Годы испытаний. Книга 1 - Геннадий Гончаренко

- Поздравляю, Семен Григорьевич! Чего же ты молчал?

- А чего мне кричать? На войне - это обычное дело,- Харин аккуратно сложил газету и спрятал в нагрудный карман.

- Русачев знает об этом?

- Знает.

- Ну и что?

- Ничего… Я, говорит, этим писакам не верю… Делают из мухи слона. И рассказывал мне, как журналисты из него легендарного героя гражданской войны хотели сделать. В центральной газете написали, портрет поместили. Из Москвы запрос пришел, хотели вызывать для награды почетным революционным оружием. А он не поехал и написал, что отрицает все факты об этом геройстве.

- Вот чудак!…

- «То, что, - говорит, - заработал кровью - получил сполна, а дутой славы мне не надо».

- А откуда Кураида узнал все о тебе?

- Он же в дивизионной газете постоянно сотрудничает. В армейскую, фронтовую пишет. У него даже в «Красной звезде» есть статейки. Талантливый человек, а вот используют его не по назначению… Политруком может быть каждый партийный работник. А это журналист. Он в районной газете работал. У него большой талант слова подбирать…

Харин поднес трофейный перстень к губам, подышал на камень, имитирующий бриллиант, потер о колено и, склонив голову, залюбовался радужной игрой его граней.

- А талант, Евгений, как камень драгоценный… Он всем нравится, им каждый любуется, цены ему нет… Вот посмотри: очаровательная вещичка? - Майор повертел перстнем перед носом Жигуленко.

- Красив, но не поддельный ли?

- Я человек со вкусом. И, поверь, не буду размениваться на мелочи…

2

Поиск, тщательно подготовленный Жигуленко, был проведен удачно. Разведчики возвратились в полночь и привели «языка» - штабного немецкого фельдфебеля Фрица Шпанделя. Он беспокойно озирался по сторонам, бегая маленькими колючими глазами. Руки его дрожали. Он попросил воды. Дали. В штабную землянку вошли подполковник Зарницкий и переводчик. Начался допрос.

Фельдфебель сначала молчал, неподвижно уставясь в угол. Потом внезапно спросил, что с ним будут делать русские? Зарницкий улыбнулся: немец явно шел на сделку с совестью, но колебался, недоверчиво поглядывая то на подполковника, то на переводчика.

Зарницкий сказал переводчику:

- Объясните ему, что мы не бьем лежачих, у нас в армии так не принято. Пусть не боится за свою жизнь.

Переводчик перевел, но фельдфебель по-прежнему недоверчиво глядел на подполковника, о чем-то напряженно думая.

Только после того как переводчик очень подробно разъяснил все это, немец заговорил.

Зарницкий слушал показания пленного фельдфебеля, как показалось Евгению, без всякого интереса. Жигуленко ожидал, что полковник вот-вот даст команду увести пленного, и вдруг Зарницкий насторожился. Начальник штаба почувствовал, как пленный старательно обходит весьма важный вопрос: к какому времени приказано танковой дивизии выйти на правый берег реки Друти? Разведчики взяли карту у убитого немецкого офицера. На сгибе потертой карты стояла пометка «директива» и часть слова - «Гит». Зарницкий догадывался: эта пометка и ссылка на директиву Гитлера не случайны. Это был боевой приказ, он предписывал немецким войскам захватить к какому-то определенному сроку рубеж реки Друти.

- Я часто слышал, как офицеры беседовали между собой о приказе Гитлера, - показывал Шпандель. - Наш командир дивизии генерал Мильдер говорил о том, что к концу июля мы должны быть на Днепре.

«Сегодня уже восьмое августа, - думал Зарницкий, - прошло более недели, однако они только вышли к реке Друти и топчутся на левом берегу. Это хорошо».

Зарницкий после допроса пленного поспешил на доклад к Русачеву.

- Значит, в конце июля они замышляли быть на Днепре? - переспросил Русачев.

Зарницкий утвердительно кивнул головой.

- Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… им не по Европе парадным маршем, по-гусиному, шагать. У нас дорожки с ухабами, спотыкаться придется.

Командир дивизии, слушая доклад Зарницкого, не отрываясь, наблюдал за полем боя в амбразуру:

- Опять, мать их черт, в психическую пошли. Гляди-ка, Александр Николаевич.

Атаки противника становились все более яростными. Они начинались одновременно в нескольких направлениях и, видно, преследовали единую цель - найти в нашей обороне слабое место. Враг с каждым часом наносил все более мощные удары с воздуха, возлагая основную надежду на свою авиацию.

Поразмыслив, Русачев приказал:

- Ты вот что: сними батарею, что у Канашова, поставим ее в центре. Видишь, норовят прорваться на стыке полков. Надо как следует встретить психов. Донесение командующему подготовь. Пленного немедленно отправь в штаб армии. Да прикажи: пусть связь восстановят с Канашовым.

