханные, обихоженные земли под православных переселенцев — истинно византийское коварство. Уберет с глаз долой неудобных староверов, а взамен получит несколько десятков тысяч прихожан. Причем, все собирается проделать чужими руками! Моими, то есть! Кто посмеет потом в чем-либо обвинить епископа?

И ведь не боится, что я вместо славян гольфштинцев туда поселить могу. Значит, и в отношении них уже планы разработаны. У православной церкви здесь инструменты давно настроены. Духовная Миссия с полудикими теленгитами практически справилась, что для них наивные европейцы? В один миг перекрестят.

Зачем эта глобальная программа ссылки старообрядцев на край света местной церкви — понятно. А что это даст мне? У староверов десятки направлений. Часть из них совершенно неприемлет какой-либо гражданской власти. Соответственно, они не стремятся платить подати и служить в армии. Но эти люди совершенно не употребляют ни табака, ни водки, и невероятно трудолюбивы. Если кто-то и сможет быстро освоить целину в верхнем течении Катуни, так это они. Я имею в виду прекрасные, плодороднейшие долины, настоящие житницы Горного Алтая, в моем мире называвшиеся Усть-Коксинским районом. Однако, насколько мне известно, эти направления православия церкви и церковнослужителей не жалуют. Беспоповцы они.

Другая часть староверов более социализированы. Готовы сотрудничать с властью. С рекрутской повинностью у них тоже тяжело, но с тех пор, как стало можно за деньги выставлять вместо себя кого-то другого, и этот вопрос тайные общины научились решать. Они отлично организованы, предприимчивы и изобретательны. И действительно есть шанс сманить их на юг, если пообещать свободное строительство церквей.

Интересно… У кого бы спросить — насколько мирно могут ужиться ортодоксальные староверы с ново-староверами? А как вышло бы красиво! Первых подальше, вторых поближе к цивилизации. Матерые купцы-старообрябцы скупали бы излишки зерна у беспоповцев, а взамен возили бы туда промышленные товары. Мощный сельскохозяйственный район мог бы кормить не менее мощный промышленный. Неподалеку от Кош-Агача и медь с железом, и серебро есть…

Только — мерзко как-то на душе. Гаденькое такое чувство, будто планирую поманить ребенка конфеткой, чтоб потом заставить его красить забор. Юродивая говорила — станет старичок злое предлагать — соглашайся. Как бы, покровитель твой — Господь — в курсе и полностью согласен с проектом. Но кивни я тогда этому отвратительному попу, и кем бы стал? Кем-то похожим на фашистского карателя на суде в Нюрнберге пытавшегося оправдаться тем, что он, дескать, солдат, и привык исполнять приказы?! Сколько таких выло от безысходности в том Ничто, откуда я сумел сбежать…

— Я не стану принуждать людей к переселению, — выговорил я.

— И не опасаетесь? Ваше превосходительство, — куда только плаксивые, страдальческие интонации из голоса делись! Теперь передо мной сидел совершенно иной поп. Да — все тот же сухонький замухрышка. Только теперь, из той самой, советских времен «синей птицы» — истощенного голубоватого цыпленка, громко обозванного на ценнике курицей, превратился в готовящегося атаковать сокола-тетеревятника. — О ваших деяниях и так уже сообщений в Главном управлении довольно набралось. То вы нигилистам покровительствуете, то иудеям. Князем себя удельным возомнили. Торговые пути устраиваете и посольства принимаете. Солдат иностранным оружием снабдили. Зачем же еще вам и в небрежении к Церкви обвинения?

— Гражданское правление готово поддержать добровольных переселенцев в отдаленные долины, — твердо заявил я, выделив слово «добровольных», и надеясь, что сидящий напротив поддонок в рясе не заметит, как меня трясет от отвращения. — Я, в силу своего происхождения и вероисповедания, не слишком разбираюсь в нюансах взаимоотношений православной церкви и некоторых ее ответвлений. И не могу определить — кому дозволяется строить храмы, а кому нет. Думаю, что это и не мое дело. Я достаточно ясно выразил свою мысль, Ваше преосвященство?

— То есть, вы, Ваше превосходительство, признаете, что такая долина есть, и готовы позволить поселиться там… верным подданным Государя Императора? И как же сие место называется?

— Уймонская степь. Можете начинать свою агитацию, Ваше преосвященство.

Уходя из Богородице-Алексеевского монастыря, поймал себя на мысли, что совершенно серьезно размышляю на тему — сколько суждено еще прожить старичку епископу, и можно ли как-то аккуратно и без последствий вмешаться в Божий промысел?

Миша, видимо каким-то шестым чувством ощутивший мое кровожадное настроение, шел молча, и только возле коляски решился напомнить, что у меня на сегодня назначена встреча с Магнусом Бурмейстером, кораблестроителем из Дании.

— Да-да, Миша, конечно. Я помню, — рассеяно ответил я и взглянул в обеспокоенные глаза своего секретаря. — Позволь полюбопытствовать… Исключительно в теоретическом плане… Вот если бы ты очень сильно желал кому-то смерти, но сам не мог бы… гм… это сделать. К кому бы ты обратился?

— Вы знаете, Герман Густавович, — задумавшись лишь на минуту, выдал Карбышев. — Я не один год служил в жандармерии… Да, Ваше превосходительство, уже служил. Полковник Киприянов днями подписал мой рапорт об отставке…

— Я надеюсь…

— Нет-нет, Ваше превосходительство! Я счел необходимым оставить государственную службу, с тем, чтобы иметь возможность всеми силами помогать вам. Если вы не…

— Я рад, — улыбнулся я. Еще бы мне не радоваться. Не прошло и года, как господин Карбышев соизволил-таки выбрать, с кем ему быть.

— Это я рад, Герман Густавович. Я… я немного волновался. Мне казалось, что вы только из-за того и взяли меня к себе, что я…