Зарницкий направился к выходу. Русачев поднял трубку и попытался говорить, но телефон молчал. Он опять поднес к глазам бинокль и стал рассматривать набегавшие волнами атакующие цепи немецкой пехоты. Послышался шуршащий шум наших снарядов, и разрывы заплясали на земле, разметывая плотные цепи немецкой пехоты.

«Только бы танки не прорвались на стыке, - думал Русачев, - а пехоту мы не пустим…»

3

Тем же вечером пришла благодарность от командующего армией за поимку «языка». Зарницкий вызвал к себе Жигуленко и сам объявил ему об этом.

Евгений, радостный и взволнованный, торопился к Ляне. В землянке, где она жила, ее не оказалось. Боец-санитар сказал, что ее вызвал новый командир роты - Миронов. Увидев озабоченное лицо Жигуленко, он доверительно сказал:

- Да он, товарищ старший лейтенант, загонял ее, бедняжку. С ног сбилась… Раненых у нас сегодня много. А он о каждом требует доложить точно, что да как. Она и не обедала, как пошла к нему, так и пропала.

«Смотри, каков, - подумал Жигуленко. - Этак, чего доброго, из-за его начальственного рвения я и с Ляной не встречусь…» И тут же решил: «Пойду-ка позвоню из штаба полка в медсанбат к Наташе. Пусть придет в мою землянку на свидание с ним».

С этой мыслью Жигуленко ворвался к Миронову, столкнувшись при выходе с Ляной. Та вспыхнула и тут же шмыгнула в дверь,

- Здорово, Сашка. Поздравляю с повышением.

- А тебя со званием.

- Да ты тоже скоро получишь. Слыхал, что жмешь на своих подчиненных, аж пищат.

- У тебя научился. Помнишь: «Командир не девушка, чтобы его любили…» - твой афоризм?!

- Значит, усвоил, - насмешливо проговорил Жигуленко.- Ну, добро. А у меня к тебе важное дело. - Он таинственно, приставив руку к краю губ, понизил голос. - Дорогой мой, свершилось чудо, самое желанное для твоей души. Не догадываешься? Нет, ты не жди, что я сообщу, будто назначаешься командовать батальоном. Нет. Тебя отыскала твоя любимая. Встать, товарищ лейтенант, когда с вами говорят старшие!…

Улыбаясь, Миронов нехотя встал.

- Наташа Канашова здесь, понял?

- Где это здесь?

- Прибыла служить в дивизию. Она уже две недели как в медсанбате. Да ты не мрачней, друг. То, что ты не знал, вина не ее. Из боев-то ведь не выходили. У них там раненых сотнями. Хочешь ее видеть?

- Очень.

- Не теряй напрасно времени. Бери мою лошадь, дуй галопом ко мне в землянку. Она там. Я за тобой приехал.

- Ну, а ты как же?

- На своих двоих. Пешочком. Мне не к спеху. - А сам подумал: «Пока он с Наташей там, я здесь с Ляной встречусь».

Миронов подскочил к Евгению, крепко обнял.

- Спасибо, дружище!

И спустя час, все еще не веря всему происходящему и одновременно страстно желая встречи, Миронов скатился в землянку Жигуленко.

На самодельном столе в консервной банке дрожал крохотный язычок коптилки. Обтирая руки, выпачканные землей, Саша шагнул навстречу поднявшейся девушке-санинструктору.

- Наташенька! - Он крепко стиснул ее мягкую теплую руку.

- Ой-ой! - поморщилась она. - Какой ты стал сильный!

- Ты давно приехала?

- Вторая неделя на исходе.

Несколько секунд они стояли молча, растерянные, счастливые, не находя слов.

Наташа поймала на себе его пытливый взгляд.

- Мне так не терпелось скорее увидеть тебя. Но так закрутилась. Словом, когда ехала сюда, думала, все будет просто и я тебя каждый день буду видеть…

Тут уж Миронов не мог сдержать того порыва, который крушит преграду стеснительности в отношениях между молодыми людьми. Он бросился к Наташе, обнял, прижал ее голову к груди. Хмелем ударил в голову запах ее волос, чем-то напоминавший воздух в сосновом лесу после дождя.

- Я хочу к тебе в роту, - прижимаясь к нему, говорила Наташа. - Будем всегда вместе. На глазах друг у друга.

«Любит, любит», - ликовал Миронов. И тут же холодок тревоги затуманил радость: «Но ведь там опасно, могут убить».

- Наташенька…

Она с беспокойством взглянула ему в глаза.

- Ты против?

- Что ты? Мне очень хочется быть с тобой, но, понимаешь, как бы объяснить? - Поймав на себе вопросительный и настороженный взгляд Наташи, он подумал: «Говорить ли, она гордая, обидится».